О Символе веры. Часть 10

После Своего Воскресения Христос в течение сорока дней являлся Своим ученикам, и в течение этого времени Он их наставлял о том, что перед ними лежит, какой путь создавания Церкви и какая их личная судьба как посланников Живого Бога через Него, воплощенного Сына Божия. И в этом, конечно, было и дивное, и страшное предупреждение. Дивное о том, что создается Церковь, то есть общество, которое является живой встречей между Богом и человеком, местом этой встречи, самой тайной этой встречи; и не только встречей лицом к лицу, но таким взаимным соединением, что все человеческое пронизывается Божественным, и что это общество, которое является обществом Всесвятой Троицы и человека вместе, является тем, что Самарин в свое время называл обществом любви. Но в течение этих сорока дней случилось несколько вещей, о которых я хочу вам напомнить, потому что ставится перед нами порой вопрос, недоумение об этом.

Во-первых, раз за разом мы видим, как Христос является Своим ученикам. Сначала десяти — вы помните, что в это первое явление Фома не был среди оставшихся учеников, а Иуда уже погиб — и кроме этого явился еще у моря Тивериадского, явился Своим ученикам, шедшим из Иерусалима в Эммаус, и ни разу они сразу Его не узнавали. И ставится вопрос о том, что же такое случилось. Они в течение трех лет, во всяком случае, везде сопутствовали своему Наставнику, своему Спасителю; до этого они Его знали, как я вам уже говорил раньше, чуть ли не с детства, потому что они все принадлежали к смежным деревням и областям; как же они могли не узнать Его воскресшего? И тут можно вспомнить слова, которые говорит апостол Павел в одном из своих посланий: что есть тело душевное и есть тело духовное (см. I Кор. 15: 44). Как это понять?

Когда человек был создан, в начале книги Бытия, он был еще как бы в младенческом состоянии, но он был чист, был непорочен и был ничем не отделен от Бога, ни верой, ни любовью, ни надеждой, все это держалось воедино. И тогда он был весь пронизан Божиим светом. То дыхание Божие, которое было в него вдунуто при сотворении, его как бы делало духовным существом, сродным всему духовному миру: и ангелам, и — поскольку это возможно твари — Самому Богу. Но когда человек пал, от него отошла благодать, не в том смысле, что Бог ее отнял у него, а он ее сам потерял, она стала для него недостижимой. И тогда его телесность, которая раньше сияла божественным светом, его телесность сделалась как бы чисто тварной, отяжелела.

Можно это как бы примерами разъяснить. Первый пример в том, что святой Григорий Нисский говорит, что когда в книге Бытия нам говорится, что Бог сшил кожаные одежды Адаму и Еве, разумеется, Он этого не делал, в том смысле, как мы говорим, что можно «сшить одежду», а в том, что в этот момент они как бы были замкнуты сами в себе, в телесности своей, в естестве своем тварном. Они стали душевно-телесным существом, в котором где-то в глубинах оставался образ Божий напечатанный в них, и оставался свет Божий, который они изначально получили в дыхании Божием.

Мы знаем также из рассказа Мотовилова о видении его святого Серафима Саровского. Он с ним говорил о духовной жизни и недоумевал о том, каково видение святых или праведников в Царстве Божием, чем они будут не похожи на людей, которые вокруг них жили, двигались, действовали. И святой Серафим помолчал мгновение, а потом ему сказал: Взгляни на меня… И когда Мотовилов на него взглянул, он уже не мог его в каком-то смысле узнать. Он говорит в своем рассказе о том, что лицо его уже нельзя было рассматривать, это было словно человеческие черты на фоне полудневного солнца, это ломило глаза, можно было видеть, как губы шевелятся, как глаза глядят, и вместе с этим уловить черты лица он не мог. Нечто подобное, вероятно, было и с учениками Христа, когда в первую встречу и в дальнейших случаях, которые я вам указал, они видели Его, а узнать не могли. Это было уже не тело душевное. Это уже был не Бог, сокрывающий Свое Божество под телесностью Своей, это был Бог являющий Свое Божество через телесность и через душевность Свою.

