О Воскресенье Христовом
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Каждую неделю, в течение всего года, из века в век Православная Церковь возвещает Воскресение Христово. Каждую неделю мы вновь переживаем радость о том, что воскрес Господь. И эта радость настолько глубока, что она сама уже есть свидетельство того, что мы ликуем не только о том, что воскрес Господь, но и о том, что Его воскресение для нас самих — начало новой, обновленной жизни. В своем «Слове» в ночь Воскресения Христова Иоанн Златоустый говорит: Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе… И эту весть мы продолжаем проносить из столетия в сто¬летие. Однако, правда ли это? Разве мы не видим, что смерть косит вокруг нас, разве не стоят гробы в христианских церквах? Как же мы можем говорить о том, что «мертвый ни един во гробе», что Христос смертью смерть победил? Можем, потому что смерть имеет два совершенно различных оттенка, потому что гробы действительно опустошены.
До пришествия Христова каждый человек, который умирал, праведен он или нет, был отлучен от радости встречи с Богом. Вы все, верно, помните притчу Христову о Лазаре и о богаче. О том, как Лазарь покоился в лоне Авраамовом; но и богач был где-то близко, близко. Это потому, что в ветхозаветном представлении грех наших прародителей Адама и Евы отлучил весь человеческий род от сияния, от радости и славы Божией. Всякий, кто умирал, сходил в эту бездну ужаса разлуки со своим Богом и, следственно, разлучения со своими ближними. И смерть была двоякая; это не была только смерть земная, когда душа разлучается от тела и вспорхнет, и взлетит к Богу и поклонится у Престола Господня, Господа, Который утешит ее от скорби земной. Это была вторая смерть, вторая разлука: пока человек жил на земле, он мог каким-то краем своей души прикасаться края ризы Господней, но после смерти разлука была окончательная, страшная. И из тысячелетия в тысячелетие ожидали Спасителя, Того, Кто соединит небо и землю, Бога и тварь. Но пока не пришел Господь, Спаситель наш Иисус Христос, разлука эта была темная и страшная. Но вот, пришел Господь, и умер Он на кресте смертью человека, приобщился Он и к ужасу предсмертного томления и одиночества. Вспомните Гефсиманский сад: «Если можно, Отче, да мимо идет чаша сия». Приобщился Он и к ужасу этой разлуки, когда с Креста Он возопил Богу: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?… И сошел во ад, сошел во ад! — и ад широко разверзся в радости и в надежде, что теперь непобедимый на земле его противник, враг его, побежден и пленен. Он отверзся и, как говорит тот же Иоанн Златоустый, он раскрылся, чтобы принять плоть, и приразился Божеству. Он открылся, чтобы пленить воплощенного Сына Божия, ставшего человеком, и перед ним предстал, в него вошел живой Бог, всё Собой заполняющий, вступающий в ад и уничтожающий его до конца, потому что ад — уже не ад: древний ужасный ад разлуки, потому что и в нем — Живой Бог. Пророк Давид видением своим таинственным говорил: Куда мне бежать от Твоего лица?— на небе Престол Твой, во аде — Ты еси… Для нас это кажется простым, потому что для нас уже нет этого ада всеконечного, безнадежного отсутствия Божия. Но для ветхозаветного человека это было недоуменное слово: как же можешь Ты быть там, где место разлучения? Он предвидел, он пророчески провозгласил это сошествие Господне и конец этой разлуки. И вот теперь для нас смерть стала иной, теперь смерть стала успением. Телом человек засыпает для тревоги земли, покой сходит в эту плоть. Лежит она теперь, как бы во образ Христа, лежащего во гробе, в эту таинственную, благословенную субботу, когда почил Господь от дел Своих, от дел спасения человека, от дел страдания и креста и распятия. Всякий, который теперь умирает, усыпает во Христе, засыпает плотью до дня, когда и плоть его восстанет при трубе последней, в день воскресения мертвых. «Блаженны отныне умирающие о Господе», — говорил в своем видении Иоанн. И вот почему не страшна христианину смерть, вот почему человек, который много сделал для меня, мог мне говорить: «Ожидай смерти твоей так, как юноша ожидает невесту свою». С таким же трепетом, с таким же ликованием души можем мы смерти сказать: «Приди, отверзи мне врата вечной жизни, чтобы упокоилась многомятежная плоть, и вспорхнула и взлетела душа в вечные обители Божии». Вот почему правдиво и истинно можем мы говорить, что Христос Своей смертью победил смерть, почему мы можем говорить, что «мертвый ни един во гробе» — потому что гроб перестал быть тюрьмой, местом окончательного страшного плена; он стал местом, где тело ожидает воскресения, пока душа вырастает в свою меру к вечной жизни.
