О поклонении. Беседа с капелланами. Часть 1

Поклонение начинается с выбора. В словаре, куда я всегда заглядываю, когда не знаю значения английских слов, я прочел, что в английском языке слово «поклонение» (worship) происходит от слова «ценность» (worth). Поклонение начинается, когда человек понимает, что такое высшая ценность, что есть то самое важное, с чем можно себя идентифицировать, чему можно служить и поклоняться. Первый вопрос, который я задаю себе и всякому, кто обращается ко мне за советом по поводу поклонения Богу и молитвы: «В чем для вас заключается высшая ценность? Кого или что вы считаете для себя самым важным?» Иногда на более позднем этапе беседы появляется вопрос: «Есть ли у вас Бог, Которому вы можете поклоняться и молиться?» Поклонение — это не повторение чужих молитв, не возгласы и вопли в пустые небеса.

Так что это первый и очень важный вопрос, который надо задавать себе снова и снова, потому что время идет, мы становимся более зрелыми — или, как в моем случае, подползает старость, — и нам следует все время задаваться вопросом о том, Кто есть Бог, с Которым я строю отношения? Что Он на самом деле значит в моей жизни? На каком уровне я могу с Ним общаться? Потому что в любых взаимоотношениях — с женой, или родителями, или детьми, или друзьями, или посторонними, характер отношений определяет и характер беседы, непосредственного общения друг с другом. Это очень важно, я убежден, что мы должны постоянно подвергать переоценке свою позицию, связанную с Богом, наши знания о Нем, то, как мы к Нему относимся, каков Он в наших глазах, насколько мы готовы считать Его высшей ценностью в своей жизни.

Но это важно для нас и в отношении людей, вверенных нашему попечению, потому что если люди будут задавать нам вопросы о поклонении Богу, о молитве, и мы будем пытаться предлагать им способы и методы молитвы, а им при этом не к кому обращаться – это ужасно, и зачастую дело заканчивается глубоким разочарованием. Это все равно, что велеть кому-то сесть перед пустым стулом и разговаривать с отсутствующим человеком.

А ведь на самом деле очень многие люди молятся именно так, на авось: а вдруг есть кто-нибудь, кто может их услышать? Но нельзя иметь глубоких подлинных отношений с тем, кого не знаешь, кто, возможно, даже не существует или не обращает на тебя внимания, кому, возможно, нет до тебя никакого дела. Так что это очень важный момент: богопоклонение начинается с вопроса о значимости Бога — во-первых в моем понимании и во-вторых в моей жизни. И эти две вещи не полностью совпадают, поскольку вполне можно испытывать к Богу теплые и нежные чувства в моменты отдохновения, пока нет никаких особых проблем, и чувствовать отчуждение, оказавшись лицом к лицу с бедой.

***

Это относится и к нашим отношениям с людьми. Как легко поддерживать свободные отношения, основанные на приязни и интересе, с человеком, который не доставляет никаких хлопот, и как все меняется, когда человек внезапно оказывается совсем другим, когда он начинает спорить с нами или оскорблять нас, — иногда мы даже чувствуем себя преданными теми, в чьей дружбе были так уверены. Это, конечно, крайняя ситуация, но, мне кажется, никто не может сказать или вообразить, будто является достаточно зрелым, если он не способен не только по-настоящему любить своих врагов, но и с любовью принимать предающего его человека. Вспомните, когда Иуда пришел в Гефсиманский сад, Христос обратился к нему со словами: «Друг, для чего ты пришел?» Друг… А ведь «друг» — это очень теплое слово.

Так что первый вопрос: «Кем является Бог в моей жизни?» И ответ на него предполагает целый ряд вещей, которые как будто не имеют прямого отношения к молитве или, по крайней мере, не формулируются словами. В ответе на него скрыта целая жизнь. Жизнь на основе верности, верной дружбы и послушания, понимаемого не как покорность или порабощение, но как желание и способность слушать, поскольку английское слово «слушаться» (obey) происходит от латинского корня, который означает «выслушивать», а не просто соглашаться, чтобы тобой командовали.

