О литургии. Беседа 6

В прошлый раз мы говорили о приготовлении народа к богослужению, о той части проскомидии, которая собой представляет приготовление лю­дей, и часть эта, как я настаивал, чрезвычайно важная. Дальше мы уви­дим, что вся Литургия построена как два ряда постепенного освящения и приготовления, с одной стороны, народа, с другой стороны — вещества таинства, которые друг ко другу приближаются и встречаются в момент, когда священник провозглашает слова «Святая святым», то есть то, что принадлежит Богу, то, что Божие до конца, для тех, которые Божии до конца, и уже продолжается это движение вместе до таинства самого при­чащения.

Теперь я хочу сказать нечто о самой Проскомидии в том смысле, в котором это понимается технически всегда, как приготовление Святых Тайн. Проскомидия происходит на жертвеннике: священник, пришедши в церковь, помолившись и облачившись, приготовляет на жертвеннике дис­кос /по-гречески дискос значит тарелка или блюдо, и это блюдо на под­ставке, на ножке/, на котором будут расположены Агнец, то есть та час­тица, которая потом будет освящена, и другие частицы, о которых мы будем потом говорить. Приготовляет чашу, приготовляет отдельно, в не­большом сосуде вино, смешанное с водой, и впереди чаши — блюдо, или что-нибудь, на чем будет совершаться вынимание просфор, то есть выре­зывание частиц. Направо, если глядеть в сторону чаши и дискоса, он кладет копье, налево он кладет лжицу, то есть ложку причащения, кото­рая по своей форме и по своей идее представляет собой губку, вонзен­ную на трость, о которой говорит Евангелие, поэтому они расположены одна направо и другая налево того места, где будет совершаться это приготовление, так же, как изображается на Распятии.

Раз это всё приготовлено, этот жертвенник представляет собой, вместе с чашей, дискосом и всем тем, что там есть, нечто двойственное в том отношении, что часто в описаниях нам указывают, что дискос, по­крытый и приготовленный, представляет собой пещеру рождения Христова. С другой стороны это одновременно представляет собой место заклания Христа — и вот я сразу хочу подчеркнуть эти две темы, и к ним доба­вочно еще одна тема, о которой я скажу несколько слов, не являются просто сопоставлением разных тем, а связаны между собой очень глубо­кой связью.

Всякий человек, который рождается в мир, вызван Богом из небы­тия: его не было, и по державному, творческому слову он появляется в мир. В этом мире он живет, в этом мире он проходит всё своё человече­ское созревание и становление, и этот мир является для него, за гра­нью смерти, началом вечной жизни. Человек рождается в жизнь относительную, жизнь временную, в хрупкую человеческую жизнь, и он выраста­ет из этой жизни через врата смерти в вечность. Для него, появляюще­гося из небытия, рождение — это начало жизни.

Если мы думаем о Христе и о воплощении Слова Божия, мы видим, что во Христе дело обстоит не совсем так. Слово Божие, Сын Божий, веч­ный, не ограниченный ни временем, ни пространством, извечный Сын, Сво­им рождением от Девы не входит в область жизни, потому что Он есть Жизнь, а Он выходит из области вечной, торжествующей, победной жизни для того, чтобы войти в область смерти, потому что воплощение это уже начало умирания.

Мы рождаемся из небытия в бытие, а из него — в жизнь; Христос, из полноты бытия, входит в область бывания, относительного, ограни­ченного земного бытия, где царствует время, пространство, и конец ко­торому на земле — смерть.

И потому не удивительно, что тот же дискос, тот же жертвенник представляет для нас рождение Христа и начало Его смерти. Он рождает­ся в смерть, Он рождается в нашу смерть, Его рождение — начало умира­ния, и это очень ярко подчеркнуто тем, что совершается дальше.

Совершается следующее: священник берет один из хлебцев, который называется просфорой, то есть приношением, и вырезает молитвенно из него кубическую частицу, которая собой изображает Христа. Эта кубиче­ская частица не случайно изображает Христа: в Ветхом Завете Христос называется «камнем нерукосечным», то есть камень, который будет поло­жен во главу угла, но который не будет приготовлен человеческой ру­кой: «камень егоже небрегоша зиждущие, сей бысть во главу угла, от Господа бысть сей и есть дивен во очесех наших» — камень, которым пренебрегли создатели Израиля, тот стал во главу угла Нового Здания, Нового Израиля, который есть Церковь, но он от Господа, он не от че­ловека. Также как Евангелие от Иоанна нам говорит: «Он был рожден не по воле человеческой, а от Бога».

