ОБРЕТЕНИЕ ЛИЧНОСТИ (ПО ПРОПОВЕДЯМ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ)
Введение
Тема нынешней конференции — «Бог верит в человека» — выбрана очень удачно, она отражает одновременно самую сущность учения митрополита Антония и основной догмат Православной Церкви. Но часто наше понимание веры Божьей в человека остается не до конца раскрытым. Задумываясь об этом, мы в первую очередь вспоминаем о Воплощении, Страстях, Смерти и Воскресении Христа. В Евангелии от Иоанна мы читаем: «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную»[1]. То есть, размышляя о вере Бога в человека, мы думаем, что она выразилась в том, что Христос Своим нисхождением и жертвой открыл нам путь спасения. И действительно, здесь мы можем по праву говорить о вере Бога в человека, но она простирается еще глубже.
Да, в этом акте Бог показал Свою веру и бесконечную любовь к человеку. Однако есть еще один аспект этой веры, о котором нельзя не сказать. Опровергая мнение, что для спасения достаточно одной веры, Св. Иоанн Златоуст говорит: «Хотя бы кто право веровал и в Отца и в Сына и в Духа Святого, но если не живет, как должно, вера не принесет ему никакой пользы ко спасению»[2]. Учение Церкви о том, что спасение не дается только потому, что человек умом осознал, что нуждается в милости Божьей, дарованной ему через Крест, а необходимы собственные труд и борьба, является центральным как в православной традиции в целом, так и у митрополита Антония. Человеку доверена какая-то доля ответственности в деле собственного спасения, и это открывает еще более глубокую веру Бога в человека. По словам самого владыки Антония, “это говорит о доверии Бога к нам — Он нам доверяет, Он в нас верит, Он на все надеется от нас”.[3]
Этому аспекту веры Бога в человека посвящено данное сообщение, которое рассматривает понимание владыкой Антонием ответственности человека в контексте его проповедей. К чему в действительности призван человек?
Однако прежде мы рассмотрим христианскую антропологию Владыки, его взгляд на духовное устроение человека. Это поможет нам яснее понять, насколько важен предложенный им путь личного спасения человека и, в то же время, глубже осознать, что есть человек.
Творение и достоинство человека
Во многих беседах, говоря о творении человека, митрополит Антоний повторяет, что учение о человеке — это место встречи верующего и неверующего. Приведем его слова из беседы 1989 г. в Москве: «… и верующие, и неверующие равно озабочены о том же существе: о человеке; и человек является единственным как бы пунктом встречи полного атеиста и сознательного верующего». Он добавляет: «У нас есть, что сказать о человеке, у нас есть, что сказать такого, что может вдохновить другого, не уничтожить; речь не идет о том, чтобы дать неверующему картину о человеке, которая уничтожила бы его картину; речь идет о том, чтобы ему сказать о человеке нечто большее, чем то, что он думает, ему показать, что человек бесконечно больше величиной, глубиной, чем то, что неверующий о нем думает, что он сам гораздо значительнее того, что он о себе воображает»[4].
Перефразируя святителя Филарета Московского, митрополит Антоний говорит, что все творение и в особенности человек находится между «двумя безднами»[5]. “Священное Писание учит нас, (говорит он), что мы сотворены из ничего, из небытия призваны к бытию. В этом есть, с одной стороны, бесконечная наша бедность и, с другой — всерадостное наше богатство”.[6] C одной стороны, человек разделяет это состояние со всем творением, но с другой стороны, в силу своей особой природы, он находится в особом положении. В этом митрополит Антоний следует мысли Святых Отцов, выраженной свт. Иоанном Златоустом, который говорит, что два повествования о творении в книге Бытия должны напоминать человеку и о его достоинстве, и о его хрупкости: «Так как божественное Писание прежде сказало: сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его, и дал ему всю власть над видимым, то, чтобы человек, не зная состава своей природы, не возмечтал о себе высоко и не преступил за свои пределы, — оно, начав опять говорить (о создании человека), показывает и способ его образования и начало бытия, — из чего т. е. и как создан первый человек. Если и после этого наставления, показавшего (человеку), что он первоначально составлен из той же земли, из которой (произошли) растения и бессловесные животные (хотя образ создания и бестелесное существо души дали ему, по человеколюбию Божию, великое преимущество, потому что вследствие этого он получил разумность и владычество над всем), — так если, узнав это, человек, по обольщению змия, возмечтал о равенстве с Богом, — он, созданный из земли, — то до какого бы не дошли мы безумия, если бы блаженный пророк удовольствовался первым сказанием [о сотворении человека по образу Божию, Быт 1:27], и в новом повествовании не изложил нам все в подробности?»[7]
Низшее начало созданного из праха человека, объединяет его со всей тварью, но богоданный образ выделяет его своим сиянием. Поистине, человек находится между двумя безднами. «Сами по себе мы едва ли способны возникнуть из небытия, и само наше бытие непрочно и преходяще. Но любовь Божия к нам такова, что мы не можем отпасть снова в небытие, потому что мы призваны в этой любви к вечному содружеству с Богом»[8].