***

Итак, что для меня является поклонением Богу? Есть ли у меня хоть малейшее желание встретить Бога, или это для меня обязанность? Я молюсь утром и вечером потому, что это мой долг христианина? Или потому, что я как священнослужитель не могу не делать то, чему учу других? Или же я весь день жду момента, когда смогу остаться с Богом наедине, лицом к лицу, с радостью, которую испытываешь, приходя домой после трудного дня и, встречая самых любимых людей – мать, или жену, или детей — людей, которые имеют в нашей жизни самое большое значение?

Мне вспоминается история одного французского святого XIX века, Жана-Батиста Вианнея, «кюре из Арса». Он был очень простым человеком, малообразованным, но исполненным Божьей благодати. Некоторые из его собратьев смеялись над ним, над его простодушием, некоторые считали, что из-за недостатка богословских знаний он не может занимать свое место, и даже обращались к епископу, говоря, что этот священник совершенно необразованный. На что епископ им ответил: «Меня не волнует, насколько он просвещен, — я знаю, что он просветлен». Кстати, такими должны быть и мы по отношению к Богу и по отношению к окружающим нас людям. Потому что им поможет не наша образованность, а те свет и тепло, которые могут исходить от нас, которые будут изливаться на людей через нашу сущность — не столько через наши дела, сколько через наши слова. Ведь можно быть очень внимательным и милосердным к людям, оставаясь при этом в душе совершенно холодным.

Но вернемся к кюре из Арса — он был приходским священником в крохотной деревушке недалеко от французского города Лион и постоянно видел в храме старого крестьянина, просиживающего там часами. Однажды Вианней спросил его: «Что ты здесь делаешь, сидя целыми часами? Четок не перебираешь, молитв не шепчешь, просто сидишь: чем ты занят?» И крестьянин ответил: «Я гляжу на Него, Он глядит на меня, и нам хорошо вместе».

Вот что такое Богопоклонение — это настоящие подлинные отношения между человеческой душой и Богом. Старик ощущал эти минуты как моменты счастья, моменты полноты — не удовлетворения, но вырастания в полную меру себя на пути к полной мере Христа. Он не читал никаких особенных молитв, но находился в присутствии Бога — и в этом состоит истинное Богопоклонение. Печально сознавать, что кто-то, приходя в храм, думает: «Хорошо хоть это займет не больше сорока минут». А как было бы чудесно, если бы после долгого богослужения мы могли сказать: «Ну почему мы должны расставаться с Богом и друг с другом?!»

***

Много лет назад я был вожатым в юношеском лагере под Парижем, и как-то вечером несколько девочек и мальчиков подошли ко мне и сказали: «Мы заметили, что вы читаете вечерние молитвы. Можно нам прийти помолиться с вами?» Я ответил: «Да, конечно», а сам подумал: «Помолимся и посмотрим, как долго они смогут сохранять молитвенный настрой».

И когда они пришли, я прочитал вечернее правило, а потом перешел к другим молитвам. Представляете, они стояли со мной с одиннадцати часов вечера до пяти утра! Они не заметили, как пролетело время, потому что никогда раньше не сталкивались с такими молитвами, никогда не были в атмосфере малой группы людей, желающих вместе помолиться (хотя они ходили в храм и делали всякие благочестивые вещи). И это был их собственный выбор. Эта молитва была для них радостью, и они не заметили, как пролетело время.

Когда мы говорим, что почитаем Бога, поклоняемся Ему, значит ли это, что Бог является для нас источником радости? Жаждем ли мы проводить с Ним как можно больше времени? Испытываем ли мы эту жажду в течение всего дня, чувствуем ли мы, что бывают моменты, когда мы пребываем с Ним, а Он с нами, мы во Христе, и Христос в нас? Тогда мы через Него соединяемся со всей глубиной божественной тайны Отца. И тогда Святой Дух говорит в нас воздыханиями неизреченными или ясными наставлениями о том, что во Христе мы можем называть Отцом Бога живого, непостижимого и недостижимого, Которого мы можем познавать через причастие и через общение. Бывают ли у нас в течение дня такие моменты? Или наша вера — это раз и навсегда принятая данность: я верующий и теперь занимаюсь своими делами — служу, проповедую, читаю, готовлюсь к лекциям, делаю все то, что должно быть плодами и цветами на дереве. Но само дерево-то подменяется всем этим! Как часто мы, священники, уподобляемся магазину, где продаются фрукты или овощи. Они лежат на прилавке, но уже не имеют связи с корнями. Если люди успевают купить их, пока они не начали увядать или гнить, — хорошо, но если люди приходят слишком поздно, им уже не достается свежих овощей и свежих фруктов.