И вот эта кубическая частица изображает собой именно этот краеугольный камень всего мироздания, которое есть Христос, во образ которого был создан человек и который есть начало новой твари. Но этого мало. Эта частица кладется на дискос и тут совершается что-то очень страшное: священник заносит копье, то есть нож трехугольный, и надре­зает эту частицу крестообразно: «Жрется» — то есть в жертву приносит­ся — «Агнец Божий, вземляй грех мира, за жизнь мира и за спасение ми­ра», как бы указывая на заклание Агнца, и не только указывая, а мис­тически, таинственно, больше, чем образно, совершая его. И затем, по­ложив Агнца снова на дискос, прободает одну сторону, ту частицу, на которой указана надпись «Иисус» и говорит «един от воин копнем ребра Ему прободе». И затем, благословляя чашу, в которой вино и вода, прибавляет слова «и абие изыде кровь и вода, и видевший свидетельствует об этом, и свидетельство его истинно».

Вот теперь перед нами образ, действительно образ рождения Христа в смерть, действительность Его присутствия, Агнца, закланного до со­здания мира, присутствие Агнца, ставшего действительностью теперь в пределах нашего исторического мира и бытия; но ставшего действитель­ностью именно подчеркивая Его смерть. Он рожден в смерть, тело и кровь Его отделены друг от друга, тело на дискосе, кровь в чаше. Это рожде­ние в смерть, и когда я вам сказал раньше, что священник совершает действие, которое он не может не совершать с глубоким трепетом и ужасом, я думал вот о чем: у кого поднимется рука для того, чтобы совер­шить заклание Агнца? Это заклание совершилось крестной любовью Свя­той Троицы; это заклание совершилось в воле Отца, в единстве воли Сы­на и Духа, но на земле это заклание совершилось преступной человече­ской волей как результат человеческого греха, как печать последнего, предельного Богоотступничества. И совершить это заклание на земле можно либо как совершили его распинатели Христовы, или можно его со­вершить так соединившись духом, верой, любовью, единством жизни, при­общенностью воле Божией, чтобы совершал это действие Сам Господь на­шими трепетными, испуганными руками. И, совершая это, каждый свя­щенник стоит перед вопросом — что он делает? Совершает ли он таинст­венно, страшно то действие, которое совершил над Собой единственный Первосвященник Христос, является ли он только руками Того Христа, Ко­торый принес Себя в жертву заколения, или находит он в своем сердце что-то, что его приобщает к сонму распинателей? Здесь совершается очень страшный суд над душой священника, который совершает это дей­ствие.

И вот заготован на дискосе закланный Агнец, и в чаше — излитая Им кровь. Они еще не освящены, но они уже образно представляют собой реально и действительно Христа, пришедшего умереть за нас. Они еще не освящены в Тело и Кровь Христовы в том смысле, в котором они будут потом осияны Святым Духом, Его действием, но они уже то, что святой Василий Великий называет «вместообразны Тела и Крови», то есть то, что занимает место, образно, Тела и Крови, но что станет Телом и Кро­вью в течение Божественной, таинственной и страшной Литургии.

А затем вокруг Агнца собирается вся Церковь, и первая частица, которая вынимается после Агнца и поставляется на дискос это — трехугольная частица, изображающая Божию Матерь. Агнец носит Её плоть, по пло­ти Он — Сын Девы и здесь Она образно предстоит по той же причине, по­чему после освящения Святых Даров, когда действительно этот хлеб стал Телом Христовым, мы раньше всего поем песнь Божией Матери: «До­стойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу», потому что перед нами, чудом воплощения, которое сейчас продолжено освящением Даров, предлежит нам Тело, и это Тело взято от Девы.

