Подвиг новомучеников как свидетельство любви

Духовное и богословское наследие приснопамятного митрополита Антония очень разнообразно. Мы черпаем из него наставления о молитве, о предстоянии перед Богом, о построении взаимоотношений с близкими, о труде перенесения болезней и о подготовке к смерти. Темой же настоящего сообщения является видение приснопамятного Владыки святости подвига новомучеников и исповедников Церкви Русской.

К подвигу новомучеников владыка Антоний неоднократно обращался в своих проповедях и выступлениях, и, несомненно, для него самого осознание этого подвига и молитвенное предстательство новомучеников имели важное значение.

Мученики — древнейший сонм святых, прославляемых Церковью. В греческом и латинском языках мученики обозначаются соответственно словами «µάρτυς» (мартис) и «martyr» (мартир), которые при дословном переводе на русский язык соответствуют слову «свидетель». Древнецерковная традиция видит в подвиге мученичества в первую очередь подвиг свидетельства о Христе «даже до смерти» (Фил 2:6­8). Подтверждение этому мы можем найти в многочисленных богослужебных текстах, посвященных мученикам, в том числе и в службе новомученикам и исповедникам Церкви Русской. При этом в разных текстах, как в богослужебных, так и богословских, смысл этого свидетельства обозначается по-разному. Это может быть и прямое свидетельство о Христе Иисусе, Свете Истинном, как в светильне службы Новомучеников, так и свидетельство мучеников о их верности Христу, как это звучит в молитве Новомученикам.

Следуя церковной, святоотеческой традиции, митрополит Антоний также видел в подвиге мучеников в первую очередь подвиг свидетельства, но он обратил внимание на особый аспект, особую грань этого свидетельства.

Видение подвига мученичества и вообще святости Владыка основывает на словах Ап. Павла из Первого послания к Коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13.1–3).

По словам Владыки, «главное в мученике — не кровь, а неизменная, не изменяющая любовь. Дело не в тиграх и львах. Многие люди погибали, растерзанные хищными зверьми, но только те, чья смерть была проявлением милосердной любви, то есть любви к Богу и любви к людям, погибли мучениками в основном смысле этого слова, µάρτυς, то есть свидетелями».

В проповеди в день памяти Новомучеников Российских в 1995 году Владыка сказал:

«Слава церковная — ее мученики, потому что мученики веры это люди, которые оказались настолько укоренены в любви к Богу и в любви к ближнему, что они были готовы быть свидетелями перед всем миром о Божественной любви. И не только любовь к Богу они проявили; это было личной их любовью. Но и любовь к миру они проявили тоже, потому что они отдали свою жизнь для того, чтобы иметь возможность всем людям, всем, кто только мог услышать их глас, всем, кто мог услышать об их подвиге, засвидетельствовать о том, что Бог есть Бог любви, и что у Него есть на земле свидетели, настолько убежденные в Его правде и в любви Его, что они готовы отдать и всю жизнь свою во свидетельство тому».

О святости вообще, Владыка говорит: «Определение святости через чудеса и тому подобные явления — недостаточно». «Святость — любовь Божия, действующая свободно и сознательно». «Евангелие пробуждает любовь, и одна только любовь и определяет святость».

Прославляя подвиг новомучеников Церкви Русской, митрополит Антоний говорил: «Мученики, исповедники Российские являются славой русской земли перед лицом Божиим, свидетелями того, что в самые страшные, темные годины нашей истории, издревле и до сих пор, были сонмы людей, мужчины, женщины, дети, которые так Ему поверили, так отдали себя в Его руку на служение, что они до смерти остались Ему верными.<…> Подумайте, что это значит: Бог так возлюбил мир, что Он Своего Сына Единородного отдал на смерть для того, чтобы мы поверили в Его любовь, поверили в Его учение, последовали за Ним, и стали достойными себя самих и той любви, которую Бог нам подарил. <…> и наша Русская земля ответила на эту любовь Божию, отдав себя. Тысячи и тысячи людей жили достойно этой любви; и тысячи и тысячи людей умерли достойно этой любви».

В подтверждение сказанному Владыка проводит конкретные примеры проявления любви в подвиге мученичества за Христа, явленные в России в минувшем ХХ столетии.

Один из любимых Владыкой примеров — это рассказ о молодом священнике, которого в ранние годы русской смуты арестовали за проповедь Евангелия. Он провел в тюрьме несколько месяцев, подвергался допросам, пыткам, пережил страх, оставленность, одиночество. Его выпустили. Родственники, друзья его окружили: «Что осталось от тебя?» — спрашивали они человека, который попал в тюрьму молодым, крепким, пламенным, а вышел оттуда изможденным, поседевшим, как будто сломленным. И он ответил: «Страдание поглотило все. Осталось одно: любовь». И он без колебания снова принялся за проповедь среди тех, кто его предал и выдал, и умер в концентрационном лагере.

