О вере и о крещении. Часть 10

Первый вопрос, в который мне хочется заглянуть, следующий:

Почему даже в причастии не утоляется тоска по Христу? Часто бывает наоборот: ничего не чувствую и не ощущаю, кроме еще более глубокой жажды, и слезы. Значит ли это, что я не подготовлена к причастию, как надо, слишком поверхностна, нераскаянна? Может быть, надо реже причащаться?..

Я думаю, что мы не можем судить о действии Таин Христовых, вообще таинств, по тому ощущению, которое у нас бывает. Мы часто ожидаем, что переживем то или другое, — и ничего не переживаем, потому что в данный момент наша душа оказалась достаточно глубока, чтобы семя пало в такую глубь, где оно отложится, начнет приносить плод, и этот плод мы обнаружим только через некоторое время: это может быть месяц, это может быть годы. Этот плод надо возделывать. Я помню, отец Георгий Флоровский, один из самых великих наших наставников, говорил, что крещение подобно тому, как земледелец бросил в землю семя. Оно легло в землю; оно может взойти, если обстоятельства будут подходящие, если будет влага, если будет удобрение, если будет добрая погода, — или может лежать там, долгое время порой, пока в какой-то момент обстоятельства переменятся, и это семя начнет давать росток. Поэтому ожидать, что от принятия того или другого таинства — будь то крещение, будь то миропомазание, будь то исповедь, будь то причащение Святых Таин, все равно —  будет какой-то немедленный результат, какой-то плод, который будет ощутим и будет соответствовать  нашему ожиданию, то есть, что приняв то или другое таинство, мы всегда ожидаем, что вот будет новый поток, новый взрыв  жизни в нас. Порой ничего такого не случается, а Царство Божие уходит в глубины наши, и только постепенно будет подниматься. И душа человеческая часто бывает, как вы, наверное, помните в русских сказках, град Китеж, который ушел в глубины озера, и только некоторые одаренные люди могли слышать звон его колоколов или видеть верхушки потонувших церквей. Так бывает и с принятием таинств, и со всяким действием Божиим, которое нас постигает. Иногда мы ничего не видим и не слышим, но другие слышат и видят. Иногда долгое время ничего не случается, но за это время перерабатывается вся наша душа, весь наш внутренний строй перестраивается, до момента, когда вдруг оказывается возможным расцвести тому, что было заложено в  нас.

Вопрос говорит не об этом, но я хотел это сказать предварительно. Вопрос говорит: почему бывает, что ты причастишься — и вместо того чтобы было чувство близости ко Христу, такой полноты жизни, такой радости, возрастает только тоска по Христу. Я думаю, что это объясняется тем, что  именно  причащение  имеет свое действие, что в этот момент не в порядке эмоций, не в порядке умственных каких-то заключений, а в каких-то наших глубинах мы прикоснулись ко Христу, мы подошли так близко, что  в этот момент, не ощущая, может быть, того, приобщились Ему, и отходим от Святого Причащения, а в нас остается новая глубина и новый голод по полной встрече. Вы, наверное, помните, как апостол Павел говорит, что  пока мы живем в плоти, мы удаляемся от Христа, — не потому что грешим и тем самым все дальше от Него отходим, а потому что наше как бы душевно-психическое состояние таково, что мы не можем постоянно ощущать Его близость. Не плоть виновата, а то, что бывает с нами так, что всей душой, всем существом, и умом, и сердцем, и даже как бы физически мы рвемся к Богу, и бывает всплеск, и потом мы снова возвращаемся на старое. Но это бывает не напрасно. Это не напрасно, потому что этот всплеск нам говорит, что мы способны на это, но что наше тварное существо еще не созрело к тому, чтобы открыться Богу до конца и как бы погрузиться в Него. И, опять-таки, апостол Павел говорит: пока я живу в плоти, я отделен от Христа; и поэтому так мечтает о том, чтобы пришла смерть, чтобы эти узы физической жизни, земной жизни разорвались и его душа оказалась бы лицом к лицу с Живым Богом. Поэтому если в нас от причащения Святых Таин рождается еще большая жажда, еще большая тоска по тому, чтобы быть со Христом более полно, более совершенно, более нераздельно, мы можем за это благодарить Бога: тоска по Богу говорит о том, что мы Его знаем, что Он близок, но что мы не можем еще вместить всей полноты. А если нам еще к тому же даны слезы, то мы особенно можем благодарить Бога, потому что слезы бывают только тогда, когда благодать действительно коснется нашей души и что-то в нас треснет, сломается, окаменелость наша сломается. Вы, наверное, помните рассказ об утесе в пустыне, которого коснулся Моисей жезлом в момент, когда весь народ умирал от жажды, и из этого утеса ключом забила вода. Вот это бывает, эти слезы происходят от того, что окаменелость наша хоть на мгновение треснула, разбилась и что живая вода потекла.