А затем разные члены церковные; опять, самый близкий после Божией Матери ко Христу духом и служением — святой Креститель Иоанн, затем святые пророки, затем святые апостолы, затем святители, то есть епис­копы, святые, которые тоже были, вслед за апостолами, теми основными камнями, которыми, путем таинств и учения была создана Церковь. Затем мученики, которые так поверили Богу, что они Его возлюбили до смерти включительно, затем те, которые не пострадали от чужой руки, но кото­рые всю свою жизнь, душу и тело подчинили подвигам, действию и вдох­новению Святого Духа, и стали действительно образом, иконой Христа — преподобные, то есть святые подвижники. Затем ряд святых, во главе которых стоят Иоаким и Анна, родители Пречистой Девы Богородицы. И тут поминаются святые данного храма, данного дня и те святые, которые почему-либо поминаются постоянно в этом храме. И, наконец, тот святой, Литургия которого совершается. Вы знаете, что обычно у нас совершает­ся литургия Иоанна Златоустого. Десять раз в году, то есть во все Во­скресения Великого Поста, кроме Вербного, и сверх того в день Василия Великого, в канун Рождества и в канун Богоявления совершается Литур­гия Василия Великого. И в древности еще совершалась, и совершается всё ещё раз в году, теперь в Иерусалиме, Литургия святого Иакова. И вот частицы, которые их изображают, кладутся рядом сверху вниз по три в три ряда рядом с Агнцем.

Затем поминаются предстоятели православных Церквей, епископ дан­ной епархии, страны, народ и правители и родина и, наконец, частица об усопших всех; и напоследок священник вынимает частицу, поминая епископа, которые его рукоположил, и себя самого, а затем вынимается частица за всех, которых может успеть помянуть священник.

В этом отношении, говоря уже практически, чрезвычайно важно, что­бы у священника было время молиться и вынимать эти частицы. В этом отношении, конечно, составляет большую трудность и большую помеху необходимость исповедовать перед литургией, или заниматься каким бы то ни было делом перед литургией, потому что для того, чтобы помолиться хотя бы о каждом из наших прихожан нужно относительно много време­ни. Если читать внимательно каждую записку самому и молиться действи­тельно о каждом имени, нужно много времени, и приходя на исповедь пе­ред литургией, люди лишают священника радости этой молитвы. Но они ли­шают и тех, о которых кто-либо хочет помолиться того, чтобы священник мог сам это делать. Тогда кто-нибудь должен читать эти записки вслух пока он вынимает частицу и это, конечно, большой ущерб, во всяком случае, для него.

И вот, когда все эти частицы положены на дискос, мы видим перед собой Церковь земную, Церковь, какая она есть в действительности. Пока мир стоит и пока хоть один грешник еще не спасен, Христос является закланным Агнцем. Когда мы смотрим на иконы Христова воскресения, мы Его видим воскресшим, но с руками и ногами, пробитыми гвоздями, и с откры­той раной в боку: Он — Агнец закланный пока не совершится всё, что в мудрости Божией было приурочено для нашего спасения. Агнец, закланный и вокруг Него те, которые вошли в эту тайну Божией любви, Божествен­ной крестной любви и тайну Христова Воплощения для спасения мира — святые. Но вместе с ними все те, ради которых Христос вошел во время и пространство, ради которых Он жил и умер, ради которых и святые несли свой подвиг любви и жертвы.

И вот, мы все собраны вокруг закланного Агнца. Если мы умели бы смотреть на этот образ Церкви, то нам стало бы ясно, что мы делаем, согрешая против Бога. Если когда-нибудь человеку случается увидеть порой очень страшные последствия его преступления, он ужасается, и, может быть, благотворно ужасается, и вот этот ужас мог бы нас охва­тить каждым раз, когда мы знаем, что предлежит перед глазами не свя­щенника одного, но ангелов Божиих, которые трепетно присутствуют при совершении этого приготовительного действия.

Распятие, но не только распятие, потому что этот жертвенник, который собой изображает место рождения Христова в смерть, место, где предлежит нам уже от века, прежде века, закланный Агнец, есть то же место, откуда будет совершаться позже, в течение литургии, торжествен­ное шествие во время Херувимской песни. Этот Агнец, закланный до сло­жения мира, будет выноситься, видимо, в образе хлеба и вина, в виде Агнца закланного, распятого, грядущего на смерть, но вместе с этим Он видится ангелами и нами в вере именно так, как говорит о том херувимская песнь. Это торжественное шествие, где ангелы Божии носят Победителя, Сына Божия, Слово Божие ставшее плотью. И поэтому здесь, начав с тайны рождества, пройдя через всю тайну воплощения и распятия, мы останавливаемся на пределах воскресения. «Смертию смерть поправ», Он как победитель потом будет несен ангелами, когда мы на земле еще с ужасом видим Его распятие.

