О приобщении Святых Тайн. Рождественское говение

В подготовке к говению всегда очень ярко выступают два момента. С одной стороны, испытание своей совести, чтобы со всей правдивостью, со всей искренностью принести Богу покаяние о всем, в чем мы казались недостойными, — недостойными себя самих, недостойными Бога, Который нас сотворил с такой надеждой в нас, с верой, что мы не обманем эту надежду, и с такой любовью, которая сказалась не только в акте творения, но особенно в Воплощении Сына Божия, Его приобщении ко всей нашей природе и Его приятии всех последствий человеческой греховности, вплоть до смерти. Это основная часть говения, без которой вторая часть не может иметь места. А вторая часть говения, как очевидно каждому из нас, это приобщение Святых Таин или, во всяком случае, серьезная подготовка к тому. Я хочу говорить о приобщении Святых Таин.

В древности об исповеди, то есть о таинстве очищения себя от своего греховного прошлого и своего греховного настоящего, говорили как об омовении. Исповедь, покаяние — это момент, кода мы себя очищаем, это баня. Некоторые отцы говорят о ней как о слезной бане. Мы не привыкли плакать над своими грехами, нас не ранит сознание нашей неверности себе, другим, Богу. Мы сожалеем об этом порой, но это сознание редко-редко пронизывает наше сердце такой болью, чтобы потоком полились слезы, не обязательно видимо, но чтобы плач внутренний нас потрясал. А вместе с этим только такой глубокий внутренний плач, плач над собой, как плачут над мертвецом, или, может быть, более реально сказать — как можно плакать над человеком, который присужден к смерти и эту смерть ожидает без всякой надежды на помилование. Один из отцов Церкви говорит, что если бы мы действительно смогли плакать над своими грехами, о своих грехах, то мы можем даже на исповедь не идти. Потому что если плач наш был такой раздирающий, таким потоком сокрушения сердца, то Бог этот плач принимает за воды очищения, за воды как бы обновляющие нас в таинстве крещения. Но мы не плачем. Мы сожалеем иногда, а иногда только сравниваем себя, свою жизнь с тем, какой она должна была бы быть, и жалеем о том, что она не такова; порой делаем усилие, чтобы наша жизнь хоть сколько-то походила на то, какова она должна бы быть. Но этого мало. Покаяние требует изменения жизни. Покаяние должно нас сделать чистыми от нашего прошлого, и от нашей настоящей, теперешней греховности. И вот почему Древняя Церковь об исповедании грехов говорила в терминах омовения. Омойтесь, будьте чисты, говорит апостол Павел, конечно, говорит не о внешней чистоте, а о внутренней, глубинной чистоте, которая нас делает прозрачными и богоприемными.

А причащение Святых Таин рассматривалось как пища, без которой мы существовать в течение целой жизни не может. Если бы мы могли не потерять той благодати, которая нам дается при встрече с Богом в крещении, то мы могли бы один раз в жизни, крестившись, причаститься и остаться во Христе. Об этом говорит святой Иустин Философ, — что дары Божии неотъемлемы, и поэтому, когда Бог нам дает Свое прощение, оно нам дано навсегда, и когда Он нам дает приобщиться Себе Самому, Он от нас не отходит тогда, когда мы от Него отворачиваемся. Но и покаяние уходит в нас в темные глубины нашей души, нашей жизни, и приобщенность к Богу мы теряем из виду, как будто ее больше нет, как град Китеж в древнерусском сказании утонул в пучине, его не сыскать. Редко-редко кто может по чистоте своего сердца, по своей просветленности услышать колокола, которые продолжают звучать в этом граде, который ушел от зла и продолжает свое существование. И этот образ не напрасен в том смысле, что мы друг во друге и в себе этого града не видим, этих колоколов не слышим, этой уцелевшей святости не переживаем, но святые, и Спаситель Христос, и Матерь Божия через потемневшие воды видят те глубины, где сияет вечный незаходимый свет.