Это неотъемлемый аспект природы человека, через который он призван к соучастию в Божественной жизни, и «мы видим, как этот человек — который пал и утратил величие своего сыновства, своего призвания, возвращается к своему отцу. По дороге он готовит свою исповедь. Он готов признать, что согрешил против неба и против своего отца. Он готов признать, что недостоин более называться сыном. И однако, когда он встречает отца, тот позволяет ему сказать только половину: исповедать свое недостоинство и свой грех — что он согрешил против неба и отца; но просить себе место в Царствии ниже сыновства — «прими меня в число наемников твоих» — этого он позволить не может».[9]
Это основание тварного достоинства человека. Митрополит Антоний часто рассуждает об этом в своих проповедях на притчу о блудном сыне[10] и беседах о достоинстве человека. В притче сын просит отца отдать ему полагающуюся часть наследства и уходит в далекую страну, где расточает все наследство и начинает бедствовать.
Как и Святые Отцы, владыка Антоний, говорит о том, что, с одной стороны, существование человека неизменно, но, с другой, его необходимо совершенствовать или заботиться, чтобы человек не отпал от своего призвания. В патристической традиции это учение раскрывается через понятия «образа» и «подобия»[11]. «Образ» неотъемлемо дарован Богом Своему творению, «подобие» же достигается путем христианской жизни.[12]
Возрастание в подобие Божие
Митрополит Антоний так говорит об этом движении, возрастании от образа к подобию: «Бог решил призвать нас к бытию, и это в некотором зачаточном, изначальном смысле уже есть взаимоотношение любви — и когда я говорю «в зачаточном смысле», это не значит, что любовь Бога к нам только зарождается, это означает, что мы должны возрастать от просто существования к реальному бытию, жизни и к тайне любви, которая не просто общение с Богом — которая есть участие в Божественной жизни, приобщение к Божественной природе»[13].
В проповедях и беседах Владыка Антоний говорит о возрастании от образа к подобию как о призвании стать причастниками Божественной природы: “призвание человека стать причастником Божественной природы не есть первичная данность, а именно призвание[14]. Как мы увидим, именно в этом опыте приобщенности человек обретает личность.
Учение о «причастии Божественной природе», или «приобщенности Богу», на V Константинопольском Соборе получило подробное догматическое выражение как с точки зрения самой его сущности, так и в отношении его восприятия в человеческом опыте. Этот Собор признал, что учение св. Григория Паламы выражает мнение всей Церкви. По словам митрополита Антония, Григорий Палама, «один из величайших православных святых, в опровержение ереси и сомнений, провозгласил на основании опыта подвижников и всех верующих, что благодать Божия — не тварный дар, что она — Сам Бог, сообщающий Себя нам, так что Он пронизывает нас Своим присутствием, и постепенно, если мы принимаем Его, открываемся Ему, становимся хоть сколько-то прозрачными для Его света, мы становимся зачаточно, а затем все более и более причастниками Божественной природы.[15]
То есть приобщенность Богу — это опыт благодати, сообщенный человеку Святым Духом.
Владыка Антоний рассуждает о некоторых выводах из этого учения в беседе, озаглавленной «Тело и материя в духовной жизни», посвященной отношениям между Богом и умственно неполноценными людьми. Он утверждает, что такие люди могут жить духовной жизнью. Понятия, которые использует митрополит Антоний в этой беседе, не вполне привычны для человека, изучающего патристику, но его аргументы находятся в русле церковного Предания. Главным его утверждением является то, что человек воспринимает благодать духовной областью своей личности (в церковной традиции ее принято называть «сердцем»; как мы увидим, митрополит Антоний также использует это слово). Он напоминает, что, во-первых, «взаимоотношение между Богом и нами <…> коренится в первую очередь в том, что Бог нас возжелал и возлюбил»[16], что относится и ко всему творению, а во-вторых, мы воспринимаем благодать не на рациональном, умственном, но на духовном уровне. «Вся христианская педагогика основана на том, что мы признаем, что разум не создает ситуацию, но обнаруживает ее, охватывает ее <…> Бог достигает до нашего тела посредством духа и души».[17]
В случаях, когда о Православии владыка Антоний говорил со своей паствой или христианами других конфессий, он непременно подчеркивал этот момент как центральный в понимании того, что означает быть православным. Он любил повторять, перефразируя свт. Григория Богослова, что если собрать из Евангелия, из Священного Писания Ветхого и Нового Завета, все, что Бог открыл о Себе, если собрать весь опыт Церкви и верующих о Боге, и выстроить все это в целостный образ, и сказать: ‘вот наш Бог’, то мы построили идол [18]. По мнению митрополита Антония, если человек, вместо того, чтобы отводить разуму свойственную ему роль осмысления, заменяет умственными построениями особый опыт благодати, то подмена может оказаться путем к ереси или разрушительной форме сомнения[19]. Объясняя в проповеди стих из Евангелия от Матфея «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного»,[20] он задает вопрос:
«Что же это за свет, откровением которого мы должны быть, которому мы должны помочь свободно сиять вокруг? Это не наш собственный свет, это не проявление нашего ума <…> Мы должны настолько преисполниться Божиим светом, настолько стать прозрачными к нему, чтобы свет Божий мог свободно литься» .[21]
Достоинство присуще человеческой природе, но требуется труд самого человека, чтобы он мог стать «причастником Божественной природы». Митрополит Антоний говорит, что для этого человеку необходимо «открыть себя Богу», «стать прозрачным». Разумеется, он имеет в виду, что человек может стать причастником благодати лишь благодаря крестной жертве Христа. Более того, по мысли владыки Антония, которая присутствует в каждой пасхальной проповеди и речи, присутствие Божественной благодати в душе христианина является для самого человека доказательством Воскресения, а ее отсутствие — источником сомнения[22]. С другой стороны, он подчеркивает, что эта приобщенность требует от человека усилий: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его»[23]. В ряде бесед он очень ярко выражает эту мысль. В проповеди на отрывок из Евангелия от Матфея 18:23-35 он говорит: «Мы ожидаем от Бога, что перед нами, за одно слово Его милости, откроются врата вечной жизни <…> Но в Евангелия сказано: Какой мерой мерите, такой же отмерится и вам. Сказано в Заповедях Блаженства: Блаженны милостивые, ибо они будут помилованы. И в молитве Господней: Прости, как мы прощаем».[24] Митрополит Антоний подразумевает, что на человека возложена ответственность. Рассматривая притчу о мытаре и фарисее, Владыка обращает внимание на то, что ее нельзя воспринимать как противопоставление дел и веры, потому что притча вовсе не подразумевает, что дела фарисея ничего не значат: «Дела-то были добрые, но были испорчены, отравлены гордостью»[25]. В этих евангельских словах мы видим, что человеку доверена роль в собственном спасении. Человек наделен ответственностью, которая представляет собой отчетливое выражение Божьей веры в него.
Христианская жизнь и обретение личности
Говоря об ответственности человека, о том, что он должен делать, чтобы «привлечь» благодать, важно помнить, что существуют две стороны человеческих усилий: сфера личного подвига и экклезиологическая сфера. Формат настоящей работы не позволяет нам остановиться на последней, т.е. роли Церкви и значении Таинств (однако я убежден, что это может быть предметом отдельного исследования), и мы рассматриваем только аспект практики христианской жизни с точки зрения выбранной темы.
Теперь о практических советах в проповедях митрополита Антония: о воспитании в себе восприимчивости к благодати, которая постоянно присутствует рядом с нами. Это требует от человека следования за Христом[26], подражания Его жизни: «Он — Добрый Пастырь, Который идет впереди своих овец, уверенно расчищая путь, устраняя препятствия, чтобы они могли безопасно следовать за Ним».[27]
В своей основе жизнь Христа, по митрополиту Антонию, это самоотречение и вольная смерть[28]. «Нищие духом — это те, кто понял и осознает каждый день своей жизни, что нет у нас бытия, кроме той жизни, которую Бог излил в нас»[29]. Только тот, кто отвергся себя, осознал свою нищету — способен принять благодать — Царство Божие — в свою душу. Поэтому владыка Антоний предостерегает от такого отношения к жизни: «Ты, Господи, отдал Свою жизнь. Я не желаю разделить с Тобой крест, но хочу участвовать в вечной жизни с Тобой».[30] Если мы хотим разделить Христову победу, то должны разделить всю Его жизнь.
Есть много путей к обретению духовной нищеты и чистоты сердца. То, что в разговоре об очищении души мы не коснемся непосредственно вопроса о значении Таинств и экклезиологии, не означает, что в данной работе нет места речи о значении Церкви. Говоря словами митрополита Антония, «всей жизнью Церкви, но преимущественно приобщением Святым Тайнам мы стремимся стать участниками общей жизни со Христом Спасителем».[31] Владыка Антоний отмечает исключительную роль Таинств в этом процессе, но не сводит роль Церкви только к их осуществлению.
Церковный год, по мнению митрополита Антония, дает человеку возможность врастать в Бога. Он поразительно ярко высказывает эту мысль в проповедях Великого поста, в которых постоянно напоминает нам, что пост — это «время покаяния, время, когда наши окаменевшие сердца должны силой Божией превратиться в сердца плотяные… из холодных и жестких стать теплыми и открытыми для других и для Самого Бога»[32]. Это время, когда мы учимся подлинному самопознанию. Как говорит митрополит Антоний, подготовительные недели призывают нас задуматься над своими грехами, но когда мы вступаем в сам Великий пост, мы уже стоим не перед образами и рассказами о падении и раскаянии, мы стоим перед лицом святых, которые в начале жизни были такими же, как мы — хрупкими, слабыми, колеблющимися, но которые благодатью Божией, силой Божией стали теми людьми, которых мы почитаем, о которых ликуем. Они могут быть поставлены нам в пример, к ним мы обращаемся с молитвами о руководстве к спасению.[33].