Расположив частицы после того, как это совершено, священник ставит над дискосом сог­нутую подставку, как бы два полуобруча скрещенных, которая называется звездицей и которая напоминает нам о той звезде, которая остановилась над местом рождения Христова; покрывает всё это одним покровом, чашу — другим, потом покрываются оба сосуда большим покрывалом, читается последняя молитва и всё готово, и очень много уже готово, очень много совершено: народ собрался, молитвенно приготовившись уже раньше, мо­литвенно собравшийся духом священник, дьякон, служащие приготовились к этому страшному, величественному действию. Хлеб и вино, Церковь Христова собрана образно, и теперь мы стоим на грани совершения самой литургии.

И вот на этой грани я вам напоминаю слова, которые говорит дьякон: «Время сотворити Господеви», говорится по-славянски. Выражение неясное, которое еще менее прямолинейно ясно на греческом языке, ко­торое можно перевести двояко, либо «Пришла теперь пора послужить Богу», но тогда, что же было сделано раньше? Чем занимались? Разве это не было богослужением? Либо так как некоторые переводят: «Теперь пришло время Богу действовать».

На самом деле, пришло время действовать т о л ь к о Богу, по­тому что всё, что можно было человечески сделать, сделано, но то, что мы ожидаем, то, что будет сейчас совершаться, то, что составляет со­бой сердцевину совершающегося, то есть превращение этого хлеба в Те­ло Христово, этого вина в Кровь Христову, эта встреча между живыми душами и живым Богом, это приобщение верующих к жизни и действитель­ности Христовой, это всё человеческими силами никаким образом нельзя совершить. Это может совершить только Бог, и поэтому на этой грани дьякон говорит священнику, что теперь пришло время действовать Богу.

Теперь священник будет устами провозглашать слова и совершать действия, которые превосходят его во всех отношениях. То, что до сих пор было совершено, человек может совершать, стоя перед лицом чего-то очень большого, но то, что сейчас будет совершаться, он совершить не может, сделать не может, не может довести до конца. Он может произно­сить за Бога, во имя Бога решающие слова, совершать действие, которое имеет решающее значение, но силу этим действиям, силу этим словам может придать только Сам Бог, Который на самом деле совершает то, о чем провозглашает священник.

И действительно, по учению Православной Церкви единственный Первосвященник, единственный совершитель каждого таинства — Сам Христос. Тайная Вечеря, как я уже говорил в одной из предыдущих бесед, не повторяется. Она была совершена единственный раз Христом, она делается реальностью данного времени и данного места, но это та же Тайная Вечеря. Мы входим в единственную Тайную Вечерю, которая была единож­ды и неповторимо совершена. Но это совершается именно в глубинах веч­ности, и в этом отношении — я вам повторяю уже сказанное — наше призывание Святого Духа именно это подчеркивает: присутствие, веяние, действие, пребывание в нашей среде Святого Духа говорит о том, что совершающееся принадлежит вечности. Присутствие Святого Духа — уже начало будущего века, и вся литургия с этого момента имеет этот ха­рактер: это уже вечность, раскрывающаяся перед нами, вечность, в ко­торую мы уже вошли, вступили, пребываем, но в которой мы еще не мо­жем удержаться до конца. Мы пребудем в ней, а потом отзвучат литургийные слова, закончится служба и, Божиим благословением, так же, как Сын Божий оставил славу Отчую для того, что­ бы войти в грешный мир ради его спасения, так же и мы выступим из этих глубин вечности, в которые мы на мгновение были погружены, для того, чтобы вернуться в мир, но уже осиянными вечностью, для того, чтобы в него принести слово оттуда, опыт оттуда.

Вот на этом я закончу описание проскомидии, а в следующий раз мы начнем разбор самой литургии.

Ответы на вопросы.

Вопрос: Как можно понять, что Тайная Вечеря совершалась один раз и она неповторима, то есть каждый раз, когда мы приносим жертву закланного Агнца, мы творим — «сие творите в Мое воспоминание» — новую жертву, или это всегда то же самое? /И.Севьер/

