О вере и о крещении. Часть 6
Прошлый раз в описании крещения я остановился после самого чина крещения и в момент помазания святым елеем. После этого облачается крещаемый в белую одежду, которая означает, как ясно из цвета ее, чистоту, очищенность. Эти воды крещальные, которые приобщили человека чистоте Христовой, сейчас обозначаются. А затем следующее действие — крестный ход. Крестный ход совершается в церкви в разных обстоятельствах, но в пределах самого храма три раза мы его видим очень значительным: это после крещения, во время венчания и во время рукоположения в дьякона или в священника. В данном случае человек как бы погрузился во Христа, приобщился Его чистоте, вернее, Христос Его очистил, и теперь он призывается Христом быть Его последователем, то есть не только учеником, который будет сидеть у Его ног, слушать Его мудрые и спасительные слова и наслаждаться ими, но тем, который услышит слово и мгновенно начнет его исполнять, и который будет идти за Христом, куда бы Христос ни шел, куда бы Он ни повел. И это очень важный момент тем, что мы берем на себя не то что обязательство, потому что обязательство — вещь формальная, но мы берем на себя реальность нашего соотношения со Христом. Он пришел на землю по неистощимой, неописуемой любви к людям, Он пришел Свою жизнь отдать для того, чтобы другие могли жить, Он пришел нам путь указать. Но с другой стороны, когда Он нас зовет строгим словом, устрашающим порой словом, когда Он говорит Своим ученикам: Я вас посылаю, как овец среди волков, Он одновременно напоминает нам о том, что Он Пастырь Добрый. А пастырь это тот человек, который имеет заботу о своем стаде и который идет впереди овец как бы раньше, чем они пойдут по этому пути, обеспечивая их безопасность. И вот три раза мы обходим купель, и это хождение вокруг купели обозначает наше хождение изо дня в день и вплоть до самой вечности за Христом Спасителем. Он никуда нас не зовет, куда бы Он сам не сходил, Он ни к чему нас не призывает, чего Он Сам не был бы готов исполнить, или вернее, уже не исполнил нашего ради спасения. И это очень важно, потому что если мы только крестились всерьез, то есть не для того только, чтобы Христовы дары нам были даны, но для того чтобы стать учениками и последователями Христа, то мы должны понять, что теперь пришло время нам самим идти, куда бы Он нас ни повел. Это не значит всегда трагедию, но это значит, готовность просто следовать за Ним.
И после этого совершается миропомазание. Миро — это не просто елей, не просто благословенное, очищенное масло. Это сложный масляный состав, который приготавливается один раз в год Патриархом каждой Церкви в сослужении епископата, — конечно, не обязательно всеми епископами, но группой епископов. И это миро, которое изготавливается, освящается соборно всей Церковью и представляет собой как бы благодать всецерковную. И когда человек помазуется этим миром один раз только при крещении, то этим он делается причастником благодати, почивающей на всей Церкви, которая его приняла, которая его освятила, которая его отдала под начало Христа и которая его будет окружать в течение всей его жизни и в час его смерти любовью, заботой.
Вы можете поставить перед собой вопрос о том: почему это миропомазание? Миропомазание совершается со словами: Печать дара Духа Святого. Когда мы крестились, мы погрузились во Христа, мы как бы надели на себя броню, которая будет нашей защитой; и теперь запечатлевается наша новая жизнь этой печатью Святого Духа. Если поставить вопрос о Том, Кто Этот Святой Дух (я скажу, конечно, только коротко), то мы находим в Евангелии слова, что Святой Дух — Утешитель. Слово “Утешитель” на славянском языке гораздо более как бы просторно, содержит гораздо больше понятий, чем русское слово “утешение”. Утешитель Дух Святой тем, что Он действительно в русском смысле слова утешает в том, что в течение всей нашей земной жизни мы хотя бы отчасти отделены от Христа. Апостол Павел говорит: пока я в теле, я отделен от Христа, и поэтому он так мечтает о том, чтобы наконец настала для него смерть, которая разорвет пленицы, разорвет его плен тела и ему даст возможность встретиться со Христом вновь, лицом к лицу. И вот если мы были бы действительно христианами, то есть не только формальными учениками Христа, но если бы мы любили Его такой любовью, какой возлюбил Его апостол Павел, какой возлюбили Его другие апостолы и святые в течение всей жизни, то мы тосковали бы по Его хотя бы частичному отсутствию в нашей жизни. Мы встречаем Христа в молитве, мы встречаем Христа в таинствах, мы встречаем Христа, когда живем достойно нашего христианского звания, но такого постоянного