Можно поставить еще вопрос о том, каким это образом Фома, который был один из учеников, который с самого начала с Ним был, не мог поверить своим друзьям, другим десяти ученикам, что они встретили Христа, что Христос воскрес. Потому что все они слышали от своего Спасителя, что Он воскреснет, и вместе с этим, когда Он встал перед ними, они не то, что не могли Его узнать, — не могли поверить. А потом, когда Он их удостоверил, и они рассказали об этом Фоме, Фома не мог поверить. И мы называем святого Фому Фомой неверным. В каком-то отношении это правда: он не сразу поверил свидетельству своих друзей, других апостолов, но «неверный» не в том смысле, что он неверен был Христу, что он был ниже преданностью своей, любовью своей, пониманием своим, ниже других учеников.

И это мы видим из другого отрывка Евангелия. Когда дошла весть до Спасителя Христа о том, что умер Лазарь, то Спаситель сказал им: Пойдем, Я его разбужу… И другие ученики испугались и говорили: как же мы пойдем обратно в Иерусалим, Тебя там хотели убить!.. И единственный, кто этого не сказал, был Фома; он сказал: Пойдем мы с Ним и умрем с Ним...

Что же случилось? Каким же образом он не мог поверить, когда другие ученики говорили ему, что они видели Христа? Мне кажется, что это объясняется тем, что в тот момент, глядя на них, он не увидел в них самих никакой перемены. Это были те же самые ученики, и вместе с этим их исполняла какая-то огромная радость, но эта радость их, в каком-то смысле, не меняла, это были те же самые люди, полные радости — и только. Позже, после сошествия Святого Духа, эти ученики стали другими людьми. Дух Святой пронизал их Своим присутствием, и где бы они ни были, в них видели не просто бывших рыбаков, не просто галилеян, которые распространяли новое учение, а видели людей, которые были ни на кого не похожи. Не лицом, конечно, не образом, но в них было что-то, что поражало всех окружающих.

Я уже вам цитировал место из одного писания C.S.Lewis’a, который говорит о том, что между верующим и неверующим, между человеком, который знает Бога из внутреннего опыта, и человеком, который Его не знает, та же самая разница, которая существует между статуей, между изваянием и живым человеком. Статуя может быть прекрасна, но она камень, она молчит, она мертва. Человек может быть и не такой прекрасной наружностью, как статуя, и вместе с этим в нем есть нечто, и это нечто — сияние Божьего присутствия, благодати Святого Духа. Вот что случилось в этот момент.

И во время этих сорока дней, в течение которых Спаситель говорил со Своими учениками о том, что будет, что им надлежит совершить и что дальше совершится через них, через Его/их учеников, через наследников их, после этих сорока дней Он вознесся на небо. И это Вознесение на небо, опять-таки, так же как Воплощение, не было перемещением. То, что мы видим на иконах, конечно, это группа учеников, Божия Матерь, и Христа, Который возносится. Но Он как бы окружен, охвачен сияющей, блестящей тучей. Он не растаял в глубине небесной, Он отделился от земли, поднялся, благословил Своих учеников, и поглотила Его вечность, Он стал для них невидим. И мы знаем, из опыта святых и из Священного Писания, о том, что Он вознесся на небо и сел одесную (т.е. по правую сторону) Бога и Отца, и что Он будет в свое время, вернется судить живых и мертвых.

Но что случилось в этом Вознесении? Это очень важно для нас понять. С одной стороны, Христос как Сын Божий вернулся в недра Божии. Он вернулся как бы туда, откуда Он никогда не уходил, несмотря на то, что, будучи, как Бог, вездесущий, Он одновременно был и на земле среди Своих учеников, и на кресте, и в аду, и снова после Воскресения Своего с учениками Своими. Но с другой стороны, случилось что-то, что нас должно было бы не только вдохновлять,           но и потрясать: это то, что Он вознес все наше человеческое естество. По правую сторону Живого Бога и Отца восседает на престоле славы — Человек Иисус Христос. Он не разлучился с плотью Своей тогда, когда вознесся, и вся тайна человека, все величие человека сейчас находится одесную Бога и Отца в глубинах Божиих. И когда мы думаем о том, как велик человек, мы должны, конечно, думать о том, что человек так велик, так глубок, что Бог мог стать человеком в день воплощения Своего. Но мы можем думать о чем-то еще более потрясающем: о том, что человек так велик, что он может восседать одесную Бога и Отца.