Другой любимый Владыкой пример о рабе Божией Наталии, которая ценой своей жизни спасла жену белого офицера с двумя детьми от расстрела. Это произошло в девятнадцатом году, когда один из городов средней России, переходивший раз за разом из одних рук в другие, оказался в руках новой власти; в этом городке находилась женщина, жена русского офицера со своими двумя детьми. Она спряталась на окраине города в опустелом домике и решила переждать до момента, когда сможет бежать. Однажды вечером кто­то постучался к ней в дверь. Она трепетно ее открыла и оказалась перед лицом молодой женщины, ее же лет, которая ей сказала: вы ведь такая­то, не правда ли? Вам надо немедленно бежать, потому что вас предали, и сегодня ночью придут вас брать. Мать посмотрела на нее, показала своих детей: куда мне бежать — они же далеко не пойдут, и нас сразу узнают! И тогда эта женщина, которая была просто соседкой, улыбнулась и сказала: «Нет! Вас искать не станут, потому что я останусь на вашем месте». «Но вас расстреляют!» — сказала мать. И молодая женщина снова улыбнулась: «Да! Но у меня нет детей». И мать ушла, а молодая женщина осталась. Глубокой ночью пришли, застали эту молодую женщину (звали ее Натальей) и расстреляли. Мать с детьми спаслась, и Владыка был лично знаком с ней и ее детьми.

Мы знаем, что можно привести и другие подобные примеры. Например, мученическую кончину убиенного в Бутове Сергея Михайловича Ильина, пострадавшего по обвинению в совершении тайных богослужений, которые совершал его брат, известный в Москве священник отец Александр Ильин. Сергей Михайлович не указал на следствии, что предъявленные по документам следствия обвинения относятся не к нему, мирянину, С.М. Ильину, а к его брату, священнику А.М. Ильину, и принял смерть за брата.

Опыт общения с представителями поколения наших отцов и дедов, прошедших через горнило гонений за веру, тюрьмы и лагеря, свидетельствует нам, что эти люди были удивительно любвеобильны, светлы и радостны, и, общаясь с ними, мы находились в атмосфере любви и света.

Говоря о подвиге новомучеников, Владыка особо обращал внимание на значение этого подвига для нас: «Мученики являют нам новую высоту любви Божией в человеческих сердцах, новую победу Божию. Бог снова являет Себя, и мученичество одного перерастает в спасение другого».

В другом месте он говорил: «…из них многие отдавали свою жизнь за Христа, за веру, были замучены и в застенках, и в тюрьмах, и в лагерях за то, что они верили во Христа, и предпочитали умереть скорее, чем отказаться от Него, от своего Бога, от своего Спасителя, от Того, Кто так их возлюбил, что Он Сам Свою жизнь отдал, чтобы мы не сомневались в Божественной любви и чтобы нам открылись врата вечной жизни».

«Мы должны быть благоговейно благодарны за их подвиг, за величие их души, за дерзновение их жизни; но каким вызовом является их жизнь для нас. Мы живем жизнью серой, часто без подвига внутреннего, и, конечно, без внешнего подвига. <…> Так ли мы отвечаем на любовь Божию? <…> И их память мы должны совершать не только тем, чтобы ликовать о них, чтобы дивиться на них, а тем, чтобы, взглянув в их жизнь, стать подобными им, отдать свое сердце, отдать свою жизнь для служения Тому Богу, Который нас научил такой любви».

Владыка Антоний был современником новомучеников, человеком, перенесшим тяготы эмигрантской жизни, горячо любившим Россию и, несмотря на все искушения, верным сыном Русской Православной Церкви. Он чаял прославления в лике святых новомучеников и исповедников Российских, и канонизацию Собора новых мучеников русских он принял с радостью.

К сожалению, приходится признать, что, несмотря на прославление этого великого сонма новых русских святых, при ответе на вопрос, поставленный Владыкой: «Так ли мы отвечаем на любовь Божию, явленную через подвиг новомучеников?» — мы потупляем взоры.

Но, слава Богу, в Церкви происходит осознание этого подвига. В честь новомучеников освящаются храмы, крестятся новопросвященные. Новым святым пишутся иконы, им совершаются богослужения, в их память проходят крестные ходы, организуются конференции. Ведется многолетняя полемика о критериях, необходимых для прославления в лике святых того или иного члена Церкви, пострадавшего в страшные годы гонений. И видение подвига новомучеников как свидетельства о любви, о чем учил приснопамятный митрополит Антоний, является важным вкладом в соборном осознании значения и величия подвига, совершенного великим сонмом новых мучеников Церкви Русской.