единства и общения мы не может достичь, пока мы в плену нашего тела и в плену окружающего нас мира. Но с другой стороны, слово “утешение”, старое русское слово “утеха”, которое значит “радость”, — тоже одно из названий Святого Духа. Он — Утешитель: Тот, Который нас радует, потому что Его силой, Его вдохновением мы познаем Христа все глубже и глубже. Спаситель нам сказал: Я пошлю вам Духа Святого, Который вас научит всему. Он раскрывает перед нами все тайны духовной и Божественной жизни, по мере того как мы очищаемся, освящаемся и делаемся способными их воспринять. И в этом смысле Он — Радостотворец, Он Тот, Который вносит в нашу жизнь, в наше одиночество ликующую радость о том, что мы Христовы, что мы — как посланники, находящиеся в этом мире для того чтобы совершить дело Христово, что наше отсутствие из глубин вечности является тоже для нас радостью, потому что находясь на земле посланниками Христа, мы совершаем Его дело, если только остаемся Ему верными. И, наконец, слово Утешитель значит тоже: Тот, Который нам дает крепость, Который дает нам мужество, радость, крепость для совершения того дела, к которому мы призваны. И поэтому дар Святого Духа нам в момент крещения чрезвычайно важен. Важен он тем, что, будучи крещены, мы однако еще не стали полностью тем, чем призваны быть, мы не стали святыми, мы только вступили в начало этого пути. И нам нужна крепость Святого Духа, нам нужно Его вдохновение, нам нужно Его утешение, нам нужна радость, которую Он дает, для того чтобы мы могли идти дальше по этому пути и, наконец, дойти до того внутреннего состояния, которое составляет святость и общение с Богом. Поэтому этот дар Святого Духа для нас очень значителен. И он — дар, который нас делает как бы едиными со всеми теми, которые в пределах Церкви приобщились этому дару, которые стали Христовы и на кого излилась благодать Святого Духа.
То, что я говорил, может перед нами поставить вопрос: является ли на самом деле крещение человека его спасением? — И да, и нет. Да — в том смысле, что Христос нам все дает, что нам нужно, для спасения. Нет — в том смысле, что все, что нам дано, должно быть нами усвоено. Этот дар; как Христос говорит, Дух дается не мерой; Он все даёт, но мы не всегда все можем воспринять. И тут есть целый путь нашего возрастания, постепенного шествия вперед и в глубины Божии. Когда мы говорим о тех таинствах, которые делают нас членами Церкви, приобщают Христу и в этом приобщении нас делают сынами и дочерьми Бога и Отца, мы говорим тоже и о третьем таинстве, не только о крещении и о даре Святого Духа в миропомазании, но и о Приобщении Святых Таин. Эти три таинства нас полностью делают членами Церкви. И к этому, раз мы крещены, мы должны быть устремлены.
Но тут я хочу сделать как бы остановку и обратить ваше внимание вот на что. Путь в глубины Божии — это путь, который не может быть совершен иначе как силой благодати Святого Духа. Но с другой стороны, это путь, в котором мы играем решающую роль. Как я сказал раньше, Бог дает все, но мы не все умеем сразу принять. И вот если мы продумаем, как идти к Богу, то я вам напомню то, что уже говорил в какой-то момент в начале этих бесед, когда говорил об оглашенных, стоящих еще в притворе, еще не вошедших в Церковь, еще не готовых к крещению. Они стояли там так же, как мы мысленно можем стоять, перед судом собственной своей совести. Они еще не были приобщены к учению Христа, они еще не были освящены Даром Святого Духа, они только вдруг сознали свое сиротство, свою пустоту, свою оскверненность, и стояли они перед этим судом. И конечно, в этот период они узнавали об учении Христовом, о евангельской проповеди, потому что их готовили к тому, чтобы они могли войти в Церковь и стать Христовыми и во Христе и в Духе Святом — детьми Божиими. Но в этот момент они еще не были приобщены тайне Христа, и они произносили суд на основании того, в чем их упрекала, обличала их совесть, и в чем их обличали другие люди. Потому что часто наша совесть подслеповата, часто мы отяжелевшие духовно, не умеем уловить то, что в нас есть светлое, и отличить это от того, что есть темное. Но люди, которые вокруг нас, часто могут нам об этом напомнить и нас научить этому. Бывает часто, что нас упрекают в том или другом, критикуют и наша естественная (в плохом смысле слова) реакция — защититься от критики, отбросить упрек вместо того, чтобы поступить мудро и себе сказать: вот каким меня видят другие люди. Если даже они не во всем правы, то в какой-то мере они увидели во мне, учуяли что-то неладное. Они, может, не могут разобраться полностью в том, что я собой представляю, но каким-то образом они увидели во мне