Чтения, которые предлагает нам Церковь, помогают нашему раскаянию и придают сил для борьбы с собой. Церковь призывает нас к такому состоянию в своих богослужебных текстах, и многие станут поститься, будут питаться так, как указывает Церковь» [34]. В проповеди перед началом Великого поста Владыка Антоний напоминает своим прихожанам, что пост не состоит только в лишении себя одного или другого рода пищи, и если мы соблюдаем его строго, послушно, благоговейно, пост не дает никакого основания гордиться собой, быть самодовольным и уверенным в своей праведности. Потому что цель поста не заключается в том, чтобы отказать своему телу в том или другом роде пищи, а цель поста в том, чтобы научиться владеть своим телом и сделать его послушным орудием духа. Большей частью мы во власти своего тела…[35]
Для постящихся пост несет важное воспитательное значение. В проповеди о Страшном Суде митрополит Антоний напоминает нам повествование о Ное после потопа:
«После потопа, когда человечество стало еще более слабым, чем прежде, еще менее укорененным в Боге, более трагично одиноким, более трагично зависимым от твари, потеряв общение с нетварным, Бог говорит Ною: Теперь всё движущееся на земле, все твари будут вашей пищей; они будут вам в пищу, а вы будете им в страх… Это то взаимоотношение, которое человеческий грех, потеря Бога, установит: между нами и всем тварным миром, но особенно мучительно и чудовищно — с животным миром»[36]..
Он объясняет далее, что «воздержанием от мяса во время Поста мы свидетельствуем, что мы это понимаем и — о, в какой малой мере! — стремимся искупить» [37]. Пост предназначен для смирения плоти, возвращения телу его истинного предназначения — участия в духовной жизни и, по мере победы над страстями, пост становится напоминанием о Рае, который был утрачен, и в который мы призваны вернуться.
Помимо поста, важным элементом возрастания, о котором мы говорили выше, является чтение Писания, как личное, так и совместное чтение в Церкви[38]. Цитируя преподобного Иоанна Лествичника, митрополит Антоний говорит: «Слово Божие подобно прямой и отточенной стреле, оно может лететь в цель, оно может попасть в цель, оно может превозмочь любую толщу и любое сопротивление»[39]. Владыка Антоний убежден, что в Писании содержится руководство жизни для каждого христианина. В одной из бесед он говорит, что мы можем смотреть на себя в Евангелие как в зеркало, если читаем его открытым умом, открытым сердцем, благоговейно, «в Евангелии мы видим совершенного Человека Иисуса Христа, каким мы призваны стать…»[40]. Для этого мы должны вчитываться в Евангелие, стремится продумать его с разных сторон, чтобы не пропустить важных для нас уроков. В одной из проповедей в воскресение о блудном сыне митрополит Антоний говорит о своем опыте чтения этой притчи: «Раз за разом мне случается проповедовать на притчи о блудном сыне и о мытаре и фарисее, и каждый раз я замечаю, как легко <…> мне отождествиться с грешником, нашедшим свой путь обратно к Богу, с мытарем, который в сердечном сокрушении стоял у врат церкви, не в состоянии вступить в святое Божие место, или с блудным сыном, который, несмотря на свою невероятную бесчувственность, жестокость, всё же нашел свой путь домой». Но дальше митрополит Антоний замечает: «И как редко меня задевала за живое судьба фарисея, судьба старшего сына»[41].
Владыка Антоний предлагает нам еще один совет вдумчивого чтения Евангелия: нужно обращать внимание на то, как отзывается наше сердце. Какие места в Евангелии заставляют наши сердца «гореть внутри нас», как у Луки и Клеопы, шедших в Эммаус? Какие места мы не принимаем, восстаем против них?[42] Мы должны отметить и то, что нас вдохновляют, и то, против чего наша душа восстает.
По многим проповедям митрополита Антония, произнесенным на праздники отдельных святых, в Недели всех святых, всех святых Российской земли и святых Британских островов видно, что он так же подходит и к чтению житий. Святые являют пример, которому мы можем следовать, поэтому нужно изучать и размышлять над их жизненными путями. Так, например, владыка Антоний без колебаний включает в свою проповедь подробный рассказ о жизни свт. Луки Войно-Ясенецкого[43]. Однако, как и при чтении Писания, здесь необходима сосредоточенность: «В житиях святых мы обычно выделяем те места, которые им служат во славу, которые являют их величие, их святость, — все то, чему мы должны подражать. Но иногда мы находим в жизни святого событие, которое научило его чему-то значительному, и нам являет тоже нечто значительное»[44].