Способны ли мы всегда быть деревьями, полными соков, с которых каждый может сорвать плод или цветок? Пребываем ли мы в Боге? Когда мы не в Боге, то ни о каком поклонении не может быть и речи, мы тогда хуже язычников, потому что язычники хотя бы поклоняются лжебогам, а мы, теряя память о Господе, вообще не имеем Бога, Которому могли бы поклоняться. Когда я говорю «память», я не имею в виду воспоминание посредством разума — я имею в виду нечто более глубокое, что позволяет нам действовать и мыслить, и говорить, и быть, пока оно есть в нас, а мы в нем.

Феофан Затворник, причисленный недавно к лику святых Поместным Собором Русской Православной Церкви, говорит, что наше переживание Бога должно быть как болячка в сердце, как чувство одиночества, которое испытывает дитя, оставшись одно в комнате. Нет ни опасности, ни проблем, но матери нет рядом, и возникает тоска — это и есть то, что нам надлежит ощущать. Или возьмем другой пример: если утром вы просматриваете почту и видите письмо, несущее вам радость, которая наполняет сердце, заставляет его петь и плясать от счастья, то это чувство озарит весь ваш день. Вам не придется напоминать себе о том, что вы получили такое-то письмо — оно будет светить в вашем сердце, в вашем уме, оно будет заставлять сердце биться быстрее. Исполнив вас радости, ликования, это событие отразится на всех ваших делах, словах и мыслях. И наоборот, получение горькой вести омрачит болью весь день. То же должно происходить с нами и в отношении Бога: весь день должен быть освещен Его светом или омрачен осознанием своей греховности (говоря самыми общими словами), или утраты Бога. Я потерял связь с Ним, где мне теперь Его искать? Как это сделать?

***

Я давно взял себе за правило, всякий раз, когда теряю связь с Христом, пытаться ее восстановить. Пятнадцать лет своей жизни я проработал врачом, из них пять — военным врачом и пять — врачом общей практики. Если ко мне в кабинет входил пациент, а я ощущал потерю связи с Христом, я говорил пациенту: «Не знаю, верующий вы или нет, но мне необходимо помолиться. Если вы верующий — помолитесь со мной, если нет — посидите тихонько». Я вставал на колени перед иконой и молчал до тех пор, пока не начинал снова чувствовать присутствие Бога, а потом обращался к пришедшему и спрашивал: «На что вы жалуетесь?» Некоторые люди, вероятно, считали меня рехнувшимся, — среди тех, кто знает меня лучше, и то кое-кто так думает, — но некоторые осознавали, что им ни к чему бояться быть собой. Зачем? Он верующий, а я нет или я верю во что-то свое. И это также придавало глубину и живость отношениям, которых иначе могло просто не быть. Поэтому очень важно восстанавливать ощущение присутствия Бога — будь оно сильным или слабым. Есть люди, как никто глубоко погруженные в Бога, а есть те, кто лишь коснулся края одежды Христа. Это неважно, важно не отпускать этот край, не терять этого присутствия, иначе мы становимся как рыбы, выброшенные на берег, — мы лишаемся самого смысла своего существования, нам нечего сказать другим — а что говорить, если мы сами не имеем Бога? Это совершенно реально. Я сейчас говорю не о каком-то сверхъестественном мистическом опыте, а просто о чувстве верности, принадлежности друг другу, совместном делании и пребывании в общности друг с другом.

Помню, как-то женщина, которая несколько лет ходила в наш храм, сказала мне: «Я не православная, и мой муж тоже. Когда мы приходим в храм, мы считаемся совсем посторонними, если не причащаемся во время литургии? Где наше место?» И я ответил ей так, как полагаю правильным: «Если во время богослужения вы погружены в молитву, погружены в божественное присутствие, то вы участвуете в службе и даже в таинствах, потому что сами творите эту литургию. А если вы даже принадлежите к числу православных, но стоите, с нетерпением ожидая конца службы, то вы являетесь посторонними и не имеете к ней никакого отношения».