изъян или уродство. И когда я говорю об уродстве, я думаю о том, что каждый из нас является как бы образом Божиим, иконой и, глядя на нас, они нам говорят: ты не икона, ты изуродованная икона. Смотри, что в тебе осталось от той красоты, которую вложил в тебя Господь изначально, что в тебе есть такого, что делает тебя образом Божиим, глядя на который, мы можем познавать Самого Бога. Если бы каждый раз, когда нас упрекают или когда мы знаем, как к нам относятся люди, как они нас расценивают, мы останавливались бы вниманием и ставили перед собой вопрос: чем я вызвал такой суд, что во мне такое, что их заставляет говорить: ты не образ, ты уродство,— то мы могли бы начать разбираться в себе. Люди, конечно, могут ошибаться, люди могут нас видеть через призму своей собственной греховности, это правда, но не обязательно ошибочно. Они могут увидеть некоторые свойства положительные и принимать за отрицательное свойство то, что еще не является совершенным, но что-то они в нас уловили, и нам надо обращать внимание очень серьезно на то, что о нас думают люди. Когда мы рассмотрим это, мы можем себе сказать: в этом они правы, в этом они ошибаются, потому что они не все видят, но я все-таки оставлю под вопросом их суждение. Я признаю, что то или другое, что они обо мне думают, верно, а то, что мне кажется неверным, я пока не отброшу, я оставлю под вопросом, потому что когда я духовно созрею, когда я духовно вырасту, когда во мне будет больше света, то я может быть увижу, что они правы, а может быть и нет.
И третий суд, перед которым мы находимся, это то, начальное знание воли Божией, то начальное знание Христова учения. Сколько бы мы ни знали его, как мало ни знали, раз мы стоим в притворе, я не говорю сейчас физически, а внутренне, и не готовы еще к крещению, мы все-таки нечто о Евангелии знаем. Мы знаем, что все Евангелие содержится в слове любовь; мы знаем, что мы призваны к чистоте, что мы призваны к правде и т.д. И перед судом того, что мы уже знаем о Христе из Евангелия, мы можем произносить над собой опять-таки суд: Христов ли я или нет, Христов ли я уже или еще нет, не Христов ли я, потому что я не созрел, или потому что не хочу быть Христовым, что я то или другое не принимаю просто. Эти вопросы мы должны поставить очень серьезно в период, когда мы еще не дошли до крещения. Но подумайте о том, с какой ответственностью мы должны ставить эти вопросы, с новой углубленностью, когда мы уже приняли крещение, когда мы сказали, что отрекаемся от зла, от сатаны, от всех ангел его, всех дел его, от всей гордыни его. И когда сказали, что сочетаемся Христу, то есть делаемся едины с Ним. Вы знаете русское слово “чета”, это значит муж и жена. Это двоица, которая стала единицей. И когда мы говорим: я сочетаюсь Христу, это значит, что я с Ним соединяюсь так, что все, что Он Собой представляет, я принимаю за свое призвание, если не за свою актуальность, и все то, что я собой представляю, Он принимает на Себя как крест. Это дар взаимного доверия, где каждый из нас приносит, Один — Свою совершенную святость, а другой — свою открытость, при всей греховности, которая в нас есть. В этом отношении в таинстве брака момент, когда жених и невеста обмениваются кольцами, очень ярко, образно об этом говорит. Потому что в древности кольцо не было просто украшением руки, кольцо было печатью. В то время, когда люди были неграмотны, не умели писать, когда какой-нибудь документ надо было заверить, они своим кольцом клали печать, и дать человеку свое кольцо значило дать ему неограниченную власть не только над своим имуществом, но над своей честью и над своей жизнью. И вот жених и невеста обмениваются кольцами. Но вы, наверное, помните, что в Священном Писании постоянно образ жениха и невесты применяется со Христу и Церкви, ко Христу и живой человеческой душе. И вот в этом обмене кольцами мы можем видеть то, что совершается тут, когда человек говорит: сочетаваюсь Христу. Да, я делаюсь Твоим, потому что Ты,— Ты, мой Бог, — захотел стать моим… Но когда мы стали уже Христовыми, новое измерение входит в оценку наших поступков. Не только я согрешаю или я поступаю правильно: во мне, через меня Христос вовлекается во тьму, в страдание, в ужас. У апостола Павла есть очень страшный образ, слова, когда он говорит, что мы являемся телом Христовым и удами, то есть отдельными частями тела /Божия/, и он говорит: неужели я возьму уды Христовы и сделаю их удами блудницы, неужели я возьму Христово тело, которым я являюсь, хотя бы в зачаточном, в изначальном смысле, и отдам это тело на блуд. И это можно сказать и о душе, потому что когда святые отцы говорили о блуде, они не говорили