И наконец, митрополит Антоний советует с особым вниманием относиться к нашей молитвенной жизни. Церковь предлагает нам утренние и вечерние молитвы, и владыка Антоний рекомендует читать их каждый день, но не просто читать. Мы должны привести свои чувства в тишину и перед личной молитвой, и перед церковным богослужением[45]. Владыка Антоний советует: «Читайте молитвы, которые нам предлагаются молитвословом, утренние и вечерние молитвы. Выберите какую-нибудь молитву и сделайте ее программой жизни, и вы увидите, что эта молитва никогда не наскучит, никогда не потускнеет, потому что изо дня в день она будет оттачиваться, сама жизнь будет придавать ей остроту» [46]. С этой мыслью связана еще одна: мы должны всерьез относиться к словам, которые произносим в молитве: «Богу в молитве мы не можем говорить вежливые слова, слова пустой благовоспитанности».[47] Митрополит Антоний останавливается на этой мысли в беседе, на которую я ссылался выше[48]. «Мы взываем: не введи нас во искушение, и тут же бодро, полные жадного любопытства, устремляемся туда, где нас подстерегает искушение». Обращаясь к Богу таким образом, мы превращаем молитву в послание в никуда и «допускаем, чтобы молитва наша была мертва, чтобы она не живила нас, чтобы присущий ей накал не пронизал нас, мы все меньше отзываемся на ее требования, на ее воздействие и становимся все менее способны воплощать в жизнь те молитвенные слова, которые произносим». Здесь слова митрополита Антония перекликаются с известной мыслью Святого Иоанна Кронштадского.
Это общий путь, которым человек может идти к чистоте сердца. Теперь мы обратимся к некоторым более частным вещам, на которых останавливается митрополит Антоний в беседах со своими прихожанами.
Практический путь к обретению личности
Владыка Антоний любит часто цитировать в своих проповедях хорошо известную фразу из послания апостола Павла: «сила Моя совершается в немощи»[49]. И он обязательно напоминает, что эта немощь — «не лень, не робость, но та немощь, которая есть всецелая, совершенная самоотдача».[50] Это «благодатная немощь, рождающаяся в сокрушенном, смиренном и милующем сердце»[51]. Путь к обретению такого сердца — в открытости Божией благодати через смирение. Вся практика христианской жизни устремлена к стяжанию этой добродетели.
Один из первых шагов к смирению, по мысли Митрополита Антония, — умение принимать волю Божью. Он замечательно говорит об этом в проповеди об исцелении гадаринских бесноватых. Исцелив людей, Христос посылает бесов в стадо свиней, которое бросается с обрыва. Этим действием Христос вошел в жизнь всех людей этой деревни. Как на это отозвались люди?
Они приходят в ужас, потому что увидели силу Божию, явившуюся таким образом; она вселяет в них страх, а не благоговение. И они просят Христа уйти: Оставь наши пределы, уйди от нас! То, что Своим действием Христос исцелил, спас людей не имело никакого значения; для них важно только то, чего они лишились — их свиньи.
Вместо того, чтобы принять действие Божие, направленное ко спасению, они отвергают и само действие, и Того, Кто действовал. И как трагическое следствие этого, они изгоняют Бога из своего города и своей жизни.
В другой проповеди митрополит Антоний прямо говорит о том, что смирение означает принятие Божьей воли. «Смирение не в том, чтобы тупо повторять слова о нашем недостоинстве… Смирение — это состояние плодородной земли, которая лежит безмолвная, открытая под небом; она принимает безропотно и дождь, и солнце, и семя; она принимает навоз и все, что мы выкидываем из нашей жизни; в нее врезается плуг и глубоко ее ранит, и она остается открыта, безмолвна, и она все принимает и из всего приносит плод»[52]. Более того, мы призваны не только принимать все, что Бог дает нам, но и воспитывать в себе чувство благодарности за все обстоятельства нашей жизни. Суть этого отношения в последних словах свт. Иоанна Златоуста, сказанных на смертном одре в изгнании: «Слава Богу за все!»[53] Смирение трудно понять, и трудно его достичь. Но, по мысли владыки Антония, мы должны учиться благодарности — и смирение родится в нас[54].
В прямой связи с этим мы видим отношение Владыки к страданию. Если переносить его как должно, страдание может направить нас к Богу. Как свидетельство этому владыка Антоний приводит притчу о блудном сыне: он «пришел в себя путем страданий, обездоленности, отверженности»[55]. Именно эти обстоятельства подвигли его возвратиться домой. В беседе «О страдании и смерти детей» владыка Антоний говорит об этом подробней. Он утверждает, что не обязательно осмысливать страдание, чтобы получить пользу, которую Бог вложил в него. Он задает вопрос: «Может ли страдание дать что-либо вечной душе ребенка или оно представляет собой только кошмар и бессмыслицу?» И напоминает нам, что «встреча между Богом и человеком происходит на уровне человеческой души»[56], и страдание может иметь значение в этой встрече.