И вот нам приходится не раз только, а сколько раз в жизни каяться и сколько раз в жизни обновлять в себе сознательную приобщенность. Всякое покаяние является как бы обновлением того события, каким является наше крещение. Человек живет, живет правдой и неправдой, сознает свое несовершенство, и в какой-то день до него доходит голос Божий. Это может быть через человеческую проповедь, чтением ли, живым ли словом. Это может быть через непосредственное прикосновение Бога Живого к живой человеческой душе; но так или иначе человек вдруг ощущает, что есть Бог, что есть незримая, ни с чем не сравнимая красота, что есть гармония, которой земля не знает даже в наиболее совершенных своих детях или творениях. И тогда человек делается тем, что мы называем оглашенным, то есть — человек услышал голос, и на этот голос идет, и познает постепенно Христа, тайну Церкви, то есть того места, где Бог и человек уже сроднились даже в этом мире неправды и греха. И следующий шаг — когда человек с полной решимостью отказывается от всего своего прошлого греховного и выбирает Христа как совершенный образ, как пример, которому он хочет не подражать, а следовать: приходит время крещения. И в крещении два момента: умирание и воскресение. Когда мы погружаемся в воды крещения, мы одновременно отрекаемся от всего того, что принадлежит области смерти, от всего смертоносного, то есть греховного. Из этих вод мы выходим как бы облеченными в жизнь Христову, и тут начинается новое время, потому что то, что Бог нам дает, мы должны сами воспринять. И то, по отношению к чему мы умерли, должно оставаться для нас не только областью смерти, но областью ужаса, потому что мы должны осознать, что это было причиной распятия Спасителя Христа. И, что если мы грешим, мы делаемся соучастниками тех, которые Его осудили на смерть, чтобы удалить из своей жизни ужас, который находит на нас в сознании нашей греховности и в видении образа совершенного человека, каким мы должны стать, вырастая, как говорит апостол Павел в полноту роста Христова. И поэтому мы должны периодически снова пересматривать свою жизнь, снова каяться, но каяться творчески, не каяться только потому, что нам стыдно или больно, а каяться, с решимостью переменить жизнь, начать жизнь вечную уже на земле. И тогда мы можем причаститься Святых Таин.

Но тогда становится перед каждым из нас очень серьезный вопрос: смею ли я подойти к Святым Таинам тогда, когда я только пожалел о том, что являюсь уродом по отношению к той красоте, к которой я призван? Это недостаточно! Нужна — об этом говорит святой Серафим Саровский очень ярко — решимость. Решимость на то, чтобы бороться против всех своих дурных наклонностей, никогда не сдаваться. А если нас победит зло, которое еще в нас живет, или зло, которое вносится в нас извне, то мы должны мгновенно обратиться с ужасом ко Христу и сказать: Господи, я Твою плоть в моей плоти осквернил, я Тебя унизил, приняв в ум, который должен быть Твоим умом, мысль, несовместимую с Твоей мыслью… И вот становится перед нами вопрос о том, кто и когда может причаститься святых Таин.

Иногда говорят, что в древности верующие причащались за каждой литургией. Это правда, но, правда, с оговоркой. Никто не имел права присутствовать на литургии, кто не был в состоянии причаститься. Уходили с литургии оглашенные, которые еще не прошли через крещение, то есть смерть, возрождающую человека; изгонялись из храма те, которые были отлучены от Церкви. Только те, которые имели право причаститься, оставались, потому что литургия, таинство литургии совершается не одним священником, а всей полнотой и совокупностью Церкви. И поэтому если кто не в состоянии принять участие в совершении таинства, он не имеет права и приобщиться той тайне, которую совершили другие, но в которой он сам не принимал участия. Это очень страшно. Это страшно для священника, который совершает службу, который стоит у престола Божия, там, где только Сам Господь Иисус Христос по праву может стоять. Он стоит, произнося слова, которые только святой может произнести, и то лишь постольку, поскольку он един со Христом Спасителем.

Как легко мы причащаемся, думая о том только, что причащение Святых Таин нас исцелит. Оно может не обязательно нас исцелить. Оно может нас исцелить, если к этому таинству мы приходим с сокрушенным сердцем, с внутренним плачем, с сознанием своей греховности, с сознанием того, что нет в нас той праведности, которая нас сделала бы достойными причащения, и что мы можем только надеяться на Божию милость… Но Божия милость не безусловна, потому что, как говорит одна из молитв перед причащением, Святые Таины — словно огонь. Если, приобщаясь Святых Таин, мы не делаемся в какой-то мере подобными купине неопалимой, которая горела Божественным огнем, но не сжигалась, то, принимая Святые Таины на других началах, мы можем сгореть. Об этом говорит апостол Павел очень твердо и резко, и об этом задумывается тоже святой Симеон Новый Богослов. У него как бы двоякий образ причащения Святых Таин, на котором он настаивает. В одном из своих писаний он рассказывает о том, как, вернувшись из храма после причащения, он закрыл за собой дверь своей бревенчатой хижинки, сел на скамью, которая ему служила и сиденьем и кроватью, и с ужасом, то есть с благоговейным ужасом смотрел на свои руки и созерцал свое тело. И он восклицает: эта хижина, которая так мала, ничтожна — шире небес, и это мое дряхлое старческое тело является /в действе/ Телом Самого Христа… В своей святости он себя видит как бы пронизанным Огнем Божественного присутствия, он себя видит приобщенным ко Христу, он и Христос стали одной плотью, одним духом, одной жизнью. И он смотрит на эти руки, эти ноги, это тело свое и видит как бы сквозь стареющую плоть — Христа, вечно юного, потому что Он вечно юн в Жизни Вечной.