Раньше чем расстаться со Своими учениками, Спаситель Христос им обещал, что Он пошлет им Духа Своего Святого, Который напомнит им все, что Он им говорил. И вот я хочу теперь прийти к нескольким мыслям о Святом Духе. Вы знаете, что кончается первая часть Символа веры словами о том, что Спаситель придет судить живых и мертвых; но об этом мы будем говорить в конце наших бесед, когда будем говорить о том, что представляет собой вечная жизнь после воскрешения. А сейчас я хочу остановиться на том, что нам нужно о Святом Духе. Спаситель Христос обещал, что Дух Святой, Который исходит из Отца и, Который Им посылается в мир, то есть Им, Христом, посылается в мир, придет к Его ученикам. И в Евангелии сказано, что Святой Дух является нашим Утешителем. Слово «Утешитель» на русском языке, конечно, нам напоминает только одно понятие: то, что Он нас утешает. А в чем же Он нас утешает? Разве нам нужно утешение? Увы, большей частью нам утешение, по нашим чувствам, не нужно — в том смысле, что нам утешаться не в чем. Да, нам приходится утешаться, когда у нас горе на земле, когда у нас страдание, когда мы переживаем потерю близкого человека, но не в том смысле, в котором Евангелие говорит об этом.

Апостол Павел (я вам это цитировал уже несколько раз) говорит, что для него жизнь — это Христос, а смерть — приобретение, потому что пока он в этом теле живет, он разлучен со Христом; и только смертью, то есть вырвавшись из плена телесного, он будет со Христом нераздельно, неразлучно. И вот он был согласен — опять-таки, в том же отрывке — продолжать жить на земле в каком-то мучительном отлучении от Христа, Который является единственной его любовью, потому что он своим присутствием, своим словом нужен для спасения других людей. Он был готов ради любви к Богу и воплощая в себе эту любовь, умереть как бы внутренне, умирать в течение всей своей жизни в разлучении со Христом до момента, когда настоящая телесная смерть его сделает свободным и введет в Царство Божие и он станет вместе со своим Наставником и Спасителем Христом.

Но это слово «Утешитель» понятно в этом контексте. Нам же оно должно было бы быть понятно только постольку, поскольку мы сами страдаем о том, что мы не постоянно со Христом и с Богом. А мы знаем на опыте, как мало времени мы уделяем — я не говорю: формально, но внутренне — тому, чтобы быть с Богом постоянно. И поэтому Дух Святой как Утешитель для нас несколько далек, потому что Ему как будто не в чем нас утешать. А мы должны были бы так возлюбить Бога, так возлюбить Христа, так рваться к Нему всем нашим существом, чтобы нам нужно было утешение, чтобы не только словами, но чем-то таинственным происходящим в нас рождалась бы и росла наша близость, наше родство со Христом Спасителем. И в этом смысле Дух Святой является Тем, Который утешает тех, которые не могут утешиться от разлуки со Христом, тем, что им раскрывает тайны Царства Божия, раскрывает учение Христа, раскрывает им любовь Христову, призывает их к тому чтобы быть подлинно Его учениками; утешает, дает радость. И это второе понятие на славянском языке слова «утешение»: Он приносит радость. Он приносит радость тем, что, как Спаситель нам обещал, Он нас приобщает к Нему, Он нас приобщает друг к другу, и Он нам раскрывает тайны Божии.

