О Символе веры. Часть 2

В прошлый раз я говорил о том, что нам надлежит посмотреть внимательнее на несколько понятий: первое понятие — это верность, второе — это доверие, которые все выражаются на греческом языке и порой на славянском словом «вера». А дальше поставить перед собой вопрос о том, какое место имеет в нашем духовном возрастании и в нашем пути в глубины Божии вопрошание и сомнение. Разделить эти четыре выражения просто так невозможно, и поэтому мне придется переходить от одного понятия к другому, но в целом вот тема сегодняшней беседы.

Я уже говорил прошлый раз о том, что большое значение имеет верность, потому что если вера является личным опытом, будь он такой же потрясающий как опыт апостола Павла на пути в Дамаск, когда он шел гонителем Христа и встретил Его на пути, и стал Его учеником; или гораздо более мягко и просто, как тысячи и тысячи людей вдруг обнаруживают, что на их пути находится Христос. Образ этого мы можем найти в Евангелии, в рассказе о том, как ученики Христовы шли из Иерусалима в Эммаус после распятия и еще, не зная о Воскресении, и как к ним приблизился Путник, в котором они не узнали Христа; и по дороге Он с ними беседовал. Они были печальны, подавлены; и Христос их спросил: почему вы в такой подавленности, такие несчастные? И они Ему объяснили. И Он начал говорить с ними о пророчествах, о том, что Ветхий Завет обещал человечеству, когда придет Спаситель Христос. И затем они остановились в гостинице по дороге, чтобы провести там ночь и перекусить. И когда Христос, Который сидел с ними, взял хлеб и его преломил, вдруг они оказались на Тайной вечери, и они Его узнали. Вот так бывает и с большим числом людей, чем мы воображаем, что человек идет по пути жизни своей и не замечает, что он идет все время рядом с Самим Христом или таинственно, невидимо сопутствующим ему, или в образе тех или других людей, которые с ним делятся чем-то, чего он еще не может понять и еще не может услышать, до момента, когда вдруг откроется их зрение, и они узнают Христа.

И вот если наш опыт таков или такой потрясающий, какой был у апостола Павла, или если мы исподволь постепенно познаём Христа и вдруг знаем, что мы Его ученики, следующий шаг, конечно, остается в том, чтобы быть верными. Верными  чему? Еще не всей полноте Евангелия, о которой мы не имеем, собственно говоря, еще представления, а верными тому опыту, который у нас уже есть, тому, что мы знаем наверняка, без сомнения, что мы встретили Христа и что если мы можем погрузиться в Его учение, оставаться с Ним, стать Его друзьями, спутниками на земле, то мы вырастем в полную меру нашего человеческого роста и призвания. А эта полная мера человеческого роста и призвания указана апостолом Павлом: это полнота роста Христова, потому что Христос является Человеком в полном смысле этого слова, тогда как мы являемся человеком только в относительном отношении. Мы пока растем, мы вырастаем в человека, а во Христе мы можем видеть полноту Человека, того, что такое собой представляет Человек.

И поэтому верность, в этом отношении, заключается в том, чтобы никогда не забывать этот первичный внезапный опыт или это постепенное нарастание нашего опыта о Боге, о Христе, о вечной жизни и о себе самих. И оставаться верными этому, никогда не попрать, никогда не отвратиться от того, что является уже самым драгоценным опытом и знанием нашей жизни. И это не только относится к нам, в том смысле, что это не только отзывается на нашей судьбе. У апостола Павла есть место, где он говорит, что имя Христово хулится ради вас… Это значит, что если мы не будем достойны того хотя бы малого, хотя бы только зачаточного знания о Боге и о тайнах Божиих, если мы не будем верны этому, то мы других людей не только не приведем ко Христу, но отведем от Него. И я уже цитировал вам слова первого генерального секретаря Всемирного Совета Церквей, Виссерт Хуфта, который мне как-то сказал: еретиком может быть человек, который исповедует в совершенстве всю христианскую веру, но своей жизнью доказывает, что он в нее не верит… Можно быть еретиком жизнью, а не только вероучением.

И это ставит перед каждым из нас очень серьезный вопрос о том, как я живу, чем я являюсь перед лицом Божиим, перед лицом моей совести и перед лицом тех людей, для которых я мог бы быть маяком, для которых я мог бы быть путеводной звездой, для которых я мог бы быть словом Божиим тихо говорящим или, порой, гремящим в их жизни, когда мы человека останавливаем резким словом на пути к подлинному злу. Поэтому верность является неотъемлемой частью нашей веры; не будь верности, наша вера — ложь, неправда, это пустые слова, это медь звенящая, о чем говорит тот же апостол Павел.