А в другом месте своих писаний он нас предупреждает, говорит, как мы должны быть осторожны, когда подходим к Святым Таинам! Он говорит: в Своей милости Господь нас не сжигает, когда мы приступаем недостойно; но для того чтобы нас спасти от этого пожара, после которого ничего не останется от нас ни духовно, ни душевно, ни телесно, Он таинственно удаляется из освященного Хлеба, из освященного Вина, и мы приобщаемся ничему иному как только естественному вину, естественному хлебу. И охватывает какой-то ужас, когда думаешь об этом. Сгореть — ужасно, но подумать, что потому что я недостоин приобщения, этот Хлеб, это Вино, которые вошли в такую полноту тaинственного общения с Богом, вдруг возвращаются в свою естественную ограниченную тварность, я своим недостоинством как бы их лишаю славы Царства Божия — как это страшно, и как это больно! Если мы подумаем не только об этом, но о том, что мы призваны в этом мире быть присутствием Самого Христа, в этот мир принести вечную жизнь, в этот мир принести спасение, превратить его хоть сколько-то в Царство Божие, и представляем себе, что не только мы этого не сделали, но в какой-то мере отняли у твари и у других людей возможность единства со Христом… И вот почему нам надо быть такими вдумчивыми, осторожными, когда мы хотим приобщиться Святых Таин. Святыми мы не будем, когда подойдем к Таинам, но мы можем быть открытыми, открытыми до самых постижимых нам глубин. Есть глубины в нас, которые только Бог постигает и куда Он постепенно бросает лучи Своего извечного света. Мы должны помнить, что мы не только принимаем благодать, но мы все, участвуя в Литургии, совершаем таинство. Если кто к началу литургии не пришел, если кто не готовился вдумчиво к причащению Святых Таин, если он не принимал участие в совершении Таинства хотя бы своим присутствием и отдачей себя, не подходи к Святым Таинам. Если уж ты пришел, стой, как мытарь. Стой, как мытарь, сознавай, что ты вступаешь в область, которая принадлежит всецело Богу, что в пределах этих стен — Царство Божие, что никакие другие законы человеческие не могут в этой области иметь власть. Это значит, что это Царство взаимного прощения, взаимной любви, несения тягот друг друга, несения своего креста; порой нам даже дано помочь другому человеку нести крест, как Симон Киринейский был призван Самому Христу помочь в несении Его креста, когда Он шел на распятие. И вот с какими мыслями должны мы готовиться к причащению Святых Таин. Начинается это с того, чтобы со всей честностью посмотреть на себя, на свою жизнь, не искать ни извинения, ни прощения, никого, /ни Бога/ не упрекать в том, каким я стал или какой я есть. И одновременно с жалостью и состраданием думать о тех людях, которые, возможно, мне нанесли урон, ранили меня духовно, душевно, вещественно. Апостол Павел говорит: Друг друга тяготы носите, и так вы исполните закон Христов… Христос нам говорит: Прощайте друг другу обиды…

И вот — с чем мы сейчас предстоим перед исповедью и причащением? Каждый из нас должен заглянуть во всю свою жизнь. За один раз этого не сделаешь. Такое говение, какое у нас происходит, это только попытка приоткрыть дверь, осознать необходимость заглянуть в свои глубины, как бы вынести на свет, во свет все то, что таится в нас во тьме. Христос сказал: Все, что выносится в свет, делается светом… Да, как только я осознаю грех, его ставлю во свет Христов, он уже перестает быть преградой между мной и Богом, он победим, даже если он еще не побежден до конца.