И наконец (греческое слово в этом смысле богаче русского), Он является как бы нашей крепостью. Он утверждает нас в вере, утверждает нас в преданности Богу, утверждает нас в том, что мы на земле, как апостол Павел, должны тосковать по Христу, плакать над нашим временным разделением, но знать, что мы посланы в мир для спасения всего мира ценой этой разлуки нашей и порой ценой мучительной жизни и мучительной смерти до того момента, когда мы со Христом будем в вечности. Так что вот, что мы знаем непосредственно о Святом Духе из Евангелия: Дух Святой, Который нас утешает о разлуке, укрепляет в этой разлуке и вдохновляет знанием тайн Божиих.

И Он является Духом Истины. Вы все знаете молитву: Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… Он Дух, Он дыхание Истины, в том смысле, в котором я попробовал вам ее объяснить в начале наших бесед как самое бытиё неограниченное, не обусловленное, как Живой Бог, Который есть — и это определение отца Павла Флоренского о том, что такое истина: истина — это естина, истина — это абсолютное бытиё безусловное, нетварное, вечное.

Иже везде сый: Он везде, Он пронизывает всю вселенную как свет, как тепло, Он вся исполняет и Он сокровище благих, то есть в Нем сокрыто все благое, все святое, все священное, все дарования. Он является сокровищницей всего того, что Бог нам хочет дать, и Он — жизни Подателю, не той временной жизни, которая нам дана при рождении нашем, но новой жизни, которая дается нам во Христе и в Духе Святом.

И тут я хочу вам напомнить то, что в крещении мы соединяемся со Христом, мы погружаемся в воды крещения, как бы образуя то, что мы вместе со Христом умираем, погружаемся в Его смерть и с Ним делаемся мертвыми по отношению ко всему тому, что несовместимо с Богом, со всем тем, что является отрицанием Бога не только в мыслях наших, не только в чувствах наших, но во всем нашем отношении к Богу, к нам самим, к ближнему, ко вселенной. И поднимаемся мы из этих вод, как бы воскресая вместе со Христом, входя в новую жизнь с Ним. Но в этот момент мы облечены, как бы пронизаны всем тем, чем является Христово человечество, пронизанное Его Божеством, и в миропомазании нам дается дар Святого Духа. Он вселяется в нас, Он уже действует в нас, Он таинственными глаголы, как говорит Апостол, нам шепчет истину о Боге, о нас самих, о вселенной, о всех тайнах земли и неба; и вместе с этим Он нас учит, потому что мы соединены со Христом, называть Бога — Отцом.

Я вам уже говорил, что мы можем называть Бога Отцом нашим не только потому, что Он Отец всех нас, но только постольку, поскольку мы братья и сестры Христа. И я говорю эти слова не с дерзостью, а опираясь на Священное Писание, ибо Христос сказал женам мироносицам: Идите к братиям Моим и возвестите им о воскресении… Да, Он нас признает Своими братьями; но подлинными братьями мы делаемся подвигом верности Ему как ученики, верности Ему как братья и сестры. И мы потому можем Бога назвать Отцом, что мы со Христом едины и мы ждем того изумительного времени, непонятного нам времени, когда исполнится слово святого Иринея Лионского, которое я уже несколько раз вам повторял, потому что оно так меня поражает, — что придет время, когда во Христе и силой Святого Духа мы станем так едины с Иисусом Христом, что мы будем вместе с Ним не приемными детьми Божиими, а единородным сыном во множестве лиц… Как это дивно!

И вот в связи с этим раскрывается и тайна не только нашего личного соединения со Христом, но открывается тайна и Церкви. Я вам только что упомянул слова Самарина, который говорит, что Церковь — это организм любви, это тело, где совершается Божественная любовь. И если подумать о том, что такое Церковь, не думая о нас, а думая о ее существе, то мы должны понять, что Церковь — это то место, где человечество, люди, живые люди, грешные и становящиеся учениками Христа, встречаются со Христом. И Христос их приемлет и крещением с ними соединяется так, что Его жизнь делается нашей жизнью. И, как ни страшно это сказать, наша жизнь делается Его жизнью, потому что, как один древний писатель сказал, до конца времен тело Христово, вознесшееся на небо и восседающее по правую руку Божию, несет на себе раны распятия.

