По случаю возведения в сан митрополита
Мне трудно отвечать на светлые, животворящие слова, которые мне были сказаны отцом Александром и нашим старостой. Трудно не потому, что нелегко найти в сердце живой отклик на них, а потому, что уж очень сердце полно и благодарности и вечно во-зобновляющегося изумления о том, сколько я на своем пути нашел любви и поддержки и от Бога и от тех, которые шли рядом или шли далеко, далеко впереди.
Бог взыскал меня, когда я Его не искал: неверующего юношу Он застиг врасплох и принудил стать верующим, а затем, после этой первой изумительной встречи с живым Богом, которая положила конец тьме, облекавшей ранние юношеские мои мысли, началось время, когда Спаситель через людей меня воспитывал изо дня в день, из года в год. Я с радостью могу сказать, что меня, во всем что есть живого, хорошего, сделали те люди, которые лаской и твердостью меня вели и окружали. Трехсвятительское подворье — подвальный, убогий храм, затем миссионерская церковка Божией Матери «Всех скорбящих Радости» и св. Женевьевы Парижской — храмы малые и с виду убогие, а вместе с этим разверзающиеся за пределы вселенной места пребывания Божия, достаточно великие, чтобы Сам Бог почивал в них среди Своего народа, среди людей, которые Его полюбили искренне и, в то время, ценой какой-то, потому что, как говорил нам отец Александр, это было время отчуждения многих от нас, извержения нас из среды самых близких нам людей. И тогда, как мы радовались этой отчужденности тех, кто не полюбил прежде всего креста Господня, кто избрал путь свободы собственной, а не рабство вместе со Христом. То немногое, что нам пришлось пережить оскорблениями, унижением, подозрением, которыми нас окружали, — сколько это нам давало радости при мысли, что это, правда малый, но всё же какой-то отблеск того, что происходит с Русской Церковью, тогда еще под водительством Сергия, архиепископа Нижегородского, который был заместителем митрополита Петра, Местоблюстителя патриаршего престола Московского и всея Руси. Как величественно звучали эти слова, когда мы думали о тех немногих, которые взяли на себя крест Господень и которые сияли во тьме и буре русской жизни ранних лет. Как мы благоговейно произносили священные имена патриарха Тихона, Местоблюстителя, тогда томившегося в изгнании, и Сергия — мудрого, мужественного вождя, который не только корабль Церкви вел, но и каждую нашу душу направлял по единственному пути, где была вся правда евангельская. Как можно было бы, окруженным таким облаком свидетелей, остаться мертвым в те ранние годы, когда душа еще способна принять отпечаток всего?
А потом прошли годы, жили и умирали большие люди, которые постепенно воспитывали нашу душу и жизнь: Елевферий, митрополит Литовский и Виленский, Афанасий, первый после владыки Вениамина настоятель Трехсвятительского Подворья и мой духовный отец, и многие другие, которых вспоминаешь с благоговением и со священным ужасом и с такой радостью, с такой радостью.
И во всем этом чувствуется и видится мне, что я живу только вкорененностью своей в ту среду, которая мне всё дала. Отец Александр и Александр Георгиевич напомнили нам о том, что я в этот приход пришел ни с чем: без опыта, без знаний настоящих, только с искренней любовью ко Христу и желанием послужить. И как вы меня приняли, и как вы меня воспитали, сколько любви человеческой и сколько дивного, ужасающего душу явления веры и Божественной любви и опыта неба я встретил среди вас. Не знаю, рос ли я духовно, но знаю, что сердце делалось таким богатым тем, что я изо дня в день получал от вас, и я чувствую, что моя судьба не есть судьба человека, который проходит через жизнь одиноко, совершая где-то свое служение — то в одном приходе, то в другом, то в одной славе, то в другой, то с одним крестом, то с другим. Моя судьба сливается с судьбой нашего дивного, поистине святого Подворья, нашей убогой, исполненной благодати церкви Божией Матери и с этим приходом Успения. У нас общая судьба, и в этом радость — моя и ваша. Меня жизнь не оторвала от тех, которые когда-то были моими братьями, а вернула меня к ним, и от вас не оторвала, которые стали со временем родными моими детьми. И вот будем, как мы начинали, строить нашу церковную жизнь не для себя, не для того, чтобы нам в этом храме было хорошо, а для того, чтобы этот храм был местом, где живой Бог может через нас встретить трепетные, излучающие души, чтобы этот храм стал местом, где неверующий обретет веру, встретит Самого Христа, где раненый встретит доброго самарянина и где разбойник, дошедший до предсмертного своего часа, увидит разверзающиеся перед ним бездны Царства Небесного.
Мы — одно с Русской Церковью, её слава — наша слава. Она несет крест и защищает нас своей любовью. Мы ничего не несем, мы еще как дети, Ею носимые. Будем ее любить, будем без страха исповедовать, что мы дети ее, что ничто нас не разделяет с ней, и будем брать пример с тех, на которых мы постоянно удивляемся — великих кормчих Русской Церкви, и рядовых священников, и простых людей: как они молятся — будем так учиться молиться, как они стоят в вере и за веру — будем учиться так стоять, как они умирать умеют — будем и мы умирать, и тогда будем и мы действительно здесь образом и присутствием Тела Христова, живоносного спасительного Тела. Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святого Духа. Возлюбим, потому что без любви исповедовать Бога любви невозможно, и дай нам Господь, чтобы Он в нас изо дня в день побеждал и чтобы Он нас покорил до конца, и чтобы мы были действительно для многих тем телом ломимым во оставление грехов.