только о телесном грехе, а о том, чтобы вместо Бога выбрать другого, или других, или другие ценности, и их сделать своими богами, своим достоянием. И это очень значительный момент. И когда мы дальше живем уже крещеными, мы должны постоянно ставить перед собой вопрос не о том только, достоин ли я себя самого, но достоин ли я того, что Христос мне дал стать одним из членов Его таинственного тела Церкви, и не только в каком-то переносном смысле, но реально физически, душевно, духовно, во всех отношениях. И поэтому когда мы думаем о том, чтобы исповедоваться перед причащением Святых Таин или просто исповедоваться в момент, когда нам нужна исповедь и очищение, мы должны продумывать все то, что я сказал раньше о состоянии оглашенных: достоин ли я себя самого перед судом своей совести, перед судом людей, перед судом того, что я знаю из Евангелия, но и поставить вопрос о том: достоин ли я того, что я Христов, что я стал членом Христова тела, что все, что со мной совершается, каким-то образом совершается не со Христом, а над Христом, то есть Он не оскверняется, но Он ранен, Он распинается, Он отвергается, Он делается посмешищем и т.д. И только на этом пути, когда мы так идем вперед, мы можем идти по направлению к причащению Святых Таин, потому что это будет момент, когда не только то, что совершилось в Крещении, но нечто еще большее должно совершиться.
Я сейчас вам дам два образа, чтобы вы поняли, что я имею в виду. Как-то я спрашивал отца Георгия Флоровского, что совершается в крещении: все ли уже завершено или только зачаточно нам дано. И он ответил: когда мы крестимся, это словно зерно вечной жизни, нашей приобщености ко Христу, к Богу, вкладывается в ту землю, которую мы собой представляем. Это может быть добрая почва, это может быть каменистая почва, эта почва, может быть, вся заросла тернием, и судьба этого зерна будет зависеть от того, какова эта почва и что мы над этой почвой будем совершать. Очистим ли мы ее от терний, решимся ли мы ее вспахать и удобрить, если она только каменистая, бедная почва, будем ли мы заботиться о том, чтобы никогда добрая почва не стала бесплодной? Этим, мне кажется, сказано нечто очень важное. Зерно вечной жизни нам дается полностью, неограниченно, но что с ним будет — зависит от нас. Это кладет на нас огромную ответственность перед Богом, пред Его любовью. Речь не идет о том, что мы будем осуждены за то, что чего-то не исполнили, а то, что нам предложена беспредельная любовь, и мы пожали плечами и сказали: ну, с меня хватит и меньшего.
Второй образ, относящийся к крещению, можно взять у апостола Павла, когда он говорит, что мы прививаемся Христу, как былинка прививается к сильному, плодотворному, крепкому дереву. Представьте себе, садовник ходит по саду и вдруг видит, что какая-то былинка, которая могла бы жить полной жизнью, начинает хиреть и увядать. И он совершает над ней очень страшное для нее действие. Он ее отрубает от ее земных корней. Если былинка могла бы отозваться, она бы вскрикнула: Что ты делаешь! Ты меня оторвал от единственного источника жизни, какой у меня есть, от земли, из меня течет мой сок, я сейчас умру полной смертью! Но садовник знает, что он делает, и он подносит эту былинку к стволу или ветке живоносного дерева, надрезает это дерево, ранит его и рана к ране он прилагает к ране живоносного дерева рану умирающей былинки и связывает их так, чтобы былинка не могла отпасть; и постепенно живоносные соки живого и животворного дерева пробиваются как бы по всем сосудам этой былинки, вытесняя, да, ту относительную жизнь, которую она извлекала из земли, но наполняя ее такой жизнью, о которой она не могла мечтать, жизнью, которая никогда не перестанет в ней течь и которая не изменяет ее, превращая ее в нечто, чем она не является, но как бы делает возможным в ней расцвет всего, что возможно для нее. Все возможности расцветают, она делается полностью собой, потому что она полностью исполнена такой жизни, которой от земли нельзя было получить. И вот это совершается и над нами, когда мы бываем крещены, когда мы отрекаемся от земли в том смысле, в котором земля является отчужденностью от Бога, когда мы соединяемся со Христом сначала вольным выбором, а затем и действием Божиим, и начинаем жить. Опять-таки, тут образ ясен. Божественная жизнь течет по нашим сосудам, но она еще не проникла до пределов нашего существа: всё дано, но мы должны раскрыться так, чтобы эта жизнь собой заполнила все. И это бывает также и с нашим крещением. И поэтому такая борьба должна идти в течение всей нашей жизни, чтобы освободиться от того, что у нас осталось мертвого и раскрыться тому, что является вечной жизнью.