Говорить о том, надо ли причащаться часто или редко, очень трудно, потому что каждый человек не похож на другого. Есть люди, которые могут, и может быть даже должны, причащаться часто. Есть люди, которые в какой-то мере не могут причащаться часто. Знаете, в древности говорили об исповеди как об омовении, о причастии как о пище. И вот подумайте, куда нас такое сравнение ведет. Человек работал на поле, вернулся домой усталый и запачканный. Порой он не должен подойти к столу, не умывшись; а порой усталость его такова, что у него нет сил даже умыться, ему надо что-то съесть сначала. И это сравнение не случайное, я к этому пришел через многие годы. Я теперь священствую немножко больше сорока пяти лет и пришел к заключению, что иногда бывает, что только сила благодати, которая преподается в причащении Святых Таин, человека может обновить, что он не может как бы каяться до конца, пока не прикоснется вплотную ко Христу. И бывает так, что человек приходит, исповедуется. Исповедуется до самых глубин, исповедуется со слезами; не обязательно, чтобы слезы из глаз лились, иногда слезы текут из сердца, человек плачет всей душой. Такой человек в определенных рамках своей исповеди может получить разрешение грехов и причаститься Святых Таин. Но бывает, что человек исповедуется и не то что не может все высказать, но что-то остается в нем неразрешенным. И вот тут бывают две возможности: или человек должен отойти, не получив разрешительной молитвы даже, с тем, чтобы глубже вдуматься в себя, произнести над собой суд или продумать себя, или углубиться в Бога по-иному и больше, раньше чем он сможет идти на причащение. Или иногда бывает явно — и священник может это ощутить, не обязательно, но может, — что он ничего для этого человека сделать не может, что только благодать Божия непосредственная может растопить окаменелость этого сердца и изменить эту жизнь. И священник может сказать человеку: Иди причащаться, потому что прощение грехов, которое я мог бы сейчас произнести, до тебя не дойдет. Стань перед Христом, попроси Его войти в твои глубины, и только тогда ты сможешь в свое время,  может быть —  почти сразу после этого опыта причащения, прийти  на исповедь совершенно по-новому. Поэтому говорить о том, что надо причащаться часто или редко, можно только формально. Я знаю, что, скажем, последние десятилетия растет тенденция к частому причащению. И часто бывает, что человек ожидает, что причащение над ним совершит чудо, хотя он к этому чуду не готов. Бывает наоборот, что человек причащается очень редко, но в такие моменты, которые являются поворотными моментами его внутренней жизни; я не говорю: именины или день рождения, или большой праздник церковный, а какой-то поворот его внутренней жизни. Поэтому я думаю, что устанавливать правила в этом отношении невозможно. Если каждый из нас мог бы сказать: я покаялся в своих грехах, я изменил свою жизнь, я помирился со всеми теми людьми, которых обидел сам или которые меня обидели, я теперь могу подойти ко Христу — это одно. А часто бывает, что человек подходит в надежде, что Бог над ним совершит то, чего он сам не совершает — не по невозможности, а потому что он ожидает, что Бог должен сделать то, чего на самом деле Бог от него, человека, ожидает. Так что я не могу ответить на вопрос, надо ли причащаться часто или редко. Когда я не был священником, я причащался очень редко. Став священником, я должен причащаться за каждой литургией, и только могу сказать: Господи, я совершаю литургию, я должен причаститься Святых Таин, я причащаюсь с благоговением,  с верой, но не от внутреннего порыва, а по вере… Некоторые люди, наоборот, подходят еженедельно и часто именно по внутреннему порыву. В этом отношении, я не знаю, у меня нет ответа на этот вопрос.