Но кроме того верность покоится не только на нашем опыте, а на том, что, встретив Бога, встретив Спасителя Христа, встретив Его не книжным образом, а внутренним опытом, какой бы он ни был зачаточный, мы должны проявить к Богу и ко Христу доверие. Потому что не всегда путь, ведущий к Богу, в глубины познания Его, или ведущий вместе с Богом в мир такой трагичный, порой такой мрачный и страшный, не всегда это дается легко и без того, чтобы мы ставили перед собой вопрос: как же это может быть?.. И вот тут встает вопрос, о котором я упомянул, вопрос о доверии. Если Бог нам открылся, когда мы, может быть, по Нем тосковали или Его искали, а также часто без того чтобы мы Его искали, потому что Он нас взыскал, чтобы нас спасти, — если Бог так с нами поступил, то мы можем к Нему отнестись с доверием. Доверять кому-нибудь значит, что даже если мы не понимаем до конца то, что он делает, если мы не понимаем его путей, мы все-таки от него не отходим. Это мы знаем из человеческого опыта постоянно. Часто люди старше нас, опытнее нас чему-нибудь нас учат, наставляют, указывают путь, и мы не всегда понимаем, почему надо поступать так, почему те или другие поступки или слова или настроения нас разрушат. До того как они нас начнут разрушать, мы этого понять порой не можем. Но если мы с доверием относимся к человеку, в котором мы видим больший опыт, большую глубину, большую правду, чем та, которая в нас живет, то мы можем идти дальше. И так с Богом.

И так бывает тоже — я на этом хочу остановиться на несколько минут — с нашим духовным отцом, с наставниками нашими духовными. Духовный отец, духовный наставник — это человек, в котором мы узрели какую-то глубину, какой-то простор, которого у нас самих нет. И мы можем вырастать в большую меру нашего человечества, прислушиваясь к нему, вглядываясь в него, стараясь приобщиться, именно в таинственном смысле, в котором мы говорим о приобщении Святым Дарам, приобщиться к его опыту и к его личности. Это значит, что мы должны открыться, не обязательно всё понимая, не обязательно, будучи в состоянии всё исполнить, но вглядываясь и вслушиваясь в то, что он говорит, или даже в его молчание, в то, что он собой представляет.

Мне вспоминается здесь пример, который дала в 19-20 веке одна англичанка, Ивлин Андерхилл*. Когда ее спросили, как надо прислушиваться к Богу и как надо поступать, она сказала: христианин настоящий должен быть подобен овчарке. Когда хозяин ее зовет, она бежит к нему, ложится перед ним, и всё время глядит ему в глаза, навострив уши, чтобы понять, что он от нее ожидает. И она не двигается с места, она никуда не рвется, пока она до конца не поняла, что ей повелевает хозяин. Но в тот момент, когда она это поняла, овчарка бросается вперед и начинает исполнять это дело. И она /И.А. – Ред./ прибавляет одно свойство, которое, мне кажется очень важно тоже для христианина именно: в то ли время, когда она лежит плашмя, вглядываясь в глаза хозяина, вслушиваясь в его голос, или в тот момент, когда она уже пустилась в дело и исполняет его волю, и тут, и там, и всё время — она не перестает вилять хвостом… Это можно принять как шутку, но это не шутка. Потому что мы можем по отношению к нашему духовному наставнику, по отношению к тому, что мы исполняем по его распоряжению, или по тому, как мы становимся перед Христом и как идем по Его повелению в жизнь, мы должны научиться это делать с радостью, как бы ни была трудна эта задача. И это можно сделать, не только потому, что мы верны, потому что верность во многом зависит от усилия воли, а потому что мы доверяем, и мы можем отдаться с радостью, с ликованием более мудрой воле, более мудрому разуму, более глубинному опыту.

И если себе поставить вопрос о том, какие у нас бывают примеры такого доверия и такой верности, то мы приходим и к вопросу о вопрошании. Потому что если мы становимся перед лицом того, что превосходит нас без конца, что так велико, что мы можем созерцать и порой даже созерцать не можем, потому что мы ослеплены светом, перед которым мы находимся. Если мы подходим так к глубинам тайны Божией через человека или непосредственно, то бывают моменты, когда мы должны поставить вопрос — не потому что мы отказываемся поверить, а потому что мы хотим понять глубже, для того чтобы исполнить более совершенно. И пример, который приходит сразу на мысль, это пример Божией Матери.