Ответ: Единственная жертва — это смерть Христа на кресте, и в этом смы­сле это абсолютно единственно и неповторимо. Тайная Вечеря, которую Христос совершал, это было то событие, которое, в сущности, только пос­ле крестной смерти, потому что потом ему не было места совершиться, но живое действие Тайная Вечеря имела только когда был дан дар Духа Святого, и это мы видим на учениках. Христовы ученики приобщились Те­ла и Крови от руки Самого Спасителя; в ту же ночь они спали от уны­ния, бежали от страха, не смели объявить себя Его учениками, укрылись в доме Иоанна Марка (заметка, что это было уже после Пятидесятницы) «страха ради иудейского», и только после воскре­сения Христова они воспрянули духом, и только после дара Святого Ду­ха они вышли в силе и славе своего призвания. То, что им было дано на Тайной Вечере, они не могли этим воспользоваться, это было как бы сокровище, которое они умели только сохранить, но плоды они могли принести только в тот момент, когда то, что в тот момент было обра­зом грядущей смерти, стало образом, но уже действенным, совершившегося искупления на кресте, и дары Святого Духа, который открыл измере­ние вечности. Каждый раз, когда совершается Литургия, совершается, конечно, не в той форме, в которой совершалась Тайная Вечеря, сущность той Тайной Вечери, то есть крестная смерть Спасителя, воскресение, дар Духа Святого, вознесение, но это содержится всё исторически только в одном событии — в крестной смерти Христа и в том, что последовало. А для нас содержится в вечности, которая не есть раньше или позже, а есть каждый день и час, и столетие, пребывающее ныне, теперь. Если мы хотим приобщиться реальности события, мы приобщаемся в глубинах веч­ности именно Духом Святым тому, что раз совершилось, но пребывает вовек как реальность каждого мгновения. Если же мы думаем об этом как о воспоминании, которое мы повторяем, мы именно его совершаем в по­рядке истории, то есть события, которое имеет прошлое, настоящее и будущее, которое может отзвучать и остаться воспоминанием прошлого. И в этом отношении, говоря не о том, что на самом деле совершается, потому что об этом знает только Бог, а о том, как об этом думают лю­ди, когда протестантские общины нам говорят «это не реальность, это воспоминание о прошлом», они ставят себя вне пребывающего ныне Бога, того, что у Бога нет истекшего прошлого или грядущего будущего. Есть в Нем прошлое, которое никогда не истекает, и будущее, которое никогда не является для Него новизной, а которое является в совокуп­ности реальностью, которая покоится на точке, где вечность соединяет в себе прошлое, настоящее и будущее. И вот в этом отношении я хотел сказать, что мы приобщаемся одной только Тайной Вечере, которая во­обще только одна и была.

Вопрос: Но это было историческое событие?

Ответ: Это было историческое событие, но мы не можем этому историче­скому событию приобщиться. Мы не можем вернуться в прошлое. Мы можем приобщиться этому событию, ставшему реальностью вечности, то есть каждого мгновения. Я помню священника, который говорил, что это мож­но себе представить так: распятие, воскресение, вознесение, дар Свя­того Духа, Тайная Вечеря являются как неподвижные картины, перед ко­торыми прозрачный фильм истории проходит. Все время течет мимо, а это стоит неподвижно и каждый раз, как время доходит это является настоящим временем для Него, и вот, в каком смысле. Когда мы погружаемся в то, что вечно, мы одновременно приобщаемся тому, что когда-то случилось, но никогда не кончилось, потому что распятие Христово случилось, но распятый Христос, и воскресший, носит на Себе раны распятия, пока мир не искуплен. Он и воскресший является Христом распятым, а не Христом, Который оставил позади трагедию распятия, а теперь уже вне трагедии — трагедия продолжается.

Вопрос: Должен ли тот же священник, который совершает проскомидию /ес­ли несколько служат/, совершать освящение Даров?

Ответ: Нет. Совершает проскомидию один из священников, представляя собой остальных, но литургия совершается всеми священниками как один человек, то есть как священство, настолько, что по Уставу, который никогда не соблюдается, потому что практически неудобно, слова “Примите, ядите…”, «Пиите от нея вси…» должны произноситься в один голос всеми служащими, не только старшим, который служит.

Вопрос: Слова, которые говорит священник, смогут все повторять мыс­ленно?

Ответ: Да, конечно, потому что Литургия совершается всей совокупностью Церкви, в которой священник имеет свое место, миряне — свое, но священник без мирян — несуществующее понятие. Это священство только возможно на фоне того, что существует народ Божий, то есть то, что апостол Петр называет «народ, взятый в удел», народ святой, то есть избранный и посвященный, и на этом фоне выделяются определенные люди для служения этому народу, но всякая служба есть служба всей Церкви. У нас в Православной Церкви, как правило, Литургия не совершается священником в одиночку, должны быть какие-то люди, вместе молящиеся. Бывают исключения, но как замысел это действие всецерковное.

Опубликовано с сокращением: «Труды» Т.2. 2002. М.: Практика