И вот — мы и Христос. И не только мы и Христос. Дух Святой нам дается в миропомазании, Дух Святой нам дается так, что Он постоянно в нас действует, как я только что говорил. И больше того: Он стучится во все двери неверующего мира, пронизывая его пониманием, поскольку оно возможно без полного раскрытия истины во Христе. И больше того: Церковь — это место, где во Христе и в Духе Святом, через Духа Святого и Христа Отец наш присутствует в нашей среде. И в этом обществе мы являемся детьми Божиими, постепенно вырастающими в полную меру роста Христова, как говорит Апостол.

Церковь, таким образом, является богочеловеческим обществом, в котором живет Бог. Но Бог, о Котором я говорил с вами все время с определенной точки зрения, с точки зрения любви. Бог, Который Творец, потому что любит нас, Он нас создает по любви с тем, чтобы нам дать все, что принадлежит Ему, с нами разделить все, что является Его как бы собственностью, Его естеством, Его жизнью, торжеством, ликованием полноты бытия и жизни. Во Христе — мы говорили о Его воплощении, о распятии — торжествует Божественная любовь. И Дух Святой, Который сходит к нам, грешным, является тоже как бы действием Божественной любви, потому что Он не приходит к святым, в храмы, которые достойны Его присутствия; Он приходит к нам, и вселяется в нас. И, как Апостол говорит, мы несем эту святыню в глиняных сосудах, то есть в сосудах недостойных того содержания, которое является в них.

Поэтому Церковь является богочеловеческим обществом, где человечество в нашем лице, в лице нас, грешных, и в лице святых отзывается на Божественную любовь и соединяется с Ним. И во имя этой Божественной любви идет в мир по призванию Христа, Который нас посылает в мир, как Он сказал, словно мы овцы среди волков, для того чтобы принести даже ценой нашей жизни и смерти благую весть, чтобы разбудить новую жизнь, торжество жизни, радость жизни и приобщенность к Божественной жизни всей твари. И стать вновь тем, чем человек был призван быть: вождем этой твари, вождем, который, сам соединившись с Богом, теперь во Христе и в Духе Святом может вести, руководить всю тварь не только в Царство Божие, как бы в место блаженства, но в такую приобщенность к Божественной жизни, о которой говорит Апостол, когда нам обещает, что придет время, когда Бог будет всем во всех и во всём. Вот чем является Церковь: организмом любви, в котором живая любовь, Отец, Сын и Святой Дух, Троица Святая, в самом бытии Которой вписан крест, смерть, распятие и воскресение, является источником всего.

И тогда делается по-новому понятно то, что будет совершаться в дальнейшем: и суд Божий, и вечная жизнь. Суд Божий — проблема очень таинственная. Потому что слишком легко по учебникам мы говорим о том, что придет время, когда вся тварь станет перед лицом Божиим, когда Он разделит добрых от злых, злые пойдут в муку вечную, а добрые в вечную радость и жизнь. Но так ли это? О том ли говорит Евангелие? Возьмите притчу, которую мы читаем постоянно, притчу об овцах и козлищах. О чем тут говорится? Тут говорится не о том, как мы верили, как мы богословствовали, к какому церковному обществу мы принадлежали или ни к какому; говорится только об одном: вы напитали голодного? Одели холодного? Вы ввели к себе нищего бездомного? Вы посетили больного? Вы не постыдились того, что у вас друг в тюрьме сидит, и посетили его? Это все сводится к одному: были ли вы достойны называться человеком или нет? Если вы этого не исполнили, если вы не исполнили того, что повелевает вам закон, написанный в ваших сердцах — и это свидетельство апостола Павла, у всех людей — то вы не люди. Я не человек, и поэтому я не могу мечтать о том, чтобы стать божественным человеком, чтобы пронизало меня Божество Самого Бога. Вот первое предупреждение: мы должны стать сначала человеком, если мы надеемся пойти дальше в глубины Божии, в приобщение, силой Духа Святого, со Христом и стать детьми нашего Небесного Отца.