А смерть, эта смерть разлуки, осталась все-таки в какой-то мере еще на земле. Она побеждена там, где было ее царство, но человек — да, сам человек, — продолжает, отлучая другого от тайн любви, на земле увековечивать эту разлуку. Посмотрите на наше человеческое общество; не смотрите далеко от себя: взгляните на семью, на самых близких, на друзей, на приход, на Церковь; разве мы можем сказать, что мы так объединены любовью, что смерти на земле нет, этой разлуки, этого отлучения от Бога, этого взаимного отлучения? Увы, победил Бог везде, но в сердце человеческом должен победить сам человек. А смерть и любовь неразлучны между собой; и потому так страшно бывает нам любить. Любить слегка, любить безответственно, любить так, что завяжутся отношения и развяжутся, когда станет больно и трудно и страшно — мы все умеем. Но любить так, как нас полюбил Господь (апостол Павел нам говорит: Принимайте друг друга, любите друг друга как Господь вас полюбил) — нет, мы не умеем. Знаете, как нас полюбил Господь? Он так нас полюбил, что Он стал человеком. Он так нас полюбил, что не захотел остаться чужим для нас, и сделался одним из нас, человеком среди людей, — и не на время, а на века вечные, навсегда, — со всей тяжестью, со всем ужасом этого приобщения. Слава Господня потухла в Воплощении, никто Его не узнавал, победа Его казалась поражением. Он стал Тем, о Котором Священное Писание говорит: Он Муж, изведавший страдания… Он навсегда с нами соединился. А мы умеем ли так друг с другом соединяться? Умеем ли мы любить так, чтобы сказать: навсегда, и в горе, и в радости, и в ужасе, и в ликовании, что бы ни было, что бы ни случилось — а я останусь с тобой навсегда? Если б так было — Боже, какая была бы дивная наша земля, какая дивная была бы наша Церковь, какой был бы приход, какая была бы семья, какие были бы друзья!… Но наша встреча, словно встреча в море корабля с другим: встретились и разошлись. Не хватило глубины, не хватило верности, не хватило готовности сделать то, что Христос сделал: сойти во ад, во ад страдания того, кого я люблю, во ад его соблазна, во ад его горя, во ад его погибели. Мы стоим на берегу, призываем другого: спасись, приплыви — я протяну тебе руку. Но мы не сходим в этот ад, и потому так страшно нам говорить о любви, потому так трудно любить — потому что любить надо только так, как нас возлюбил Господь. Смерть и любовь переплелись, потому что полюбить, это значит так себя забыть, чтобы даже не существовать, не вспомнить о себе, потому что другой тебе так дорог, что мысль о себе мешает; хочется сказать себе самому то, что Христос сказал Петру, когда он встал на пути Его к Голгофе: Отойди от Меня, сатана, ты думаешь о земном, а не о небесном… Умеем ли мы так себя забыть, умеем ли так полюбить, умеем ли так умереть? — А вместе с этим, пока этого с нами не случается, мы только края, края касаемся ризы Господней, мы только с краю приобщаемся свету, сиянию, лучезарному свету и сиянию Воскресения Господня. Жить воскресением можно только пройдя смерть и по ту сторону смерти, но не земной смерти, не вещественной, не телесной; а той смерти, которая называется любовью, когда человек о себе забудет и так полюбит, что он жизнь и душу свою положит за други своя. Моисей был назван в Священном Писании «другом Божиим», и что же он говорит: Господи, если Ты не простишь народу Твоему грехов их, зачеркни мое имя из Книги Жизни, не хочу жить, если другие уходят в смерть… Павел говорил, что он предпочел бы, если можно, быть отлученным от Христа, скорее, чем видеть погибель народа Израильского. Безумные слова — безумные тем, что когда человек вкусит такой любви, он по ту сторону смерти, но по-человечески это всё, что мы можем сказать: «Да, лучше мне погибнуть, чем одному человеку быть отлученным». Вот какую меру нам показывает Крест и Воскресение, которые неразлучны друг от друга.
Итак, из недели в неделю, когда вы будете слышать весть о том, что воскресе Христос, тогда вспоминайте: мы призваны все уже на земле быть воскресшими людьми, но для этого надо так полюбить, чтобы пройти врата смертные, сойти крестом во ад, любовью приобщиться страданию ближнего, забыть себя и вдруг обнаружить: я жив — жив божественной жизнью Христа. Аминь.
Опубликовано: «Проповеди, произнесенные в России». – М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2014.