И на этом пути есть две вещи, которые мы должны делать постоянно и параллельно. С одной стороны, мы должны вглядываться во все то, что нас делает непохожими на Христа, нас делает чуждыми образа Божия, который в нас запечатлен. Но с другой стороны, мы должны вглядываться изо всех сил, всем вниманием, хотя бы ограниченным нашим пониманием, в то, что в нас есть уже Богоподобного, что в нас есть такого, что нас уже делает похожими на Христа. Это можно легко сделать, хотя совершить полностью нелегко. Если мы читаем Евангелие с открытым сердцем, с открытым умом, то есть места, которые нас ударяют в душу, от которых сердце горит, от которых делается светло в уме, от которых воля наша стягается, от которых тело наше напрягается новой силой. В эти моменты мы должны знать, что эти слова Христовы, этот образ, этот пример, это момент, вернее, черта в нас, которая уже нас делает родными Христу, в этом мы уже на Него похожи; иначе мы не могли бы с такой радостью воспринять то, что мы прочли. Мы прочли бы это с болью, что мы не похожи, с ужасом, что эти слова нас осуждают, а тут нет, это радость откровения. И эти места мы должны отмечать себе, записывать, если нужно, никогда не забывать, и если даже мы грешим по отношению к другим заповедям, по отношению к этому, что в нас раскрылось, мы никогда не должны допустить греха, мы никогда не должны предать поруганию то, в чем мы уже похожи на Христа, того, в чем Христос уже похож на нас. Вы, наверное, знаете, как бывают иконы, которые не только попорчены временем, но и осквернены. И когда иконописец смотрит на икону, которая пострадала или от времени, или от человеческого зверства, он не только вглядывается в то, что изуродовано, он ищет те места в этой иконе, которые уцелели, в которых уцелела изначальная красота. И вглядываясь в них, он начинает видеть, как эта красота может дальше разлиться по всей иконе, и очищая всю оскверненную или изуродованную часть, он начинает вписывать в нее то, что он увидел еще неоскверненным. Вот это мы должны делать над самим собой: вглядываться в себя, искать то, в чем мы уже христоподобны и, увидев это, помочь себе распростанить это подобие Христу и на ближайшие элементы нашей личности, на наши мысли, наше сердце, нашей воли, нашей плоти; и постепенно тогда мы будем вырастать в полную меру роста Христова, о котором говорит апостол Павел.
В конце службы крещения совершается еще одно: постригается человек. В древности постригали человека, когда он поступал в армию. В России говорили: забрить новобранца. В древности совершалось то же самое. И после того как мы прошли через все те стадии, о которых я говорил, полностью выбрали Христа, полностью стали Его учениками хотя бы решимостью, волей нашей, открытостью сердца, готовностью любой ценой быть Ему верными, мы как бы делаемся членами Христова воинства, а воинство призвано к борьбе, призвано воевать. Мы теперь делаемся не только спасаемыми овцами стада Христова, мы теперь делаемся Его посланниками в мир, мы Им посылаемся для того чтобы через весь мир пронести весть евангельскую и, если нужно, доказать ее истинность, правду ее и жизнью и смертью. И порой жизнью доказать правдивость учения Христова бывает трудней, чем мгновенной смертью.
На этом я закончу сегодняшнюю беседу. Следующий раз я хочу говорить о пути к причащении Святых Таин и о том, что оно собой представляет вот на этом пути постепенного восхождения, постепенного внедрения во Христа и через него раскрытие всей нашей жизни тайне Святой Троицы и Бога и Отца.
Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.