Принятие воли Божией должно проявляться и в наших отношениях с людьми. Божьим промыслом отношения с ближними открывают нам достаточно возможностей учиться смирению и самоотверженности. Ведь, к примеру, мы призваны любить своего ближнего, а любить означает «предпочесть все то, что дорого для любимого человека, тому, что дорого нам[57]». Это значит, что все наши отношения, все общение помогают воспитывать в себе смирение. В своих проповедях, произнесенных в Неделю о расслабленном владыка Антоний нередко повторяет, что мы должны видеть и духовную, и телесную нужду другого человека и отзываться на нее. «Когда мы научимся отвернуться от себя, чтобы давать другим, мы увидим, что наше сердце стало способным повернуться к Богу открыто, любовно, благодарно, радостно!».[58]
Владыка Антоний указывает на то, что наши отношения часто бывают поражены грехом. Он начинает многие свои проповеди в Прощеное воскресенье неизменным напоминанием слов молитвы Господней: «Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим»[59]. Он говорит: «Прости тех, кто согрешил против тебя, потому что если ты не простишь, ты сам не можешь быть прощен» [60]. Митрополит Антоний убежден, что, прощая, мы также избавляемся от груза собственных грехов, прощение является отвержением себя, отказом от своего эго; в этом и обещание Господа даровать прощение нам самим, и наше понимание общих человеческих слабостей. Владыка Антоний добавляет: «Избави Бог, чтобы мы когда-нибудь смогли простить себя, но мы должны научиться, никогда не допустив этого, вместе с тем быть способными принимать и получать щедрый дар прощения от другого человека». [61]
Митрополит Антоний касается и других аспектов нашего отношения к окружающему миру. Первый — вопрос об обладании. Нередко случается, что какие-то вещи в жизни христиан начинают занимать больше места, чем Бог. Владыка часто говорит об этом в проповедях на притчу о брачном пире. Все приглашенные отказались прийти на пир, и у каждого была своя причина: один «купил поле и думал, что владеет им, а на самом деле он оказался во власти того, что приобрел»[62]. Мы сами должны быть управителями всякого богатства, которым располагаем. Митрополит Антоний поясняет эту мысль словами святого, который говорит о себе, что «когда он съедает кусок сверх своей необходимости, когда он приобретает или удерживает что-то сверх своей строгой нужды, он украл это у голодного, он украл это у бездомного, он украл это у замерзающего — он вор»[63]. Если мы научимся быть хорошими управителями, наше богатство не будет стоять препятствием в отношениях с Богом, в любви к брату. Митрополит Антоний, говоря о двух других приглашенных в этой притче, анализирует подобным образом и другие препятствия в отношениях современного человека с Богом. Духовную опасность этого греха митрополит Антоний выразил в следующих словах: «…зажимаем ли мы в руке медяк или чувствуем себя владельцами многого — умственного, эмоционального или материального — это не важно; суть в том, что мы не можем больше пользоваться ни рукой, ни умом, ни сердцем».[64] Жадность парализует сердце — тот духовный орган, который способен воспринимать благодать.
Еще два совета из проповедей владыки Антония составляют важную часть христианской нравственности. Первый из них о том, чтобы иметь память смертную. Воспитать в себе память смертную, значит иметь твердую уверенность в том, что жизнь коротка и может оборваться в любой момент. Задача не в том, чтобы цепенеть в ужасе перед смертью, но в том, что «каждый миг нашей жизни должен быть совершенным»[65]. Это понимание помогает наиболее полно осуществить свое христианского призвания, потому что слишком часто «мы живем, словно пишем только набросок жизни, которую мы будем жить „когда-нибудь”, позже, когда сможем этот черновик превратить в окончательную повесть»[66].
Второй совет говорит о том, что нужно стоять на страже своих чувств. Часто проповеди митрополита Антония на притчу о брачном пире бывают посвящены страстной привязанности к видимому миру, о чем было сказано выше. Но в одной из них он в духе патристической традиции говорит о другой борьбе, о борьбе со своими чувствами: «кто-то из древних святых сказал, что образ пяти волов указывает на тот труд, который мы должны совершать; но нельзя ли сказать, что пять волов изображают наши пять чувств? Беспорядочное, произвольное употребление наших чувств ослепляет нас к невидимому».[67] «Большей частью мы во власти своего тела; всеми нашими чувствами мы влечемся к тому или другому удовольствию, к такому самоудовлетворению, которое переходит границы чистоты, какой ожидает от нас Бог». [68]
Я хотел бы сказать еще об одном аспекте практического учения, которое мы находим в проповедях Митрополита Антония. Этот последний аспект является важнейшим и стоит за всем, что сказано. Это покаяние. Чаще всего попытки жить христианской жизнью оканчиваются поражением — но это не должно ввергать в уныние. Провалы и ошибки помогают взглянуть на себя более правдиво, а правдивое видение себя лежит в основе духовной жизни[69]. Перефразируя мысль владыки Антония, Господь позволяет нам увидеть в себе темноту, чтобы мы могли пролить на нее свет[70]. И хотя мы не должны унывать, видя свою греховность, нам следует учиться ее оплакивать, это одно из условий прощения. «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью»[71]. Однако владыка Антоний видит слабость современных христиан, чаще всего выражая это как признание собственной слабости, говорит словами одного из оптинских старцев: «Никто не может прожить без греха», и продолжает: «мало кто умеет покаяться так, чтобы грехи были омыты до белизны. Но есть одно, что доступно каждому: если мы не умеем избежать греха и не умеем истинно покаяться, тогда нам остается нести бремя греха, нести его терпеливо, нести его горестно, но не стараясь уйти от скорби и мучительного переживания греха»[72]
Ужас греха — не в нарушении той или иной заповеди, а в том, что согрешить означает «что мы отворачиваемся от Того, Кто полюбил нас на жизнь и на смерть»[73], отвергнуть Бога и Его благодать. Грех мешает нам исполнить наше человеческое призвание, соединиться с Божественной благодатью. Именно поэтому так важно покаяться или, по крайней мере, положить начало покаянию.