И вот когда мы будем завтра подходить ко Святому Причащению, будем подходить в этом сознании. Но Святое Причащение не является наградой за то, что мы покаялись. Святое Причащение имеет в себе и силу нас преобразить, но для этого надо, чтобы мы открылись Богу и Его воздействию. Я хочу вам дать пример из жизни святителя Филарета Московского. Был в его епархии священник — пьяница, которого все считали недостойным служить, и он себя таковым считал, и просил, чтобы его освободили от должности, потому что чувствовал, будто совершает кощунство, оставаясь священником. И был приход, который весь спился от бедноты, от горя. Филарет, который не хотел лишить этого священника ни сана, ни служения, решил соединить пьяного священника с пьяным приходом. И священник пришел в этот приход и обратился с проповедью: Братья! Вы все недостойны ни уважения нашей иерархии, ни имени христиан, так же как и я, вот почем нас соединили. Я обязан каждый воскресный день совершать литургию и причащаться. И вот я вас призываю к тому же. Вы такие же недостойные, как я; я такой же недостойный, как вы. Будем все вместе причащаться с плачем, с покаянием и с благодарностью Богу, что хотя мы отвергнуты людьми, но мы не отвергнуты Спасителем Христом… Прихожане ему поверили и начали приобщаться, и постепенно не просто чудом Божиим, а чудом их благодарности, благоговения перед Богом, Который так их мог любить, что когда люди от них отвернулись, Он с ними остался, они начали меняться и настолько, что через какое-то время ни пьянства, ни драк, ни бедноты там не осталось. Но рассчитывать, что мы можем подойти к причащению Святых Таин и, просто, совершится над нами чудо, мы не имеем права. Эти люди, да, были осиянны этим чудом, потому что они приходили к причащению в полном сокрушении, в полном сознании того, что они недостойны, что права у них никакого нет на причащение. А сколько из нас приходят после поверхностной исповеди к причащению Святых Таин в сознании — в иллюзии, а не в сознании, — что имеют право причаститься: мы ведь православные христиане, что может помешать?.. Всё! Потому что христовыми делаются не враз через крещение и причащение Святых Таин. Это подвиг целой жизни, когда человек должен постепенно перерастать себя, открываться Богу, стать не только идейно, но действительно храмом Святого Духа. Это дело всей жизни.

И вот сегодня, когда после короткого периода молчания мы будем исповедоваться перед Богом в своих грехах, принесем Ему сердечное покаяние, слезное покаяние, что мы обманули Его надежду. Он нас создал для того, чтобы мы были Его друзьями, Он открылся нам в Евангелии для того, чтобы мы стали на земле Его сотрудниками, спасителями мира вместе с Ним, а мы эту надежду Его постоянно обманываем. И больше того или по той же линии: мы оказываемся недостойными себя самих. Мы созданы для того, чтобы быть образом Божиим, живой иконой, Его живым присутствием, и мы такими не являемся. И не потому, что это невозможно, а потому что мы и не прилагаем труда к этому. Мы ожидаем, что Бог должен сделать в нас и за нас то, что Бог ожидает от нас по отношению к нам самим, по отношению к другим и по отношению к окружающему нас миру. Поэтому когда мы будем вскоре исповедоваться, даже если слова исповеди не будут выражать (и неминуемо так будет) состояние каждого из нас, откроемся Богу и принесем Ему свою исповедь. Для этого у нас и будет сейчас перерыв, в течение которого мы сможем просто молчать и стоять перед судом своей совести: в чем она меня упрекает? чем я неверен себе? чем я неверен своему призванию? чем я обманул надежду Божию? чем я оказался разрушителем жизни, цельности другого человека или других людей?..

И еще мы можем поставить вопрос: что обо мне думают люди? Большей частью, когда этот вопрос встает перед нами, мы думаем: ну, мало ли что они думают, — они меня не знают… Часто люди нас так глубоко знают, как мы сами себя не знаем. И поэтому, прислушиваясь к тому, что другие о нас думают и говорят или скрывают даже, мы можем себя увидеть, как мы себя никогда не хотим видеть.

И, кроме того, мы можем сравнить себя с одним идеальным образом. Когда мы читаем Евангелие, мы часто находим такие места в нем, от которых сердце наше горит, ум вдруг светлеет, воля делается живой, устремленной к добру, к правде, к Богу, к любви, к чистоте. Даже тело как-то меняется. Эти места мы должны запомнить, потому что в этих местах, в которых раскрывается душа Божия, если можно так выразиться, оказывается, что Он и мы единодушны, что Он на меня похож и я на Него, что в этом уже во мне раскрывается образ Живого Бога. И вот это нам надо запомнить и никогда против этого не согрешать.

И если мы будем бороться за ту красоту, которая нам открывается вот в такие моменты, то постепенно мы начнем бороться и со слабостями нашими, и с недостатками, и с греховностью нашей. Мы будем бороться за красоту, за святость, за правду, которую мы уже в себе увидели, какой видит ее в нас Господь, Который через всю полутьму или даже тьму нашей жизни и души видит Свой образ, как град Китеж лежащий в глубине вод.

На этом я кончу свою беседу и предлагаю вам или здесь остаться, или, если кто захочет, пойти в церковь на полчаса, тогда мы встретимся на середине храма и произведем как обычно нашу исповедь. Я прошу всех уважать чужое молчание, поэтому останетесь ли вы здесь или пойдете в храм, друг с другом не разговаривайте, дайте каждому возможность быть перед своей совестью, перед Богом и /…/.