И дальше. Есть место в Евангелии, где говорится: не все называющие Меня «Господи, Господи», войдут в Царство Небесное, но только те, которые исполняют Мои заповеди. Многие придут, которые скажут: разве мы не ели и не пили в пределах Твоих Церквей?.. и Я им скажу: отойдите от Меня, вы, делавшие беззаконие!.. Так что опять-таки, даже кажущаяся принадлежность к Церкви, приобщенность формальная даже через крещение нас не может спасти. Я говорю «даже через крещение», потому что крещение, по слову отца Георгия Флоровского, является как бы семенем вечной жизни, брошенным в почву нашей души, но это семя может пролежать бесплодно до конца нашей жизни. Оно может попробовать дать маленький росток, и мы можем его заглушить тернием, завалить каменьями, отвратиться от него, и тогда это семя останется семенем. И когда-то это семя как бы встанет перед нами на суд: все тебе было дано, вся божественная жизнь, весь Христос, вся святыня Святого Духа, вся приобщенность к Богу тебе были даны, ты ими пренебрег. То, что ты был крещен, миропомазан, даже причащался порой, тебя не спасет.

Но тогда становится порой вопрос о том, кто же может быть спасен. И Христос отвечает на это, что человеку самому это невозможно, Богу же все возможно.

И в чем же заключается эта проблема спасения нашего? Я вам попробую разъяснить одним образом. Вот представьте себе, что пришел конец мира, что все живые твари стали вокруг Господа. В центре стоит Сам Господь, Троица Святая, крестоносная Троица, Троица любви, и вокруг все удаляющимися как бы рядами — ангелы и люди по мере того, как они были приобщены жизнью своей, а не только словом своим к Божественной любви подвигом всей жизни. И все дальше и дальше, чем меньше этой любви, этой принадлежности, какая-то отдаленность от Бога, не окончательная, потому что, находясь в этой сфере Божественной любви, из центра которой не только сияет, но изливается любовь, пронизывает каждого, по мере его тоски по любви, по мере его желания научиться ей, приобщиться ей, постепенно вся эта толпа растет и растет, приобщается к тайне вечной жизни все больше и больше.

Но представьте себе, что где-то этому есть граница и что за этой гранью — мрак, бесовский мрак, что за этой гранью вечное осуждение, вечное проклятие, вечная отчужденность. Как вы себе представите состояние праведников, которые любили тех грешников, которые находятся сейчас в страшном отчуждении от Бога? Неужели вы думаете, что эти праведники смогут ликовать всю вечность, зная, что любимые ими люди: их мать, отец, сын, дочь, самый близкий друг, жена, невеста — не наши себе места в Царстве Божием? И не можете ли вы понять того, что по мере того как в человеке растет любовь, его сострадание, его боль об осужденном будет только расти? Чем ближе к центру, чем ближе к Богу, тем больнее будет — или было бы — тем, которые в Царстве Божием. И в центре — Бог, Бог, Который по любви сотворил мир, Бог, Который по любви Своего Сына послал умирать, Бог Сын, Который отдал Свою жизнь и смерть для спасения мира, Бог Дух Святой, Который в течение всей истории с сотворения мира и до конца бьется и старается проникнуть и зажечь любовью сердца людей, зажечь в них — что? Не пустоту, а воскресить в них тот образ Божий, который напечатан был с самого начала, возродить этот образ Божий, обновить в них жизнь, приобщить их вечности. Неужели эти таинственные Лица Святой Троицы, Которые являются любовью и любовью крестной, могут в самой сердцевине Царства Божия ликовать полнотой Божественной жизни, когда миллионы Их тварей мучаются и погибают?.. Я не могу; но не только я. Об этом пишут некоторые подвижники, и сейчас найдена новая книга, написанная святым Исааком Сириным, где он говорит именно об этом, не моим примером, но он говорит о том, что придет время, когда каким-то, может быть непонятным нам образом, Бог спасет всех и — он говорит, не я, — даже бесов.