Если ты крестился во взрослом состоянии, надо ли исповедоваться в грехах, которые были совершены до крещения?

Грехи, которые были совершены до крещения, должны были бы быть исповеданы перед крещением, с тем, чтобы креститься, раскаявшись и примирившись с Богом, со своей совестью,  с ближним. Я бы сказал даже: порой простив Богу то, что мы против Него имеем. Этим я вот что хочу сказать. Я помню одну старушку, которая ко мне на исповедь пришла, исповедовалась в своем нетерпении, в том, другом; и прибавила: но чего  же вы, батюшка, можете от меня ожидать? была русская революция, потом у меня артрит развился, а зять у меня невыносимый, что же мне делать?.. Я ей говорю: знаете что, во всем этом, видно, Бог виноват. Так раньше чем Бог вас простит в ваших грехах, можете ли вы  Его простить за то, что Он нарочно, чтобы вас позлить, устроил  русскую революцию, наслал на вас  артрит, и еще вдохновил вашу дуру дочку выйти замуж за такого человека?.. — Да как же я могу Богу прощать!? — Очень просто: вы на Него жалуетесь. Раз жалуетесь, значит, сердитесь; а если сердитесь, значит, считаете Его виноватым. Так вот вы с Ним сначала примиритесь, а потом просите Его вас простить… Вот что я хотел этим сказать.

Поэтому очень важно перед тем, как креститься, примириться именно со всем, с жизнью, с Богом, с собой, с ближним. И полностью исповедоваться и примириться никому из нас не удается, потому что, знаете, видение своей души немножко похоже на археологические раскопки. Сначала видишь то, что лежит прямо перед глазами, потом снимаешь этот слой, оказывается другой слой под этим, третий, десятый слой… И поэтому ожидать, что мы копнем и разом все вынем, невозможно; но каждый раз, когда мы вполне честно исповедуем тот слой нашей души, который во свете Божием, который мы осознали, в котором мы покаялись, мы имеем право  получить разрешительную молитву и причаститься  Святых Тайн. После этого оказывается, что благодаря тому, что мы сняли один слой, мы начинаем видеть другой, но отчаиваться не надо. Наоборот, когда археолог находит какой-нибудь древний город, чем глубже он копает, тем больше он рад. Вот так и тут: мы должны копать и радоваться, что находим новые и новые и новые слои, пока не дойдем до той крепкой Божией почвы. Ожидать, что мы будем прощены за все оптом — да, Бог прощает, в том смысле, что Он нас не осуждает на смерть, не  уничтожает; но Он от нас ожидает, чтобы мы стали зрячими, осознали свою греховность, и чтобы каждый раз, когда мы осознаем что-либо, мы принимали решение, и такое решение, которое будет так или иначе проводиться в жизнь, решение  больше не поступать так или больше не относиться к жизни так. Поэтому если, приняв крещение,  вы обнаруживаете, что есть в вашем пред-крещенском опыте нечто не исповеданное, неочищенное, непросветленное, то несите на исповедь вновь, вернее, не вновь, а впервые. Знаете, в служебниках 15-16 вв. есть разрешительная молитва, где говорится: И прости его, Господи, в том, в чем он искренне покаялся… — потому что это единственное, что можно простить. В том, в чем человек не каялся, а как бы замолчал, его простить нельзя, не потому что Бог не прощает, а потому что прощать нечего. Ты не приносил это на исповедь, и это вне исповеди остается.

Теперь другой вопрос у меня здесь перед глазами:

Есть люди, у которых нет природной предрасположенности быть добрыми или делать добро. Можно ли делать добро вначале по понуждению?