Помню одного русского офицера, который приходил в наш храм в Париже. Он был низкорослый и худой и мечтал безвылазно сидеть в пивной, а его жена была высокая и дородная и мечтала привести его в храм — и ей это удавалось. Во время богослужения он стоял позади нее и периодически начинал тянуть ее за юбку, приговаривая: «Ада, Ада, пошли домой, этот поповский парад никогда не кончится!» Думаю, считать его участником литургии в силу его принадлежности к православию было бы чересчур большой натяжкой. То же относится и к англиканам или членам Свободной церкви — в той мере, в которой мы пребываем в Боге и в поклонении Ему, мы принадлежим к Церкви. В противном случае мы стоим на ее задворках, находимся в том же положении, в котором в древности находились некрещеные или отлученные от причастия люди, — им надлежало оставаться на крыльце, и внутрь храма их не пускали. И тогда даже если мы стоим в центре храма, мы находимся вовне, и мы должны осознавать это по отношению к себе и к другим, поскольку это большое искушение — считать, будто все, кто ходит в храм, поклоняются Богу. Думаю, вы не настолько наивны, чтобы не знать, что, например, в той же армии ходить в храм очень выгодно, потому что тогда можно получить освобождение от некоторых нарядов и упражнений, а стоять в храме совсем не так утомительно, как убираться в казармах.

Так что речь идет не просто обо всех, кто находится в храме — однако каждый пришедший может получить весть. Какую? От кого? От священника, который служит в храме, от людей, которые в нем собрались. Только это будет зависеть от того, способны ли мы донести весть так, чтобы она звучала правдиво. И «донести» не значит «убедить с помощью слов». Можно быть, вы помните отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором Христос обращается к целой толпе, говоря, что кто не будет есть Плоть Его и пить Кровь Его, не будет иметь жизни — большинство не могли этого принять и ушли, и тогда Христос обратился к Своим ученикам: Не хотите ли и вы отойти? И Петр ответил: К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (см. Ин. 6: 47-69).

***

Что же это за «глаголы вечной жизни»? В Евангелии мы читаем, что Христос, говоря о вечной жизни, не описывает ее, не приводит никаких образов, не зовет в нее людей — Он говорит глаголами вечной жизни — словами, которые доходят до сердца и пробуждают его, оживляют ум и личность того, кто получил эту весть. Я не случайно использую слово «получил» — получил весть, получил измерение, которое являет собой жизнь вечную. В этом состоит наше предназначение, но чтобы его выполнить, мы и сами должны иметь нечто общее с этой вестью. Я не имею в виду, что сейчас это у вас не так – но надо все время сохранять бдительность. Нельзя совершать богослужение, опираясь только на книгу, на текст и на то воздействие, которое они могут оказать на людей. Если эта весть не трогает меня, почему она должна трогать кого-то еще?

У святого Иоанна Лествичника есть отрывок, в котором он говорит, что слово Божие — как заостренная стрела, и она может пробить любой щит, но для того чтобы это случилось, нужен лук, тетива, руки и глаза. Так вот, мы призваны стать глазами, видящими, с кем мы говорим, луком, рукой лучника, спускающей тетиву. Но как же четко надо осознавать цель, ведь так часто, проповедуя ли, выступая ли с лекцией или делая что-либо еще, мы обращаемся к разуму человека, к его интеллекту, пытаясь передать информацию, знание. Достигаем ли мы при этом его сердца? Говоря «сердце», я не имею в виду эмоции человека, я имею в виду самую его суть, откуда будут исходить настоящие чувства, настоящие мысли и настоящие дела. И слово «дела» здесь вполне уместно, поскольку молитва — да, хвала, поклонение Богу — да, вера — да, но ведь можно поклоняться Богу и в делах. Вы наверняка помните слова Христа: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25:40). И мы не имеем права воображать, будто дела могут заменить молитву, а молитва — дела.

