«Отче наш»
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня во время литургии меня с новой силой и новым чувством трепета поразили слова, которые мы произносим в начале Молитвы Господней, “Отче наш!”.
У этих слов двоякое измерение; одно нам легко доступно, и однако, мы так мало живем им; а другое столь трепетно-страшное, что мы должны были бы произносить эти слова, только глубоко испытав свое сердце, со всей тщательностью и сокрушенностью.
Слова Отче — Отец! — наш мы всегда понимаем как указание на то, что Бог — Отец нас всех, что мы — Его дети, Его дочери, Его сыновья. И этого уже должно бы быть достаточно, чтобы создались между нами отношения такой глубины, такой чистоты и великодушия, которые сделали бы Церковь образом Царства Божия уже пришедшего в силе. Между нами не должно было бы быть разделений, трещин; хрупкость одних должна была бы поддерживаться силой других; ничто не должно было бы омрачать мир, делая его подчас местом таким уродливым, а подчас местом, где так страшно жить. Но и на таком уровне нам не хватает этого столь простого понимания: что мы все братья и сестры, потому что Бог принял нас как Своих детей.
Но есть и другое измерение, еще более трепетное. Если вы прочитаете евангельский отрывок, где Господь дает эту молитву Своим ученикам, то станет ясно, что когда Он говорит: Молитесь так: “Отче наш”, Он имеет в виду “Мой Отец и ваш Отец”. Поэтому мы не должны быть столь смелы и дерзки и не отдавать себе отчет, что, произнося эти слова, мы заявляем себя братьями и сестрами Христа; ведь после Своего воскресения Он сказал женщинам: Пойдите к братьям Моим и скажите им об этом.
Христос признает нас за Своих братьев и сестер, — достойны ли мы такого признания?.. Еще меньше, чем в первом случае, на который я указал. Можем ли мы говорить, что стремимся быть по отношению к Богу тем, что есть Его Единородный Сын, и что по отношению к тварному миру мы являемся тем, чем захотел быть Господь Иисус Христос: отдать Свою жизнь так, чтобы другие могли жить?
И однако, как часто мы повторяем эти слова, не чувствуя, что они являются вызовом для нас, таким вызовом, который стоит перед нами все время: един ли я со Христом? Могу ли я обращаться к Отцу Христа как к своему собственному, потому что во Христе я стал подлинно Его сыном или Его дочерью?..
И в предельном смысле, это относится к тому, как мы должны — или не должны — подходить к Причастию. Мы идем причащаться подчас из самых глубин нашего существа; но иногда по привычке, легковесно. Апостол Павел предупреждает нас: если мы идем и принимаем Дары Божии недостойно, они будут для нас как огонь пожигающий. “Недостойно” означает — в состоянии греха непризнанного, нераскаянного; и “раскаянный” не означает “оплаканный”, но такой, против которого мы боремся и который не должен больше быть частью нашей жизни.
Иногда мы идем не в таком состоянии, которое делало бы причащение Святых Даров осуждением для нас, но мы идем легкомысленно, легко, — потому что праздник, потому что наши именины или, просто, потому что воскресный день, потому что всех позвали…
Да, позвали — но все должны отвечать с пониманием и ответственностью. Тем же из нас, кто не созрел, тем из нас, кто идет легко, без понимания, кто отделен от Боге не грехом, который делает нас Его распинателями, но просто нашей неспособностью понимать, что мы делаем и что с нами случается, святой Симеон Новый Богослов говорит слова, которые в известной степени могут нам быть утешением, но также и предостережением. Он говорит: Бог милостив, и если мы идем к Нему, неспособные на приобщенность Ему, Он как бы отступает от Святого Хлеба и Святого Вина, и мы приобщаемся просто хлебу и вину, — не Его Телу и Крови.
Но это не так просто. Подумать, что Бог отступает, покидает Свою Тварь, вино и хлеб, из-за нас — очень страшно. Этот хлеб, это вино в тайне приобщения стали тем, чем вся тварь призвана быть, когда, по слову Апостола, Бог будет все во всем, когда все будет пронизано Божеством, сиять Божеством, будет обожено. И из-за нас этот хлеб, уже вступивший в эту тайну, ее лишается и отпадает обратно в область вещей естественных, в мир, который мы называем “естественным”, но который есть просто падший мир.
Поэтому когда мы будем произносить Молитву Господню — задумаемся, и поставим перед собой вопрос: где я? На одном уровне: являюсь ли я братом, сестрой для тех, которые меня окружают? Если же нет — как я могу произносить такие слова, как я могу говорить “Прости, как я прощаю”, если вся моя жизнь — отрицание моего ближнего? И с другой стороны, спросим себя: где мы находимся в приобщенности к Богу, насколько глубоко мое единство со Христом? Могу ли я произносить эти слова так, как Он их произносил, потому что я един с Ним?.. Тогда мы могли бы подходить к причастию не с такой легкостью, но с новой глубиной, новой верой, и приносить плоды того, что нам было дано.
Как дивно, что Бог принимает нас в нашей хрупкости, несмотря на наши грехи. Но преподобный Серафим Саровский говорил: Христос тебя примет — но понимаешь ли, какую цену Он за это платит? Голгофа, распятие, смерть, схождение во ад — вот цена.
Вот вызов, перед которым мы стоим каждый раз, когда произносим Молитву Господню или идем к Причастию. Будем внимательны к этому, и тогда мы будем возрастать из силы в силу, и Христос будет не только с нами, но и в нас. Аминь.
Пер. с англ
Опубликовано: Cathedral Newsletter. Сентябрь 1994, № 276.