Конечно, можно. Скажем, если стоит голодный человек и у тебя есть возможность его накормить, хотя нет никакого особенного чувства сейчас, ему все-таки будет лучше, если ты его накормишь. Сказать: я буду ждать, чтобы у меня душа растопилась, чтобы слезы потекли от твоего несчастья, и только тогда я тебе дам хлеба — не очень помогает человеку. Поэтому если у вас нет чувства сострадания, но есть сознание нужды перед нами, мы должны на эту нужду отозваться, но оно как бы возвратится к нам при одном условии: если мы отнесемся к этому человеку с вниманием, то есть не просто бросим ему кусок хлеба или монету, а дадим с сознанием, что я эти деньги или эту пищу ему даю в руки, хотя мое сердце каменное, со стыдом о себе, но с желанием, чтобы ему было хорошо. И если при этом мы обратим внимание на то, как он отзывается, на радость, которая у него блеснет в глазах, на слово благодарности, которое он может сказать, на то, что вдруг окажется, что между нами установилась какая-то человеческая связь, в тот момент наше сердце непременно так или иначе дрогнет и начнет оживать. Это не значит, что оно оживет навсегда или надолго, но это значит, что в ответ на поступок, который был без-сердечный, наше сердце проснулось хоть на мгновение.

Дальше есть еще один вопрос — об отношениях со священником, с духовником или с близким человеком, все равно, у которого мы попросим совета.

Большей частью мы просим совета в надежде, что человек или священник на исповеди нам скажет точно то, чего мы сами хотим, и нас порой очень огорчает, что мы получаем совершенно не такой ответ. И вот тут бывает два разных положения. Или мы получаем ответ и достаточно доверяем этому человеку, чтобы наперекор своим чувствам и даже своей убежденности поступить по его совету. Или бывает так, что мы не можем этого совета принять. И тут вопрос так стоит: что же  тогда делать? Можно ли, если священник нам дал совет на исповеди, к нему потом подойти и сказать: “Батюшка, вы мне то-то посоветовали, но я никак не могу вашего совета внутренне принять” (я не говорю: исполнить; исполнить — дело другое, иногда бывают советы, которые  просто невозможно исполнить); “я не могу его принять, — что мне делать?” Я думаю, что в таких случаях надо относиться к священнику с достаточным доверием, чтобы к нему подойти и сказать: “Вы мне дали совет, я его принять не могу. Выполнить — могу; но я его принять не могу. Можете ли вы мне помочь его понять, можете ли вы мне помочь его принять; и, может быть, помочь понять, как справиться мне с самим собой в моем внутреннем протесте?” Иногда бывает, что, несмотря на такой разговор, ничего не получается. В таком случае, думаю,  священник (вероятно, большей частью это его инициатива) может сказать: вот, я из глубины моего убеждения и опыта тебе дал такой-то совет. Ты принять моих слов не можешь, и в результате этого совета между тобой и мной даже трещина вдруг прошла, доверие ко мне ушло. Пойдем к другому человеку, которому мы оба доверяем, поставим ему вопрос. Он или сможет его разрешить, или ты на время уйди от меня к этому священнику, потом вернешься ко мне, когда буря пройдет… Я это испытал на опыте с одним, очень замечательным старцем, который долго вел одного своего  духовного сына, и вдруг они размежевались, общего языка больше не оказалось. И он его передал мне на короткое время, с тем, чтобы вот этот вопрос был решен, а потом он вернулся к своему духовнику. Вот что я могу ответить на это.

Так же как и причастие, исповедь — иногда долго не ходишь, а иногда требуется прийти две недели подряд, так что и тут зависит не от времени, а от состояния.

И насчет совета: мне как-то дали совет, и я сразу сказала, что это невозможно; но тем не менее, я услышала совет, и  осталась с ним, и может быть через какое-то время он пригодится; а сразу нет. Совет был хороший, и я думала над ним, и знала, к чему стремиться…

/вл. Анатолий о формальном подходе к исповеди в современной практике в России/

Этот вопрос, конечно, должен преодолеваться постепенно. Сейчас просто времени не было и не остается уже времени, чтобы подробно говорить об отношении между причащением и исповедью, о самой исповеди и самом причащении. То, что говорил сейчас владыка Анатолий, подтверждается моим опытом. Я как-то в Духовной академии в Лавре читал доклад, и мне был поставлен вопрос, требую ли я от прихожан, чтобы они исповедовались перед каждым причащением. Я сказал, что нет, и объяснил — почему. И помню, один студент встал в глубине и сказал: “В таком случае вы не православный!” Я не претендую на то, что я православный; но я все-таки обратил его внимание на то, что я лет на пятьдесят старше его и меня тоже кто-то воспитывал, причем воспитывали меня в самом классическом смысле слова: исповедь, причащение и т.д. Но я пришел к заключению из моей священнической работы, что порой лучше человеку исповедоваться очень глубоко один раз и после этого несколько раз причаститься. Созреть до другой исповеди, которая  была бы глубинная, а не формальная, не относящаяся  к тому или другому, а к тому, что в нем, в ней действительно происходит, и снова прийти на исповедь. И мой опыт сорока пяти лет показал, что это, действительно, дает какие-то плоды, что у верующего развивается сознательность и сознание ответственности перед Богом, перед людьми, перед собой, и уверенность в том, что с Богом квит нельзя быть, что нельзя сказать: Господи, я Тебе все вычитал, что полагается, теперь изволь поступить по уставу…