Вы, наверное, помните, как святой архангел Гавриил явился перед Ней и Ей возвестил волю Божию о том, что из Нее родится Сын Божий, становящийся человеком, Христос, Спаситель мира. И Она не усомнилась в том, что это может быть, что это непременно будет, но Она захотела как-то понять и сказала: Как это может быть? Я мужа не знаю… И архангел Ей ответил: Дух Святой найдет на Тебя и сила Всевышнего осенит Тебя… И услышав этот ответ, который очень таинственный, который не объясняет, в каком-то смысле, ничего из того, что Она могла знать по Своему человечеству из опыта Своей жизни, услышав это, Она услышала как бы звук Божией воли, и Она ответила: Се, Раба Господня, да будет Мне по воле Его… Это один пример полного доверия, чистосердечного, светлого доверия. Но вместе с этим не доверия без желания понять для того, чтобы соединиться с волей и с мудростью говорящего.

Но есть другие примеры, где борение является уже более трагичным. Вы, наверное, помните, как в Ветхом Завете рассказывается о ночной борьбе Иакова с ангелом. Он на пути. Ночью он останавливается на берегу реки, и встречается ему во мраке ночном путник, который его останавливает, который не дает ему пройти. Он сцепляется с ним в борьбе, он борется с ним всю ночь; и когда начинает рассветать, глядя на него, Иаков видит, что он всю ночь боролся с ангелом Божиим. Ангел Божий ему не ставит это в упрек, потому что Иакову надлежало пройти дальше, но ему надлежало встретиться с Богом в лице Его ангела и поставить ему вопрос: кто ты такой? И ангел ответил, что он ангел Божий. И тогда, не отстраняя его с пути, Иаков преклонился перед ним и попросил его благословить его. И получив его благословение, дальше двинулся в путь. Но всю ночь, т.е. во всей тьме непонимания, во всей тьме неразумения, он боролся, боролся, боролся, думая, что он борется с искушением, с врагом, с неправдой. И оказалось, что он борется с вестником Божиим, с Божией истиной, которая предстала перед ним и требует от него, чтобы он ее узнал, преклонился перед ней, получил благословение и пошел дальше в путь. Это бывает и с нами порой, что мы боремся во мраке колебаний, слепоты нашей, боремся, думая, что мы боремся с врагом, тогда как мы боремся с Богом, Который хочет разорвать пелены нашего непонимания и явиться нам и указать нам путь.

И еще третий пример я вам хочу дать, потому что он, может быть, самый разительный, самый потрясающий, — это пример Спасителя, борющегося в последней борьбе в Гефсиманском саду. И тут рассказ, если соединить два рассказа евангельских, можно себе представить так.

Христос знает, что теперь настал час Его смерти. Как говорит святой Максим Исповедник, смертности в Нем не было. Он был не только как Бог, но и как человек бессмертен, потому что на Нем или в Нем не было никакого греха, но Он должен был умереть, приобщившись смертности всего человеческого рода. Оставаясь безгрешным, Он взял на Себя это приобщение; но это приобщение должно было дойти до пределов самого страшного ужаса, потому что человек умер от того, что потерял единство с Самим Богом; и умереть человек иначе не может. И Христос для того чтобы испытать вместе с нами трагедию смерти и вернуть нам вечную жизнь, должен был пройти через этот ужас богооставленности. На Кресте Его слова: Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил? — являются именно криком Христа, Который вдруг в Своем человечестве потерял сознание Своего единства с Отцом. И потеряв это сознание, Он умер нашей смертью, потому что в Нем смерти не было, а смерть была наша, которая легла на Него Крестом.

И вот что мы видим в Гефсиманском саду? Он знает, что всё это будет, и Он молится Отцу, потому что в Своем человечестве Его охватывает ужас перед тем, что должно быть. Ужас, который мы даже испытать не можем, потому что мы со дня нашего рождения уже смертны, в нас уже действует какая-то мертвость, какая-то неполнота жизни даже земной — и, тем более, какая неполнота вечной жизни. И Он молит Отца: Пусть пройдет мимо Меня эта чаша!.. и борется Он внутренне с этой мечтой о том, чтобы чаша прошла мимо Него, чтобы это было не нужно для спасения мира; и ответа Он не получает… И Он борется, и в этой борьбе Он побеждает как Человек Иисус Христос; как человек, Он побеждает и говорит: если это нужно, Я изопью эту чашу…. Но Он еще не может согласиться до конца в Своей человеческой хрупкости и в Своем человеческом ужасе перед разлукой с Богом и с жизнью. И только после последней борьбы Он говорит: Да будет воля Твоя!..