Но тогда ставится вопрос: как же все это может случиться? Я сейчас говорю не о догматическом богословии, которое вы можете читать в любом учебнике, я говорю о чем-то другом. Я когда-то говорил с одним мудрым священником о том, что я сейчас чувствую, что я всегда чувствовал и чем сейчас с вами делюсь. И он мне говорил: истиной веры может быть только то, что достоверно описано в Писании. Но вы имеете право на истину надежды, потому что надежда тоже есть Божественное свойство… И вот я живу этой надеждой.

Но как может эта надежда стать реальностью? Один католический богослов, кардинал Жан Даниелу написал замечательную книгу, в предисловии к которой он говорит о том, как возможно вообще спасение грешника, кто может простить? И он ставит дерзновенный вопрос о том, может ли простить Бог грех или преступление, совершенное против человека, если этот человек не согласен простить? Я уже говорил настоятельно о том, что вся тайна спасения зиждется на как бы со-трудничестве между Богом и человеком, на союзе между ними. Как же возможно, что Бог может спасти человека на веки вечные, если жертва его будет стоять и говорить: «Я простить не могу!». Неужели тогда все превращается в такой ужас, что единственные, которые будут страдать в вечности, это жертвы, которые не могут простить? Этого не может быть!

И кардинал Даниелу говорит о том, что когда мы все станем перед лицом Божиим на личный, частный суд, а потом на всеобщий суд, мы вдруг увидим, как мы недостойны сами помилования, прощения, вечной жизни, как то, что против нас было совершено, незначительно, ничтожно перед лицом того, во что мы входим: в единство жизни с Самим Богом. И что для того, чтобы войти в это единство жизни, мы должны приобщиться тому, что является жизнью Божией, то есть неизменной, неограниченной, совершенной и жертвенной крестной любви. И тогда всякий человек, который пострадал, сколько бы он ни пострадал, что бы он ни пострадал от рук злодеев своих, видя себя и сравнивая себя со Христом, с Богом, падет ниц и скажет: Прости меня, Господи! Я недостоин произносить укоризненный суд ни над кем, я сам достоин вечного осуждения, потому что мне было столько дано, и я так мало исполнил… Об этом писал святой Иоанн Кронштадский, который говорил, что он со всей серьезностью может перед причастием сказать: «…грешников, из которых я самый первый», то есть самый худший, потому что (он говорит) мне было дано столько, что если бы другому было это дано, он стал бы святым, а я остаюсь грешником… Вот то настроение, с которым грешник, пострадавший от иного грешника, может опомниться и сказать: Прости ему, Господи! Прости, потому что я не могу войти в Царство Небесное, если он остается чуждым этому Царству… Я знаю, что этим я как бы противоречу тому, чему постоянно нас учат; но я знаю и то, что есть святые, которые об этом писали. Есть святой Исаак Сирин, в /        … /

Страшный суд да, будет. Но в чем же он заключается? Вы знаете русское выражение «сгореть со стыда». Вот представьте себе, что я предстал на суд Божий, умер. В это мгновение я вижу, что весь смысл жизнь был в любви, в чистоте, в праведности, в том, чтобы быть как бы живой, действующей иконой Христа, и я вижу, что я этого не выполнил и этим не стал. И в этот момент я могу действительно сгореть от ужаса перед лицом Божественной любви, которая является огнем поядающим. А дальше идет мое возрождение. Это моя надежда, это надежда, которая должна была бы каждого из нас питать, надежда в том, что, несмотря на все, придет время, когда Бог победит, когда победа будет Его неограниченно, и что тогда начнется Царство Божие.

