О войне (во время операции «Буря в пустыне»)

Я думаю, что бывает справедливая война, я не пацифист. Если бы я не был призван в армию, я бы добровольцем пошел. И я убежден, что против грубого насилия, жестокости, беспощадности иногда надо быть готовым стоять грудью, но не с ненавистью по отношению к тем, которые совершают зло, а, с одной стороны, с состраданием к ним, а с другой стороны — с готовностью свою жизнь отдать, а не чужую губить. Дроздовцы в свое время пели: «Смело мы в бой пойдем за Русь святую и, как один, прольем кровь молодую». Вот то настроение, с которым достойный человек идет на войну. Если говорить о ради­кальном непротивлении, о том, что никогда нельзя злу сопротивлять­ся, тогда надо дойти действительно до крайности. Я вам могу дать пример.

Несколько лет тому назад я проводил говение для английских студентов. После первой моей беседы ко мне подошел молодой человек я сказал: «Разрешите, я покину говение, потому что вы не христиа­нин…» Я не могу сказать, что удивился, потому что я себя считаю плохим христианином, но я удивился той искрометной быстроте, с ка­кой он меня разоблачил. Я его спросил: «А чем, собственно, я вам это доказал? — Вы не пацифист.» Я говорю: «А вы пацифист? — Да. -Радикальный? — Да. — Ответьте мне теперь на такие вопросы. Вот, вы входите в эту комнату и видите, что какой-то хулиган хочет из­насиловать вашу невесту. Что вы сделаете? — Я обращусь к нему со словом увещания. — Если он рассмеется и продолжит свое злодейство, что вы сделаете? — Я стану на колени и буду молить Бога о том, чтобы Он сделал это невозможным! — А если он изнасилует вашу не­весту и спокойно уйдет, что вы сделаете? — Я буду молить Бога о том, чтобы Он, Который из тьмы произвел свет, из зла произвел бы добро…» Я ему тогда ответил (вы, может, найдете мой ответ грубым): «Если бы я был вашей невестой, я поискал бы другого жениха…»

Вот мое отношение. Я не мог бы этого выдержать, и я не одобряю этого. Я не мог бы этого выдержать не потому, что я грубиян и хотел бы решать какие бы то ни было вопросы насилием, а потому что есть вещи, которых допустить нельзя. Нельзя было допустить то, что со­вершалось в Германии и через Германию вокруг, нельзя допустить очень многое из того, что совершалось и совершается в Советском Союзе и во всем мире. Иногда приходится поступать — да, я бы ска­зал: греховно, потому что один грех был бы хуже другого. Допустить убийство или изнасилование человека перед собственными глазами, не сделав ничего для защиты этого человека — хуже, чем вступить в бой, если даже это кончится убийством — твоим собственным или твоего противника. Но я повторяю: тут вопрос не в ненависти к противнику, а в защите жизни, которая не может себя защитить. Поэтому что касается войны, я считаю, что порой — да, другого пути нет. Мы это знаем из последней войны, мы это знаем из прошлых войн.

Я думаю, что надо молиться о тех, которые жизнь свою положили в эти страшные дни. Потому что все те из нас, которые были в боях, знают, что как бы ни был высок идеал, как бы пламенно и убежденно ни идешь в бой, умирать страшно… Не смерть как таковая страшна для верующего; для верующего смерть радость, как говорит апостол Павел, смерть — не совлечение временной жизни, а облечение в вечность. Но умирать, т.е. быть раненым, изувеченным, убитым, всегда тяжело и страшно. И поэтому те, которые прошли через эту страшную грань, которые теперь упокоены в лоне Божием, — о них мы должны молиться с благоговением, с состраданием, с любовью. Что же касается тех, которые сейчас в боях, на какой бы стороне они ни находились, мы должны молиться о том, чтобы Господь ниспослал им глубокий мир, способность свою жизнь отдавать без злобы, способность прощать, как Христос простил: «Прости им, Отче, они не знают, что творят…»