Если Христос прошел через это борение — как нам колебаться, удивляться, когда нам приходится, — о, в какой малой мере! — бороться во мраке ночном, в одиночестве с тем, что нас охватывает, — с этим ужасом, метафизическим ужасом, который порой на нас находит. Но нам надо идти и бороться. Мы имеем право по образу Христа сказать: Господи, если можно, пронеси эту чашу!.. И когда нет ответа, когда Бог не говорит: «Хорошо, ты слишком слаб, чтобы быть Моим учеником, ты слишком слаб, чтобы быть носителем Моей вести в мир, чаша пройдет мимо тебя». Если мы окажемся достаточно крепкими, чтобы Его молчание принять как призыв: «Борись! Побеждай! Я рядом с тобой, ты не один» — мы можем сказать: «Боже, если можно, пронеси чашу; а если нет…» — и оставить вопрос открытым, потому что у нас тогда еще не хватает мужества сказать: «Да, я выпью до конца»… И только когда мы победим в этом, можем мы сказать: «Да будет воля Твоя!» — уже не так, как мы часто говорим «Да будет воля Божия» с таким чувством: ну, ничего не поделаешь, всё равно Бог сделает, как хочет; а изнутри единства нашего с волей Божией: да, пусть эта воля, которая сейчас пронзила меня, которая углубилась в меня, пусть она совершится.

И у нас есть примеры в течение всей церковной истории. Мне вспоминается пример — старец Силуан, который был канонизован и греческой и русской церковью, дает, когда он говорит, что в течение 14-ти лет он молился перед Богом, моля Его о том, чтобы Он дал ему ощутить Свое присутствие. И Бог молчал, потому что видел в нем такую колоссальную духовную силу, которая могла бы быть только умалена, если преждевременно была бы исполнена его мечта, его мольба. И после 14-ти лет он дошел до момента, когда уже он как-то внутренне сломился и сказал: Господи, неужели Ты неумолим?.. И в этот момент, когда он потерял всякую надежду на свою собственную силу, на свою собственную возможность пробиться к Богу, перед ним встал Христос. И старец в одном из своих писем говорит о том, что в Его глазах сияла такая бесконечная любовь, что он понял, что Он есть любовь и что можно Ему довериться до конца.

Вот примеры о том, как верность и доверие переплетаются, и как вопрошание имеет свое место, потому что без вопрошания не бывает ответа. Да, мы можем по рабски преклониться перед волей Божией, мы можем сказать: мне и понимать незачем, всё равно Он сильнее меня… Но если мы хотим быть Его друзьями, если мы хотим быть Его сотрудниками, быть Его вестниками на земле, мы должны иметь мужество ставить вопрос — вопрос перед собой и вопрос перед Ним; и помнить, что вопрошание не ставит под вопрос нашу веру, а наоборот говорит о том, что — верую, Господи, помоги моему неверию, верую, Господи, но помоги мне понять для того, чтобы лучше совершить свой путь, чтобы стать Твоим учеником с большей полнотой, с большей истинностью.

И это приводит меня к последнему моменту нашей беседы — к вопросу о сомнении. Сомнение часто нам представляется как трагедия и часто, когда мы говорим священнику, скажем прямо — о том, что у нас те или другие сомнения, священник нам говорит: это грех; кайся… Нет, это не грех; нет, в этом не надо каяться. Сомнение — это момент, когда в нас два мнения, два представления, две мысли рядом стоят друг с другом, и мы не знаем, которая из них является истиной, правдой Божией. До сих пор нам всё представлялось гладким, простым, понятным. И вдруг мы повзрослели, или умственно углубились, или сердце нам подсказывает, что наше детское представление слишком мало для Бога, или потому что жизнь перед нами поставила вопрос, который не может разрешиться просто, безответственным доверием тому, во что я верил, когда был мальчиком или подростком, или когда еще не задумывался ни над чем. И тогда надо смело сказать: Господи, я до сих пор представлял себе вещи так, теперь я вижу, что мое представление, которое было, несомненно, верным, когда я еще не дорос до теперешнего дня, что это представление недостаточно и что мне надо его перерасти. И я сейчас буду стоять лицом к лицу с этим вопросом и с этим сомнением. Я буду искать ответ на него…

