Я говорил о любви как о созерцательном состоянии, при котором человек, глядя на другого, видит в нем, за пределом его внешности, невзирая на звуки его голоса, невзирая ни на что, какую-то глубину, которая является для него иконой, которая для него является красотой, — красотой, которая отчасти повреждена жизнью, прошлым, обстоятельствами, но которая тут и которая единственно важна в этом человеке; хотя, конечно, и поврежденное должно быть принято во внимание.
Но если говорить о созерцании, то можно ли говорить и о том, чтобы создать какие-то живые человеческие отношения? Созерцать Бога, созерцать икону, созерцать красоту природы, вглядываться в картину, переживать глубоко музыку — это всё понятно; но каким образом такое созерцание может привести к каким-то настоящим, подлинным человеческим отношениям? Мне кажется, что ответ в том, что созерцание это открывает и того, и другого, обоих, к состоянию, когда они могут на самой глубине своей слиться в единство, за пределами всяких слов друг друга понимать и чувствовать. Это мы все знаем на опыте, но мы это так легко забываем. Кто из нас не сидел с дорогим ему человеком (это может быть мать, жена, муж, друг) в какой-нибудь вечерний час, когда спускались сумерки, когда всё делалось тихо вокруг. В начале был разговор, потом этот разговор замер, но осталась какая-то тишина; мы прислушивались к звукам: или к треску дров в камине, или к тиканью часов, или к внешним отдаленным звукам; потом и эти звуки пропали, и осталась только глубочайшая тишина, безмолвие души; и вот в этом безмолвии души вдруг человек чувствует, что он стал так близок своему другу, тому человеку, который вот тут, рядом с ним находится. Это не слияние в том отношении, что, конечно, один человек не делается другим, но оба соединяются на такой глубине взаимного переживания, что слов больше не нужно: они вместе, и если любовь достаточно глубока, они стали одно. Этим объясняется та цитата, которую я сделал в начале своей беседы, когда Спасителя Христа спросили: Когда же настанет Царство Божие? — и Он ответил: Царство Божие пришло тогда, когда двое — уже не двое, а одно…
И это относится к браку во всех отношениях, не только к чувству, не только к общению в мысли, но и в телесном общении; только надо помнить, надо знать твердо, что телесное единство двух любящих друг друга людей — не начало, а полнота и предел их взаимных отношений, что только тогда, когда два человека стали едины сердцем, умом, духом, их единство может вырасти, раскрыться в телесном соединении, которое тогда является уже не жадным обладанием одним другого, не пассивной отдачей одного другому, а таинством, самым настоящим таинством, то есть таким действием, которое прямо исходит от Бога и приводит к Нему. Один из отцов Церкви в древности сказал, что мир не может существовать без таинств, то есть без того, чтобы какие-то состояния, какие-то взаимоотношения были бы сверх-земные, небесные, чудесные; и он говорит, что брак, который является единством двух в разорванном мире, является таким таинством, чудом, превосходящим все естественные взаимные отношения, все естественные состояния. И телесный брак, тоже по учению одного из отцов Церкви, является таинством, похожим на евхаристию, то есть на причащение верующих. В каком смысле? — В том смысле, что силой Божией, чудом соединяющей любви и веры друг во друга верующий и Христос делаются едиными. И в браке (конечно, на другом плане и по-иному), потому что есть взаимная вера и взаимная любовь, два человека перерастают всякую рознь и делаются единым существом, как один из немецких философов это выразил, одной личностью в двух лицах. Это является одновременно полнотой брака душевно-духовно-телесного, и полнотой целомудрия, когда два человека друг ко другу относятся как к святыне и все свои отношения, включая и телесные, превращают в таинство, в нечто превосходящее землю и возносящее в вечность.
Опубликовано: Таинство любви: Беседа о христианском браке. СПб., 1994.