Заключение
Главный итог борьбы со страстями будет, по мысли митрополита Антония, оценен, на Страшном Суде двумя вопросами: «Ты любил?» и «Был ли ты человечен?». Оба эти вопроса выражают для владыки Антония одно и то же[74]. Он часто повторяет, что всей своей жизнью мы должны стремиться стать подлинно человечными, вырасти «в меру человека».
В настоящей работе мы не делаем попытки исчерпывающе представить богатство практического наставления, данного нам Владыкой Антонием. Не только в проповедях, но и в беседах он говорит о вещах, которые считает необходимыми в духовной жизни, — например, о роли духовного отца, об исповеди. Но мы приводим обзор основных практических советов, которые он давал в проповедях своим прихожанам на протяжении ряда лет, помогая справляться с тем, с чем, как он знал, человек сталкивается в своей жизни изо дня в день.
Митрополит Антоний Сурожский — один из замечательных современных православных проповедников, призывающий в твердой вере взять на себя «благое иго», чтобы из статуи превратиться в подлинного человека, потому что Тот, к Кому стремится все наше существо, в нас верит.
[1] Ин 3:16
[2] Свт. Иоанн Златоуст. Толкование Евангелия от Иоанна. Беседа 31:1
[3] Проповедь в неделю о мытаре о фарисее 4 февраля 1990. (Здесь и далее проповеди цитируются по архиву сайта www..mitras ru — прим. сост.)
[4]О встрече. Клин: Христианская жизнь, 1999. С. 94, 97. Схожую мысль мы встречаем в проповеди «Об истинном достоинстве человека», прочитанной в Church of Saint Mary (Кембридж) 22 октября 1967 года. Интересно также следующее: как замечает о. Георгий Флоровский в своем сочинении «Вера и культура», при том, что в философии экзистенциализма содержится много верного, при том, что многие экзистенциалисты приняли христианство, но даже они не способны до конца принять учения Церкви о человеческом достоинстве. См.: Florovsky, Georges. ‘Faith and Culture’ // Christianity and Culture (Belmont).1987. С. 18-19
[5] «Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности, над бездной собственного своего ничтожества». Слово в день обретения мощей свт. Алексия //Филарет, митрополит Московский и Киевский. Слова и речи. Москва. 1877. Т. 2. С. 436
[6] О встрече. Клин: Христианская жизнь, 1999. С. 134
[7] Иоанн Златоуст, свт. Беседы на Книгу Бытия. Беседа XII //Полное собрание творений в русском переводе. Т. 4, кн. I. СПб., 1898
[8] Metropolitan Anthony of Sourozh. ‘Some Aspects of the Doctrine of Creation’ in Sobornost 4 (1964) 10. 552
[9] Об истинном достоинстве человека //Труды. М., 2002. С. 272.
[10] Например: Prodigal Son. 1991-2-3 and Parable of the Prodigal Son. 1967-2-26
[11] Быт 1:26
[12] Григорий Нисский, св. Об устроении человека. This is further explained by Saint Gregory of Nyssa in his work On the Origin of Man where he writes: We possess the one [image] by creation; we acquire the other by free will.” См. также: Louth, Andrew (ed.) Ancient Christian Commentary on Scripture: Old Testament. (Downers Grove: Inter Varsity Press, 2001). Volume I. 33.
[13] Metropolitan Anthony of Sourozh. ‘Some Aspects of the Doctrine of Creation’ in Sobornost 4 (1964) 10
[14] О некоторых категориях нашего тварного бытия //О встрече. СПб., 1994. С. 130.
[15] Saint Gregory Palamas Sunday. 1990-3-11. Эту мысль мы находим почти во всех проповедях и беседах митрополита Антония, посвященных прп. Григорию Паламе. См., например, The Triumph of Orthodoxy. 1990-3-4
[16] Труды. М.: Практика, 2002. С. 110.
[17] Там же. С. 111.
[18] Ср. Труды. М., 2002.С. 187-188.
[19] Об этом см.: “The ‘Onslaught of the Intellect’ and the Potential of Doubt” in The Living Body of Christ. (London: Darton, Longman and Todd Ltd., 2008). 71-89
[20] Мф 5:16
[21] Protecting Veil of the Mother of God. 1990-10-14.