Помню, много лет тому назад, в первый год, когда я священником здесь был, подошла исповедоваться пожилая  русская женщина. Я помолился с ней, потом замолчал. Она молчит. Я говорю: Вы пришли исповедоваться, так, может быть, начнем? Она отвечает: А мне не в чем исповедоваться. — В таком случае я не могу вам дать разрешительную молитву, раз  вы ни в чем не виноваты… Она на меня посмотрела с негодованием: Простите, я пришла на исповедь; я имею право на разрешительную молитву, имею право на причащение!.. Это такой был кульминационный пункт или предел такого уставничества: я имею право, я ни в чем не виновата, /но я перед тобой стала/, а твое дело — мне разрешительную молитву прочесть. Я для этого может быть даже на колени стану, не наверное, но хоть голову наклоню… И такой подход разрушает внутреннюю жизнь того человека, который приходит на исповедь. Сказать, что мне нечего исповедовать, это неправда просто. Нет ни одного человека, который мог бы сказать, что между утром и вечером у него не прошла ни одна мысль, ни одно чувство, ни одно движение души, которое соответствовало бы внутреннему величию, какого ожидает от нас наше человеческое достоинство, не говоря уж о Боге. Я поэтому так борюсь с механическим отношением к исповеди и к причащению. Вопрос не в том, что  ты  имеешь права причаститься или ты имеешь долг исповедоваться, вопрос в том, с чем ты приходишь. Есть люди очень простые, которые не могут разобраться в себе, это дело другое. Есть люди, которые не могут назвать ряд грехов, но которые станут перед тобой и будут плакать над тем, что чувствуют, как далеки они от Бога. Это совсем другое дело, это можно считать за такую исповедь, которую дай мне Бог когда-нибудь совершить самому. Но просто такое отношение, что я приду, скажу священнику несколько вещей, за которые он мне даст разрешительную молитву, и потом я спокойно могу пойти причаститься, мне всегда представляется, что это ужасно похоже на то, как можно пройти мимо злой собаки, бросив ей кость: пока она будет грызть, ты прошмыгнешь мимо; так и священнику бросить в зубы несколько грешков, а за это время ты уже прошел…

Причастие ведь таинство, и поэтому присутствует Бог Духом Святым… В каком-то смысле мы имеем право на присутствие Бога и на разговор с Ним, когда приходим к причастию. Именно поэтому если мы не готовы, то не то, что стыдно, — это просто ужасно, потому что Бог-то всегда приходит и слушает, что ты говоришь…

Бог приходит и слушает, но мы не всегда способны принять то, что Он дает. Есть очень замечательное и очень страшное место у Симеона Нового Богослова, который говорит, что если человек приходит к причастию механически, без живого отношения к тому, что он делает, без покаяния, то Бог, Который не хочет, чтобы он сгорел в причащении Святых Таин, как бы возвращает Хлеб в состояние хлеба, и человек получает хлеб, правда, освященный, но не причащается к полной тайне. И тут нам надо тоже задуматься. Замечательно в духовной жизни, что никогда ничего механического не бывает. Мы не можем механически каяться, механически причащаться, мы должны внутренне меняться, и если ничего другого у нас нет, /?????????/ на /???/ Бог отзовется; но если мы приходим с таким чувством, что нам, в сущности, ничего особенного не нужно, просто приятно было бы причаститься, это недостаточное основание. Об этом я хотел бы как-нибудь поговорить подробнее, потому что говорить урывками — оно и не убедительно, и кажется очень поверхностным.

