О вере и благочестии. Рабочие записи режиссера В.И. Матвеевой к фильму «Встреча». Часть 4
Есть люди, которые были крещены в детстве и формально верующие. Как в Англии говорят, они в церковь приезжают только на четырех колесах: когда они младенцы — на крестины, когда повзрослеют — на свадьбу, и когда они умерли — на катафалке. Но они себя чувствуют христианами. Есть такие и православные. Один человек мне говорил: “Какая замечательная православная церковь, — как я в нее ни приду, поют Христос воскресе…!” Потому что он только на Пасху и бывал. Помню другого. Я сюда только попал, собирался начать службу, вдруг такой вежливый стук в алтарную дверь. Я подошел к двери, и такой почтенный господин говорит: “Простите, пожалуйста, батюшка, это здесь причащаются?” Вот, такие бывают.
Но кроме того бывает еще более страшная порода тех, которые “все знают”, держатся устава во всех отношениях, и в ком все есть, кроме самой малой искорки или капли любви и сострадания. Они готовы во имя устава, церковной правды и собственной праведности человека разрушить, его довести до отчаяния. Это более страшная порода, чем те преступники, о которых я говорил раньше. И они забывают слова Самого Христа. Мое-то мнение можно ставить ни во что. А Спаситель Христос в 25-й главе Евангелия от Матфея, где читается о Страшном суде, спрашивает: вы голодного накормили? Бедняка одели? Больного или человека в тюрьме посетили?.. Он, ни словом не говорит: А во что вы верили?.. Он даже не говорит: Верили ли вы в Бога?.. Он спрашивает только о том, как человечность проявлялась.
Меня как-то в России на улице остановил человек и спросил: Вы верующий? Я говорю: Да. — И вы в Бога веруете? — Да. — А скажите, во что верует Бог? — И я ответил: Бог верует в человека.
И вот мне кажется, что этот отрывок из Евангелия подходит как раз под эту формулировку. Если человек, действительно, достоин человеческого звания или в нем есть сострадание, понимание, если в нем есть творческая готовность прийти на помощь нуждающемуся, если он уже готов себя перерасти, то есть готов к тому, чтобы Божия благодать из него сделала богочеловека. А тому, кто еще даже не человек (я не скажу, что он животное, потому что животные бывают гораздо достойнее уважения, чем такой человек, в котором нет ни сердца, ни сострадания, ни любви, ни понимания, а только самоправедность), такому до Бога не дойти.
Вы мне, может, скажете: как же так, благочестие с одной стороны, а с другой — забота о таких людях; разве можно поставить заботу о людях выше заботы о человеке?.. Я вам дам пример, опять-таки, из жизни святого Амвросия Оптинского. Он как-то разговаривал с группой людей о духовной жизни, потом вдруг прекратил беседу, выудил из толпы какую-то крестьянскую старушку, сел на пень и долго с ней разговаривал. Те, которые с ним говорили о духовной жизни, стали прислушиваться. И о чем же он говорил? — о том, как кормить индюшек. Когда он вернулся, они на него напустились: Слушайте, мы с вами говорили о божественном, о спасении наших душ, вы нас оставили ради того, чтобы с этой ни на что не похожей крестьянкой говорить об индюшках и о том, как их кормить!.. И Амвросий им ответил: Да. Вопросы, которые вы мне ставили о духовном — только дополнение к вашей жизни, а индюшки — самая ее жизнь. Потому что она нанята богатым крестьянином пасти индюшек, они стали дохнуть. И он ей сказал, что если индюшки будут продолжать дохнуть, он ее выгонит со двора. Для нее эти индюшки — жизнь, а для вас ваши вопросы — только прибавка к жизни.
И есть еще пример, который меня очень поразил в свое время (я вдруг теперь его вспомнил к слову) из жизни одного из новгородских юродивых. Иван Грозный шел с войском на Новгород, чтобы наказать горожан за непокорность. Он решил весь город предать мечу в отместку за то, что его там не почитают, как должно. По дороге к городу его встретил юродивый с большим блюдом сырого мяса: “Ешь, царь!” Тот на него посмотрел: “Ты разве не знаешь, что сейчас пост и до мяса дотрагиваться нельзя?” А юродивый в ответ: “А что тебе? Ты идешь резать православных христиан, а кусок мяса боишься съесть?..” И царь повернул, вернулся в Москву. Вот где “благочестие”: он пост не нарушит, а целый город вырежет.
У нас нет власти, никого вырезать, но разве мы не вырезаем людей, так или иначе? Мы унижаем людей, мы их иногда лишаем последней надежды… А иногда поступим правильно, позаботимся о человеке — и окажется, что мы ему открыли рай. Он вдруг обнаружит, что существует человеческая солидарность, сострадание, любовь.
Если можно, я вам расскажу еще одно. Во время немецкой оккупации я преподавал в Русской гимназии. Надо было с чего-то жить, я не хотел получить от немцев право работать как врач, и преподавал целый ряд предметов (должен сказать: слишком много. Настолько много, что одна из матерей ко мне раз подошла и говорит: Андрей Борисович, вот вы преподаете все эти предметы — потому ли, что у вас такое универсальное образование, или потому, что, не зная ни одного, вам все равно, который преподавать?.. Так вот, я преподавал). И там был воспитатель, который в свое время был моим скаутмастером, человек суровый, молчаливый, я бы сказал, даже мрачный, необщительный. Мы его уважали, но сердце наше не было ему открыто, даже когда я мальчиком был, так же как и когда я взрослым человеком был. И вот раз такая картина. Дети бегут в школу. По той же дороге идет Леонид Александрович, а у дороги сидит нищий, перед ним шапка, и прохожие то мимо идут, а то, даже не посмотрев на него, бросят какую-нибудь монету. И дети видят, что Леонид Александрович остановился, снял перед ним шляпу, с ним обменялся какими-то словами, ничего ему не дал, а тот вскочил, его обнял и поцеловал. Когда наш Леонид Александрович оказался в школе, конечно, дети его обступили: Леонид Александрович, кто то такой? Он вам родственник? Почему он вас поцеловал? А если не родственник и не знакомый, за что он вас поцеловал?.. Вы же ему ничего не дали… И наконец из этого Леонида Александровича выжали ответ. Он рассказал: “Я шел из далекого края Парижа пешком, потому что у меня нет денег на метро. Я увидел этого человека и подумал: Дать ему — я ничего не могу, потому что у меня ничего нет (и это была более правда, чем вы можете воображать, потому что через год-полтора он с голоду умер. Он скрывал свою абсолютную бедноту и ел только то, что находил в помойках. Поэтому “не было денег” — не просто слова). Но я подумал: если я пройду мимо, я у этого человека отниму, может быть последнюю его надежду и веру в человеческое сострадание: вот еще один человек прошел, пожав плечами — пусть дохнет, если не может работать… Поэтому я остановился и, чтобы ему показать, что отношусь к нему, как равный, как человек к человеку, снял шапку и попросил у него прощения за то, что я ничего ему не могу дать. И он вскочил, меня поцеловал…“ Вот вам пример, где божественное и человеческое встретилось, потому что его поступок — это была действительно божественная любовь, излившаяся на этого человека. Он осуществил то, что еще в шестом веке писал Иоанн Лествичник: Если ты в своей келье находишься в состоянии созерцания и услышишь, что твой сосед по келье просит чашку воды, брось свое созерцание и дай ему выпить воды, потому что вода эта будет божественная любовь, а твое созерцание — твое частное дело.
Опубликовано: с сокращениями: «Звезда». 1994. № 6; с дополнениями: «Альфа и Омега». 1998. № 1 (15); Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.