О Сурожской епархии Русской Православной Церкви в Великобритании рассказывает, по просьбе многих слушателей, ее правящий архиерей, митрополит Сурожский Антоний:
По сравнению с русской епархией или приходом наша епархия неимоверно пестрая. Не только потому, что здесь собрались люди разных поколений, а потому еще, что собрались и слились в одно целое люди очень разных национальностей. Но это слияние постоянно происходит, — не то, что это случилось и теперь проблемы не составляет. Подумайте: когда я приехал сюда сорок шесть лет тому назад, здесь был приход в двести человек старой русской эмиграции, то есть людей, которые воспитывались и жили в России и оказались выкинутыми за границу революцией. Это была “Россия в малом”, и все они были люди одинаковые. Правда, принадлежали к разным сословиям, к разным культурным уровням, но всех соединяло одно русское прошлое. Потом начались смешанные браки, и теперь мы находимся в пятом или шестом поколении смешанных браков. После третьего поколения русский язык перестает быть языком молитвы, и тут начинаются проблемы. Потому что церковь продолжает молиться на славянском языке, но молодому человеку или девушке приходится перестроиться из обычной речи, с которой он обращается к Богу в простоте сердца, криком души, на язык, к которому надо приспособиться, который должен стать языком молитвы, а не только условным языком, тем, что один из наших русских старших архиереев называл “птичьим” языком.
Кроме того, у нас большое число англичан, перешедших в православную веру. И еще, так как мы служим и на английском языке, и на славянском, у нас множество греков, сербов, румын и людей других национальностей, которые приходят к нам, потому что у них на приходах молятся на языке, который они уже утратили.
Мы находимся в среде, которая не православная, но христианская, поэтому у нас нет противостояния, какое может быть между безбожным большинством и верующими. Границы стираются очень легко, и люди должны очень глубоко вдуматься и “вмолиться” в свое православие для того, чтобы, с одной стороны, остаться православными, не давая размыть свое православие тем, что видят в других вероисповеданиях, и с другой стороны, не отвергать веру других людей, которые иногда догматически с нами резко расходятся, но жизнью своей превосходят нас, православных. Я помню слова одного протестантского богослова о том, что еретиком можно быть не только исповедуя догматическую ложь, но и тем, что, исповедуя правду, своей жизнью ты доказываешь, что в нее не веришь… Очень часто бывает, что мы, православные, живем богослужебной жизнью, молитвенной жизнью, читаем святых отцов — и забываем о том, что Христос на Страшном суде нас спросит не о том, каково было наше богословское образование или даже наша конкретная вера в то или другое, а спросит: голодного накормили? бездомного пустили под кров? нищего одели? больного в больнице посетили? не постыдились посетить человека, которого посадили в тюрьму?.. Это мы делаем меньше, чем делают протестанты, и мы должны от них учиться. Не говоря о том, что тем, что они не православны, они ставят перед нами вопросы, на которые нам надо уметь ответить. Потому что сказать: “Мы правы, а вы неправы” — недостаточно. Иногда, ставя нам вопрос, они заставляют нас задуматься над тем, над, чем мы не задумывались, потому что это стало плотью и кровью нашей, естественно для нас, мы больше не думаем об этом, мы этим живем, — а они требуют ответа.
Так что каким-то образом то, что вы живете в христианской среде другой конфессионально, помогает вам лучше прочувствовать свою веру?
Да, несомненно. Например, я приехал сюда из Франции. Во Франции вся наша православная жизнь была русская и происходила на русском языке·, с небольшими отклонениями на французский. А когда я приехал сюда и у меня почти не было слов, для того чтобы говорить о православии, — а это мне пришлось делать очень быстро после приезда — я вдруг увидел, что многое, что я говорил и что было доходчиво, понятно на французском или на русском языке, основывалось не только на строгости мысли, а на “поэзии”, на том, что я хорошо знаю тот и другой язык. Не зная английского языка, я вдруг обнаружил: нет, нужно очень строго, точно знать, что ты говоришь, и уметь доказать, объяснить то, что думаешь.
И так сорок шесть лет прошло, и ваш приход теперь в основном англоязычный?
Он в основном англоязычный. Большинство людей в приходе сейчас говорят на английском языке, считая и русских, которые здесь. Очень немногочисленны те, кто совсем не понимают английской речи, и для них мы, конечно, ведем беседы и занятия, общаемся с ними. Но наша цель — не перейти на английский язык, мы хотим остаться частью Русской православной Церкви. Но мы считаем (и об этом еще в двадцатые годы писал Бердяев), что не напрасно Бог рассеял нас, как пшеницу на поле, для того чтобы принести православие, т.е. полноту христианской, евангельской веры, в страны, где она захирела или где вкрались ошибки. Поэтому мы не закрываем своих дверей никому.