Я согласна, что в России много формализма при причащении и исповеди, это крайность, согласна. Но не ведет ли упрощение к другой крайности, когда человек, допустим, не читая каких-то обязательных молитв, и не все так высоки душой, чтобы внутреннее себя приготовить. Знаете, когда ребенка учат музыке, он иногда не хочет играть гаммы, это не интересно,  но его заставляют; потом он становится большим музыкантом и получает удовольствие и начинает понимать, что  делает. Я думаю, что подготовка к причастию должна быть, может быть, на каком-то этапе обязательной, какие-то молитвы надо читать. Я смотрю, в церкви очень много упрощения. Многие идут действительно с возвышенной душой, но для многих причастие стало каким-то воскресным ритуалом. Не попостился — “ничего, можно, Бог простит”. Люди не готовятся специально, и поэтому у них нет соответствующего настроя. Многие ведь не воспитаны в духовной среде, не росли в религиозных семьях, и у них нет никакого опыта, как настроить душу в этот момент на нужный лад. По своему опыту я просто знаю, что мне очень помогало, когда я читала обязательные молитвы. Может быть, я себя заставляла это делать, но чувствовала отдачу после этого. А когда такое отношение, это немножко расхолаживает. Люди ленивы по своей натуре, не то что физическую работу делать, а духовную тоже. Очень удобно, когда не нужно делать это, не обязательно делать то. Люди начинают себя уговаривать: ну хорошо, я в следующий раз сделаю. Одна крайность — фарисейство, другая —  полное упрощение…

Я не хочу оставить у вас впечатление, будто считаю, что подготовка к причащению, например, или к исповеди через употребление молитв церковных, не нужна и не имеет значения. Я только хотел сказать, что вопрос в том, чтобы человек помолился, а не вычитал молитвы, это совершенно разные вещи. Во-первых, одни люди молятся медленно, другие быстро; поэтому надо принимать в учет то, как ты можешь молиться для того, чтобы до твоей души дошло. Я вам сейчас дам один пример. Я может быть его давал, тогда простите. Я как-то на Трехсвятительском подворье в Париже  стоял вечером на клиросе со старым дьяконом. Он пел, а я кое-что читал. И он пел и читал с такой искрометной быстротой, что я даже глазами не мог уследить по странице. Когда служба кончилась, я ему по наглости своей (мне было 19 лет) сказал: Отец Евфимий, вы сегодня у меня украли всю службу; но вы ее и у себя украли, потому что вы никаким образом не могли  вникать в то, что вы читали с такой быстротой… И он заплакал и мне сказал: Ты меня прости! Но знаешь, я родился в очень бедной деревне, меня пяти лет отдали в монастырь, и я вот уже лет 80 эти молитвы слышу, читаю, пою. И теперь моя душа так настроена, что если я вижу слова, это будто рука коснулась моей души, и она вся запела, как арфа… Я подумал: ну вот, он дошел до такой приобщенности к этой молитве, что ему не надо ползти от слова к слову, увиденное слово уже рождает в нем молитвенную песнь… Вот если дойти до такого состояния, то читай быстро и читай все. Но кто из нас на это способен?

Поэтому когда меня спрашивают, я отвечаю советом, который Феофан Затворник давал: определи, сколько у тебя времени на молитву, начни молиться без спешки, стараясь умом и сердцем вникнуть в то, что читаешь. Если какое-нибудь слово или какое-нибудь предложение охватит твою душу, зажжет ее огнем, остановись на этих словах, повторяй, пока они не дойдут до самых глубин твоей души, и не переходи к следующим, пока это не будет до конца пережито. И если окажется, что у тебя было полчаса на молитву, и за эти полчаса ты прочел только первые несколько строк первой молитвы или псалма, считай, что выполнил все правило, потому что цель правила — тебя поставить перед Богом в молитвенное состояние и через это молитвенное состояние приобщить тебя Богу. Есть люди, которые молятся, ну, как отец Евфимий, уже созревши, как арфа поет под рукой, но есть люди, которые молятся относительно быстро или относительно медленно, с этим приходится считаться. Скажем, я очень медленно читаю молитвы, и для того, чтобы прочесть правило перед причащением, мне нужно пять часов. Я не всегда могу пять часов на это отдать, я могу отдать  сколько-то времени, в зависимости от того, чем я связан, в зависимости от того, сколько у меня в этот момент просто физических или душевных сил.  И поэтому я себе говорю, что вот, меня хватит на столько-то времени. По совету Феофана Затворника я поставлю будильник и буду молиться все это время. Если я и не выполню всего правила в пределах этого времени, я молился все время.