В одном из своих рассказов русский писатель Соловьев описывает двух спорящих, и один говорит другому: «Не понимаю, почему вы, христиане, придаете такое значение делам. Разве недостаточно просто молиться?». А тот отвечает: «Не совсем. Очень верующие люди молятся перед едой, но ведь потом они садятся и едят». И, на мой взгляд, это очень важный подход. Да, молиться, просить Бога дать нам, вам, мне свет понимания, решимость действовать правильно, дать нам теплое, горящее сердце, способное откликнуться на нужду, боль, страдание или радость, дать сильную волю и способность помочь — да, но потом — действовать! И если мы не начнем действовать, мы не сделаем того, что должны сделать. Потому что верность Богу, поклонение Ему предполагает действие в отношении окружающих (не говоря уже о самих себе), совершение того, что Он бы хотел от нас, или даже того, что Он Сам бы сделал, будучи во плоти. И это очень важно. Нельзя поклоняться Богу, если Он не воплощен. Мы поклоняемся живому Богу, Который стал настоящим Человеком и Который действовал и призывал нас действовать, жить по Евангелию, воплощать его во всем его богатстве, во всех его подробностях, жить так, чтобы каждая заповедь любви, сочувствия, понимания, истины была исполнена нами по отношению к другим людям и к себе самим, чтобы люди пришли к истинному поклонению — к восприятию Бога как высшего Владыки, Господа, Учителя, Друга, Который подал нам пример, чтобы мы ему следовали.

***

Последнее, что я хотел бы сказать по поводу поклонения, относится к молитвенному правилу — утреннему, вечернему, в течение дня. Смысл утренних молитв — в осознании того, что я восстаю ото сна так же, как Лазарь восстал из могилы в ответ на призыв Христа. Я сплю, и так же, как он, я беспомощен, я не воспринимаю себя и окружающий мир, и вдруг слышится глас: «Лазарь! иди вон!», и я начинаю осознавать Бога, себя, окружающий мир и наступивший день. Второе, о чем, на мой взгляд, нам следует помнить: этот день — это новый день, какого никогда-никогда раньше не было, он как огромная заснеженная равнина, без единого следа, и Господь говорит нам: «Вот этот день, девственно чистый, незапятнанный, и тебе надлежит пройти весь этот огромный путь. Пусть твои шаги ведут в правильном направлении, не блуждай, не пачкай этот простор, оставь на нем лишь одну дорогу — на Небеса». С таким благоговением надлежит вступать в каждый день, а не стеная: «Ну вот, опять понедельник!» (или, как бывает у духовенства, «Ну вот, опять воскресенье!»).

Во-вторых, мы должны понять: все, что будет в этот день, можно принять как дар Божий. Каждому встреченному человеку, в каждой ситуации мы можем сделать добро или зло. Каждый встреченный нами возможно посланник Бога к нам, или мы можем стать посланником Бога для него. Как я слушаю, как я слышу, как я реагирую, как я взаимодействую с каждым? И потом, это совершенно не значит, что каждый человек будет нам приятен или что каждая ситуация будет хорошей. Разве мы призваны быть только в приятных местах? Разве мы должны создавать эдакое христианское гетто? Отнюдь, мы призваны стать светом мира, а свет должен быть там, где тьма темнее всего – чтобы рассеять эту тьму. Мы призваны быть солью, которая предотвращает тление, мы призваны быть людьми, которые знают истину и могут говорить ее с любовью. Мы те люди, которые должны жить, как жил Христос, на Его условиях, и любить, если потребуется, даже ценой своей жизни. Вот где мы и вот в чем наше призвание. А если спросить себя, что следует делать, когда у нас есть выбор?

На этот счет есть русский детский рассказ. В нем говорится о церковном иерархе, которому царь под страхом публичной порки велел за сутки найти ответ на три вопроса: «Какой момент самый важный в жизни? Какой человек самый важный на свете? Какое дело самое важное?» Иерарх размышлял, рылся в книгах, расспрашивал мудрецов из своего окружения, но так и не отыскал ответа. И вот он печальный возвращается домой, зная, что завтра его высекут, и даже копыта везущих его повозку лошадей словно выстукивают: «Завтра порка, завтра порка, завтра порка». И тут он натыкается на девочку, пасущую гусей. Девочка смотрит на него и спрашивает: «Почему ты такой грустный?» Он объясняет. «Что же тут сложного? — отвечает  она. — Единственный важный момент в жизни — это настоящее время, потому что прошлое уже ушло, а будущее еще не наступило. Самый важный на свете человек — тот, с которым ты сейчас находишься. А самое важное дело — это сейчас для этого человека сделать самое лучшее, что можешь, сделать то, что нужно».

