Возникает вопрос о роли пастыря, священника как вдохновителя, руководителя такой исповеди…
… и молится вместе с ней, каясь, молится вместе со Христом, сострадая этому человеку, может сказать: “Да, твоя исповедь звучала правдиво, твоя исповедь была искренняя. И в ответ на искренность и правдивость ты можешь получить разрешительную молитву, которая снимает с тебя не все грехи, исповеданные и не исповеданные, ведомые и неведомые, а снимает все то, в чем ты каялся, и открывает перед тобой простор вглядеться дальше и идти дальше в покаянии…
Каялся скорее чем исповедовался? То есть тут разница, большая или небольшая?
Для того чтобы прийти на исповедь, надо пройти какой-то процесс внутреннего покаяния, какой-то раскаянности, какой-то боли о своей неверности по отношению к людям, к себе, к Богу, к жизни. И только это мы можем принести на исповедь, иначе исповедь делается совершенно формальной. Я помню, как пришел ко мне человек еще старого российского, имперского поколения, стал рядом и сказал: “Всем виноват!” Я говорю: “Неужели вы согрешили против всех заповедей?” — “Да…” — “Вот вы дворянин благородного рода, очень гордитесь своим положением — и вы вор?” — “Отец Антоний, как вы смеете меня вором называть!” Я ответил: “Есть заповедь: не укради. Если вы против всего согрешили, то вы вор. Дальше: все думают, что вы приличный человек, а вы, оказывается, прелюбодей…” — “Отец Антоний! Как вы смеете со мной так говорить!” — “Очень просто: я с вами об этом не говорю. Есть заповедь: не прелюбодействуй. Если вы против всего согрешили, вы и прелюбодей”. — “Нет, я ничего этого не делал!”. — “Значит, у вас такая полная нечуткость ко злу, что вам нипочем признаться во всех грехах, которые вы и не совершили? Я не могу вам дать разрешительную молитву”. — “А что мне делать?” — “Идите домой и подумайте о том, что вы собой представляете”. Он пошел домой и через неделю пришел и каялся не “во всех грехах”, которые можно найти в Ветхом и в Новом Завете, а в нескольких грехах, которые были его личными грехами, — гораздо мельче, может быть, гораздо менее “возвышенные” и потрясающие, но которые были его собственной подлостью.
Так что я думаю, что тут и неопытный священник, и не особенно умный священник может вполне справедливо заставить человека задумываться. А если у тебя есть какой-то опыт, который ты непременно приобретешь с годами, если только будешь относиться честно к себе и к другим, то когда человек будет говорить то или другое, в тебе будет отзвук: ох, это я знаю! Он говорит только немножко, только намеком, но за словами гораздо больше. Я ему могу помочь… И порой священник может помочь, сказав: “Знаешь, я тебе из своего опыта скажу. Ты говорил вот о том-то, говорил прикровенно, говорил, может быть, без ясности зрения, а я тебе скажу яснее”. Для этого надо найти в себе мужество признаться перед другим человеком в том, что ты не судишь его с высоты своей святости, что ты такой же грешник, как он, но что в тебе достаточно сострадания, чтобы открыть свою неправду перед ним, для того чтобы он спасся от своей неправды.