Еще надо считаться  тем, что иногда мы себе представляем, будто должны всей душой и всем умом молиться каждой молитвой, которая перед нами. И это невозможно — просто потому, что если вы возьмете молитвенник, вы увидите в вечерних, в утренних молитвах, в правиле к причащению, что  каждая молитва составлены святым — Василием Великим, Иоанном Златоустом и т.д. Можно ли себе представить, что в течение какого-то времени, долгого или короткого, вы способны войти полностью в опыт целого ряда святых, приобщиться ему, будто вы стали каждым из них? Конечно, нет. Что можно сделать — это от убеждения читать молитвы, например, святого Василия Великого. На некоторые вещи, которые соответствуют уже приобретенному нами опыту, мы отзовемся; другие мы можем произнести  по вере; а еще о других мы можем попросить Василия Великого принести их Богу от нашего имени, потому что мы не можем их произнести даже по вере.

Я вам, кажется, рассказывал, как я мышей изгонял из церковного дома, но расскажу сейчас для тех, кто не знает. Мы жили тогда в церковном доме, и там была масса мышей. Мы с моей матерью хотели от них избавиться, но решили мышеловок не ставить, потому что нам было жалко мышей; яд разбрасывать мы боялись, потому что  бабушка была очень стара, она могла увидеть кусочек хлеба, подобрать и съесть. И что же делать? Я вспомнил, что  в Великом требнике есть молитва, то есть даже не молитва, а обращение одного святого ко всякой вредной твари, увещевание уйти, и подумал: Не верю! Но потом подумал, что святой-то верил. Я тогда с ним поговорил (сейчас не могу вспомнить его имени): вот что. Ты эту молитву составил, ты верил, что она действенна. Ты на опыте, наверное, знал, что она действенна. Так вот, я положусь на твою веру. Я прочту эту молитву, а ты ее принеси Богу. Молитва длинная, и там перечисляются все возможные звери, начиная от тигров и львов, и кончая мышами, клопами и т.д. Я, конечно, решил не перечислять всех,  надел на себя епитрахиль, сел на кровать перед камином и стал ждать. Вышла мышь, я ей говорю: сядь и слушай. Она села на задние лапы, шевелит усами и, по-видимому, слушает. Я взял требник, прочел ей увещевание этого святого и говорю: А теперь по молитвам этого святого уйди с миром и скажи другим, — и перекрестил ее… Она ушла и все мыши с ней. Так вот, это меня убедило в том, что когда у меня не хватает веры, когда я не понимаю всей глубины и содержания молитвы, я могу сказать перед молитвой: святой Василий, святой Иоанн… ты написал эту молитвы, она выражает твой опыт о Боге, о жизни и т.д. Я ее буду читать со всей способностью, которая у меня есть ее понимать, а ты со мной молись и принеси ее Богу. Это все, что я могу…

Если бы мы так относились к молитвам, которые читаем, то вошли бы в гораздо более глубокое отношение с тем святым, который ее написал. Мы могли бы ее читать честно, не говоря Богу то, что мы словами только говорим, а нутром не чувствуем, и могли бы тогда молиться в разумных пределах времени, потому что тогда мы могли бы углубиться. Если поставить перед собой задачу вычитать все правило, когда тебя уже ноги не носят, конечно, ты будешь спешить через него. А Бог это правило столько раз слышал! Ему совершенно не интересно его от тебя слышать, если оно идет не от твоего сердца, а ты только  тараторишь. А сказать две-три молитвы от сердца — да, до Него дойдет, и до тебя дойдет, что очень важно. Это одно.

Другое, что касается правила перед причащением, например. Мы заранее можем знать, что через неделю будем причащаться. Так вот, раздели это правило по столько-то молитв на день, с тем, чтобы внимательно прочесть две  молитвы из правила  каждый день по очереди. Мы можем прочесть их от души, внимательно, со смыслом, и тогда постепенно эти молитвы входят в нас, делаются уже как бы нашими молитвами, содержанием нашей души, перерабатывают нас, меняют нас.

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.