Если бы мы относились к этому так же, мы могли бы действовать вместе с Богом, мы в любой момент могли бы сказать Богу: «Вот человек, вот ситуация, дай мне Твой взгляд, дай мне Твой слух, дай мне Твое сердце, позволь мне понять все так, как понимаешь Ты, и поступить так, как должно». Вот это было бы полноценным поклонением Богу.  Не вычитыванием молитв — а поклонением Богу живому.

Ответы на вопросы

— Недостаточно сказать: «Мне скучно с Тобой, Господи, но я посижу в Твоем присутствии». Думаю, тут можно сказать: «Я слаб, я устал, я ленюсь, у меня есть другие интересы, которые занимают мой ум и заполняют мое сердце. Но я знаю, Кто Ты, и я вхожу в Твое присутствие, потому что в глубине, под этим поверхностным слоем тумана, во мне есть реальность». Помню, когда мы с мамой переехали в эту страну, она сказала мне: «Жить в плохих погодных условиях невозможно, поэтому постановляю, что отныне погода всегда будет хорошей, потому что по ту сторону туч всегда голубое небо». Вот как можно ко всему относиться. Я знаю, что во мне скрыто священное пространство: от него меня отделяет туман и ничто больше.

Но потом можно сделать следующий шаг, смотреть не на пустой стул, а на что-нибудь еще, обратиться к Богу в Его слове, открыть Библию и сказать: «Что говорит мне сегодня Господь? Он говорит через эту книгу, мне не нужно никакое новое откровение, мне достаточно прочитать отрывок из Евангелия, и я услышу, как Он говорит со мной конкретно, реально, а когда я услышу, что Он сказал, я откликнусь на Его слова — а откликнуться, если быть честным, можно по-разному. Слова могут пробиться через тучи и туман подобно тому, как солнце иногда сияет через просвет в облаках. Тогда я попадаю в полосу света и могу отвечать Богу так, будто и не было никаких туч, тумана, рассеянности и нежелания. Иногда я остаюсь под тучей: я слышу эти слова, я немного их понимаю, но я не ощущаю их актуальности в том смысле, что не могу откликнуться на них. Тогда можно обратиться к Богу и сказать: «Господи, как стыдно! Ты говоришь со мной, а я могу ответить только: „Нет, Боже, для меня это неактуально“». И затем от этого можно даже перейти к ощущению печали, раскаяния, стыда. А бывают и такие отрывки, которые мы не можем принять. Очень часто мы набожно стараемся об этом не думать, но если по-честному, то есть отрывки, на которые мы отвечаем: «Нет, только не это!» Так почему бы не рассказать об этом Богу: «Господи, в этом Ты мне совершенно чужой. Ты Такой, а я нет. Какой ужас! Ведь если Ты мне настолько чужой, значит, я в аду!»

И это признание может стать мостиком между нами даже тогда, когда хуже не бывает. И иногда мы осознаем, что слова Христа не дошли до нас или что мы их отвергаем… «Блажени есте, егда поносят вам» — помню, один наш прихожанин подошел ко мне после проповеди о заповедях блаженства и сказал: «Спасибо, с меня хватит! Может, для вас это и блаженство, и благодать, но для меня нет». Что ж, это было честное заявление. И тогда я ответил: «Хорошо, но когда придете домой, задумайтесь о том, где вы находитесь по отношению к Христу». Но нельзя просто сказать: «Ладно, сегодня мне наплевать, я опустошу себя физически и буду надеяться, что если я не вижу Бога, то и Он меня не видит».