И это Царство Божие — это вечная жизнь. Вечная не в том смысле, что она длится без конца; такая длительная, бесконечная жизнь может быть и не радостью. Она вечная, потому что она приобщенность к жизни Божией, а жизнь Божия — вне времени, вне пространства, вне расстояния. Я вам попробую это разъяснить одним рассказом. Есть в западных святцах рассказ, как жил в монастыре подвижник, и он ставил перед собой вопрос о том, каким это образом время может стать, перестать течь. Он пошел ходить по лесу, ходил довольно долго, размышлял и ставил себе вопрос: вот, я сейчас иду, с каждым шагом проходит сколько-то времени, как же время может стать?.. И вдруг запела птичка. И он остановился, и заслушался, а птичка, попев, перестала петь, и он услышал звон монастырского колокола, который призывал монахов в церковь на молитву. Он повернулся, пришел к монастырю и с удивлением видит, что ни одного монаха он не узнает, и никто его не узнает. Каждый его спрашивает: кто ты такой, откуда ты взялся? Он им объясняет: я — брат такой-то… Брат такой-то? Брат такой-то умер триста лет тому назад… Нет, я брат такой-то… Они начали проверять, и оказалось, что эта птичка, райская как бы птичка, его ввела в такое состояние, когда он уже не ощущал ни себя, ни времени, триста лет прошло, и он оставался живым вечной жизнью. И когда он это узнал, он лег и умер, потому что ему время пришло умирать. Вечная жизнь начнется в момент, когда Христос явится снова и когда вся тварь увидит в Нем Спасителя и Победителя. Да, Судью, но Судью спасающего. И тогда все станут перед Ним, тогда придет Страшный суд, уже не тот суд частный, о котором я говорил несколько минут тому назад, а иной суд. И на этом я хочу остановиться несколько мгновений.

Иной суд заключается в том, что окончательная наша вечная судьба не определяется нашей короткой жизнью на земле. Иначе не было бы никакого смысла молиться об усопших. Но мы молимся об усопших. Что же это значит? Мы не можем говорить: Господи, он был плохой человек, но Ты его все-таки прости. Разве он не был моим другом, а мы разве с Тобой не друзья? Прости его хотя бы за то, что я его люблю… Этого не может быть, но есть что-то другое. Когда мы молимся на панихиде или совершаем отпевание, мы стоим со свечами в руках, провозглашая нашу уверенность, нашу веру как уверенность воскресения; и мы этим свидетельствуем одновременно о том, что этот человек был хотя бы малой свечкой, малым светом во тьме или в полумраке земной жизни. Мы свидетельствуем о том, что он не прожил напрасно, что он зажег в моем сердце любовь и благодарность, что в нем были такие свойства, которые меня побудили стать лучшим человеком, нежели я мог бы быть, что он не напрасно прожил и что моя жизнь является как бы в хорошем смысле продолжением его жизни, и что сотни, десятки людей вдохновлены были его жизнью. Если он писатель, если он художник, если он проповедник, если он наставник — сколько людей зажжены были его словом или образом! И он стоит перед нами, и мы — продолжение его жизни. И когда мы станем на суд и нам Господь скажет: «Добрый раб и верный», мы можем сказать: «Нет, Отец Небесный! то добро, что Ты видишь, это плод его жизни, возьми это и отдай ему». И может быть тогда миллионы людей, которые искорку какую-то добрую бросили в землю, эти люди окажутся спасителями тех, которые иначе может быть были бы недостойны спасения.

Есть еще один вопрос, который я хочу быстро затронуть, хотя уже превзошел свое время намного, это вопрос о телесном восстании. Есть замечательное место у Исаака Сирина, где он говорит о том, что мы восстанем телесно. Но мы восстанем телесно, опять-таки, не просто действием Божиим, а согласием нашей души и тела воссоединиться, что без согласия нашего тела наша душа не может войти в вечную жизнь. Об этом вы подумайте. У меня нет на это комментария, но мне кажется, что это стоит запомнить: что наше тело такое же имеет значение перед Богом и в вечности, как наша душа и наш дух, и что наше тело тоже может играть роль в нашем вечном спасении.

На этом я заканчиваю все беседы, которые предполагал провести с вами о Символе веры, а в следующий раз все время будет уделено вопросам, которые, может быть, вы захотите поставить. А если не будет вопросов, мы помолимся и порадуемся вместе о том, что мы встретились и, что нас соединила общая вера, общая дружба и, может быть, зачаточная любовь.

Теперь я вам предлагаю помолчать немножко, и затем я попрошу владыку Анатолия сказать мудрое слово, не только восполнить, но исправить то, что я сказал из глубины моего сердца, но, может быть, далеко не совершенно.

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.