[22] Митрополит Антоний объясняет, почему Фома, призывавший других апостолов идти в Иерусалим и умереть с Христом, усомнился в Его Воскресении, тем, что не нашел перемены в апостолах, видевших воскресшего Господа. См., например, Неделя апостола Фомы 1995-4-30.
[23] Мф 11:12
[24] Мф 18:23-35. 1976-8-29
[25] Publican and Pharisee. 1990-2-4.
[26] Митрополит Антоний кратко выражает мысль св. Серафима Саровского: «Благодать Божия всегда рядом; но мы не всегда отзываемся» (http://www.mitras.ru/archive/060408.htm) See Sunday of Saint Mary of Egypt. 1990-4-1.
[27] Sunday of the Cross. 1989-4-2.
[28] Ibid.
[29] Prodigal Son. 1991-2-3.
[30] Metropolitan Anthony of Sourozh. ‘The Prayer of Intercession’ in Sourozh. 1(1980). 22-33.
[31] On Holy Communion. Undated
[32] Saint John of the Ladder. 1989-4-9.
[33] Sunday of Forgiveness. 1989-3-12.
[34] Sermon on Fasting. 1990-11-25
[35] Forgiveness Sunday. 1996-2-25
[36] Sermon on the Last Judgement. 1989-3-5
[37] Ibid.
[38] В слове на Лк 8. 1979-10-28 митрополит Антоний говорит: «Божие слово мы слышим из года в год, мы слышим его в Евангелии, читанном в церкви, мы сами читаем его изо дня в день…»
[39] Reading the Signs of the Times. 1974-5.
[40] Healing of the Blind Man. 1991-1-13.
[41] The Sunday of the Prodigal Son. 1984-2-19
[42] On Being True to Oneself. 1990-8-12
[43] All Saints of Russia Sunday. 1989-7-2
[44] The Feast of Saint Anthony the Great. 1994-1-30.
[45] See Sermon.1996-9-8 and Admonition by Metropolitan Anthony to the London Parish. 1994-11-6.
[46] Metropolitan Anthony of Sourozh. ‘Prayer and Life’ in Lumen Vitae. XXIV (1969) 4
[47] On Prayer before Communion. 1988-9-18.
[48] Митрополит Антоний дает очень интересный пример из своего общения с духовным отцом, иллюстрирующий этот совет. Андрей (так звали владыку Антония до принятия пострига) поссорился с мальчиком и не мог ему простить, и о. Афанасий дал ему совет: «Когда читаешь “Отче наш”, там есть момент, где говорится: “прости, как я прощаю”. Дойдешь до этого места и скажи: “Господи, не прощай меня, потому что я Кирилла простить не могу». И Андрею показалось невозможным это сделать. Он не хотел лишиться Божьего прощения. Тогда о. Афанасий посоветовал: «Ну, если ты не можешь честно сказать этих слов, то перескочи через это прошение. Но я запрещаю тебе просить о прощении, пока ты сам не простил». See Crow, Gillian. ‘This Holy Man’: Impressions of Metropolitan Anthony. (London: Darton, Longman and Todd Ltd., 2005). 61-62
[49] 2 Кор 12:9
[50] On Prayer of the Departed. 1989-9-2
[51] Consecration as Bishop of Sergievo. 1957-11-30
[52] The Mother of God. 1985-5-19.
[53] Palladius. Dialogue Concerning the Life of Saint John Chrysostom. trans. Herbert Moore (New York: The McMillan Company, 1921). 96 Цит. по: Иоанн Златоуст, свт. Слава Богу за всё: Сборник писем Москва, 2005
[54] The Publican and the Pharisee. 1990-2-4.
[55] The Parable of the Prodigal Son. 1967-2-26
[56] The Suffering and Death of Children: A Talk to the Society of the Child Jesus. 1971-11
[57] The Parable of the Merciful Samaritan. 1997-11-30
[58] Sermon on the Commandments. 1989-10-1
[59] Мф 6:12
[60] Forgiveness Sunday. 1973-3-11
[61] The Parable of the Sheep and the Goats. Undated (http://www.mitras.ru/soul_put/put_6.htm)
[62] Bridal Feast. 1989-12-24 (http://www.mitras.ru/inname/in_93.htm)
[63] Reading of the Five Loaves. 1989-8-13
[64] The Rich Young Man. 1991-8-18
[65] Труды. М., 2002. С. 58-59.
[66] The Parable of the Rich Man. 1980-11-30
[67] Bridal Feast. 1990-12-30
[68] Forgiveness Sunday. 1996-2-25
[69] On Being True to Oneself. 1990-8-12
[70] See Publican and Pharisee. 1990-2-4 and Metropolitan Anthony of Sourozh. ‘An Introduction to Lent’ in Sourozh (1987) 27. 3-33
[71] Пс 125:5
[72] How can I deal with my sinful condition? 1984-8-12
[73] St. John Climacus. 1987-3-29
[74] Sunday of the Last Judgement. 1972-2-13