Вопрос

Ну, это говорил не только лис, это говорил и пророк Исаия, а за ним повторил апостол Павел. «Страшно впасть в руки Бога живаго!» На Востоке есть пословица о том, что приближаться к Богу — все равно, что входить в пещеру с тигром. Если вы действительно встретитесь, ваша жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Помните английский стишок:

Рижанка любила опасные игры:

С улыбкой пошла покататься на тигре.

Вот, вернулись, — смотри:

Дама едет внутри,

А улыбка — на морде у тигра.

Ну да, невозможно подойти близко к Богу и уйти как ни в чем не бывало. И это (конец стороны А)…

…господа, и у Него очень славный Сын, знаете ли… Этого недостаточно, необходимо отнестись к этому внимательно, потому что в итоге вы можете впутаться в нечто куда более серьезное, чем вы можете вообразить. Вы наверняка помните, как Иаков и Иоанн подошли к Христу со своей матерью и попросили: «Дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей». И что ответил им Христос? Он сказал: «Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?» Они ответили: «Можем», сами не понимая, что говорят. Но именно это мы и должны делать, мы должны предупреждать людей о том, что это может произойти. Мы должны уметь говорить людям: «Настолько ли это важно для вас, чтобы принимать на себя такой риск, потому что если это для вас ничего не значит, если вы интересуетесь просто из любопытства, тогда не надо, не делайте этого, это слишком опасно. (Можно задержать вас еще на несколько минут, я закончу к 11 часам?)

— Я помню, лет сорок назад ко мне обратилась одна девушка. Она была из очень верующей и церковной семьи, и вот она мне сказала: «Я не знаю, что делать. Наступил Великий пост, приближается Пасха, родители заставляют нас всех причаститься на Пасху, но я не верю в Бога, я не верю в Христа, я не верю в таинства и чувствую, что участвовать в них было бы нечестно с моей стороны». Я ответил ей: «Не беспокойтесь — теперь, даже если вы придете, я не допущу вас к причастию, но давайте поговорим о вашей вере или неверии». Помню, мы беседовали с ней каждую пятницу в течение всего Великого поста, но так ни к чему и не пришли. Я не мог сказать ничего, что бы тронуло ее сердце. И однажды — это было в Страстную пятницу — я сказал ей: «Мне нечего сказать, пойдемте в часовню, я помолюсь, а вы просто постоите». Помню, я стоял и молился, точнее, спрашивал Бога: «Что мне делать?» И мне пришла в голову мысль. Я обернулся к этой девушке и спросил: «Вам действительно важно обрести Бога, или это просто прихоть?» Она ответила: «Если я не смогу обрести Бога, то в жизни нет никакого смысла, жить незачем, и я не знаю, что тогда делать». Я вновь обратился к Богу со словами: «Вот что она говорит. Что делать?» Мне пришла в голову еще одна мысль, и я не стал в ней копаться, а просто принял ее и задал следующий вопрос: «Были бы вы готовы сделать то, что я вам скажу? Если да — обещаю, что не пройдет и года, как вы встретите Бога». Она отозвалась: «Да, но что?» Я ответил: «Не знаю». И так я продолжал выдвигать требования Богу, потому что это было Его чадо, Он отдал Свою жизнь за эту девушку. В итоге я повернулся к ней и сказал: «Завтра утром, в Великую субботу, приходите причащаться, но перед причастием остановитесь у потира и скажите Богу: „Господи, Твоя Церковь оказалась бесполезной, Твои священники предали Тебя и меня, мои родные предали Тебя и меня, и теперь я требую у Тебя ответа, и если Ты не дашь мне его, то пусть это будет на Твоей совести“». Она возразила: «Нет, так я не могу. Если Бог существует, то это будет богохульство». Я ее заверил: «Это будет под мою ответственность». И она пришла. Она выполнила все условия и приняла причастие, а позже прислала мне записку со словами: «Не знаю, существует ли Бог, но совершенно уверена: то причастие, которое я получила, — это не хлеб и не вино, а нечто другое». Так началось ее обращение в веру. Но поворотным моментом стали ее слова, что если она не обретет Бога, жизнь потеряет всякий смысл, и что она готова для этого сделать все, что в ее силах.

Пер. с англ. А. Дик под ред. Е. Майданович

Опубликовано: «Хаос. Закон. Свобода». – М.: Никея, 2019