Первое — искать этот ответ надо в более глубокой приобщенности к Самому Богу. Да, не в читке молитв, не в исполнении Божиих «приказаний», а в том, чтобы углубиться в мысль Божию, которая нам раскрывается в Евангелии, для того чтобы нам вырасти в то, что апостол Павел называет умом Христовым, приобщиться к Его уму, к Его пониманию вещей, к Его знанию вещей. И /    …        / колебала буря. А буря порой колеблет нас ужасно. Вы, наверное, помните рассказ о том, как была буря на море Генисаретском, когда ученики плыли с одного берега на другой, тогда как Христос остался еще на том берегу, пока не отпустит народ. Буря колебала море Генисаретское, угрожала смертью ученикам, и вдруг Христос появился на море, ходящий по водам. И они вскрикнули от ужаса, что это не только буря, но что теперь привидение их устрашает. И Христос им сказал: Не бойтесь! Это Я… Где же стоял Христос? Христос стоял в сердцевине этой бури, там, где все силы этой бури встречались. И Петр к Нему воззвал: Если это Ты, повели мне идти к Тебе… И Христос ему сказал: Иди… И Петр вышел из ладьи и пошел по разъяренным волнам. И пока он глядел только на Христа, рвался к Нему, только думал о том, чтобы Его встретить и быть с Ним, он шел. И вдруг он вспомнил о себе самом, он вспомнил, что может утонуть. И в момент, когда он отвернул свою мысль, свое сердце, свою устремленность от Христа и обернулся на себя самого, он на самом деле начал тонуть. И тогда он закричал: Господи, тону! спаси!.. И Христос протянул ему руку и спас, и они уже были у берега.

Вот так надо относиться нам и к сомнениям нашим: знать, что это путь к большему углублению, к лучшему познанию, к более опытной вере, что это момент, когда испытывается наше доверие к Богу и когда вырастает наша верность. И вот это путь, который нам дан. И на этом пути не только жизненные вопросы ставятся, — ставятся вопросы именно, скажем, богословские. Вопросы о том, что я думаю, как я понимаю. И тут мы должны иметь мужество признать, что я не понимаю, что я стою перед тайной, что эту тайну я никогда не разгадаю, но я могу к ней приобщиться. Но для этого я должен во всех областях моей жизни — ума, сердца, воли, плоти моей, в действии я должен быть верен тому, что я уже познал, и вместе с этим не держаться того, чем я уже обладаю, а быть готовым отпустить эту поддержку для того чтобы пуститься в неизвестность. В начале войны король Георг VI обратился к британскому народу с цитатой из американской писательницы, которая говорит: я стояла у врат нового года и сказала: Господи, дай мне светоч, который озарил бы мне путь… И ангел, который хранил эту дверь, мне ответил: вложи руку твою в руку Божию, и тогда самый темный путь будет для тебя светлее самого яркого… Вот так нам надо идти, когда вдруг мы оказываемся на грани темноты, мы должны вложить руку нашу в руку Божию и идти, куда бы Он нас ни повел. На этом я кончу свою беседу…

Можно спросить? Иисус Христос на Кресте страдал как человек. Значит, в течение жизни Он имел все человеческие чувства. Недавно по радио одна еврейка говорила, как она потеряла всю семью в концентрационном лагере и имела чувство вины. И я подумала об Иисусе Христе. Столько погибло младенцев, когда Иисус Христос родился, когда Ирод послал своих воинов убить младенцев. Это было страшное горе для матерей. И я подумала: как Иисус Христос, имея человеческие чувства, не имел чувства вины. Ведь Он жил, и все люди знали это; как другие еврейские семьи относились к семье Иисуса Христа, и как Божия Матерь могла чувствовать горе других матерей, которые потеряли своих детей. Иисус Христос жил с этим, это был крест тяжелый и даже….

Чувства вины у Христа не было, потому что вина вообще смерти, смертности лежит на первом человеке, который отвернулся от Бога и внес смерть в жизнь. Что Христос переживал с самого начала, когда в Нем проснулось человеческое начало, это такие глубины сострадания ко всякому страданию на земле, не только страданию людей болеющих, умирающих, но и к страданию всей твари, которая, как апостол Павел говорит, стонет в ожидании явления сынов Божиих. И Он на Себе нес смертность, которая Ему не принадлежала, но которую Он решил, захотел разделить со всем человечеством для того чтобы его спасти. Я думаю, сострадание является более верным словом в этом смысле.

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.

* Underhill, Evelyn (1875-1941), Exponent of the mystical life [ODCC].