Ответы на вопросы

Вопрос из зала: Скажите пожалуйста, может ли человек стать мучеником или святым вне Церкви?

Протоиерей Кирилл Каледа: Если понимать слово «мученик» в том смысле, как понимала Церковь и как это понимал владыка Антоний, как свидетельство о Боге, то вне Церкви стать святым и называться мучеником нельзя. Это будет просто страдалец.

А. И. Шмаина­-Великанова: Мне кажется, Владыка в том фрагменте, который мы сейчас услышали, присоединяет к тем, кого он называет героями веры, несколько категорий людей. Он говорит: мы не знаем, были ли они верующими в том смысле, в котором мы можем говорить о  митрополите Вениамине, митрополите Владимире, но они (дальше он называет три категории) по любви к родине, по любви к родным и по любви к правде отдали свою жизнь. Мне кажется, что в эти три категории укладывается очень многое. Родина — хорошая вещь, но человек точно так же может любить какую-нибудь другую большую вещь, например, академию наук, и отдать жизнь, как академик Платонов, за то, чтобы ее не разгоняли. Или, допустим, он любил правду, скажем, как другой академик, Вавилов, который произнес такую фразу: наследуемые и неизменяемые признаки существуют, это истина, за эту истину я готов отдать жизнь, — и отдал. Мне кажется, это представляет для нас по меньшей мере проблему, не говоря уже о приведенном вами примере с Сергеем Михайловичем Ильиным. Он умер формально не за веру. Он умер за родного брата, но он отдал жизнь за Христа, которым был этот брат в тот момент. Он отдал жизнь за человека во Христе. Мы знаем эти явления, и мне кажется, что мы должны это продумать, и Владыка именно к этому нас призывает, именно об этом хотелось бы вас спросить. Мы не знаем, каковы были религиозные убеждения доктора Боткина. Он не потому пошел добровольно на смерть с царской семьей, что его кто-то спрашивал о религиозных убеждениях. Он просто мальчика, больного гемофилией, не мог оставить. Что касается самого мальчика, больного гемофилией, да будь он трижды атеист, он лежал бы в той же яме, поскольку товарищ Ленин сказал: всю великую ектенью, до последнего. Мне кажется, что в этом фрагменте Владыки и в вашем докладе мы подходим очень близко к вопросу, который, в моем субъективном мнении, для русской истории, для русской Церкви просто центральный. Но если мы ограничимся тем, чем ограничивается комиссия по канонизации, или если мы будем позволять себе такие выходки, как деканонизация людей на основании следственных дел, написанных целиком и полностью отцом лжи и поэтому не содержащих  подлинных фактов, то мы этот дар, о котором говорит Владыка, отвергаем. Я приведу пример, который, как мне кажется, показывает всю безвыходность и одновременно необходимость какого-то литургического творчества, безвыходность нынешней ситуации, требующей ее пересмотра для будущего.

Вы рассказали о Сергее Михайловиче Ильине, и у меня есть параллельная история. Жила на свете женщина по имени Ольга Марковна Конкелевич, которая, как вы можете догадаться по имени и фамилии, чистая еврейка. Она была философ, математик, подруга Рильке, эмансипированная, выдающаяся женщина, и крайне левых взглядов, левее коммунистов, анархистка, и дружила с Троцким. И сидела, разумеется, большую часть жизни в лагере, и была приговорена к расстрелу. Я с ней была знакома в раннем детстве, поэтому говорю не понаслышке. И была у нее родственница, абсолютно ничем не примечательная скромная старая дева, которая, приехав в промежутке между бесконечными отсидками в Ленинград, прожила у нее три недели. Немедленно эту Леночку, учительницу музыки, арестовали и дали ей детский срок, два года. А в лагере во время гаранинских расстрелов всех с большими сроками анархистов, троцкистов убивали, расстреливали, даже жгли, когда не было патронов. Пришли за Ольгой Марковной, а она в это время находилась в лагерной больнице на сохранении, она была беременна. И тогда встала эта Леночка, отчества которой я, к сожалению, не знаю, и сказала:  это я Ольга Конкелевич. И ее расстреляли. А Ольга Марковна потом всю жизнь жила по ее документам, и это составляло для нее дополнительное страдание. Она вернулась в Петербург в комнату Леночки, и к ней пришли ученики Леночки, чтобы она давала им уроки фортепьяно. Это вопрос для меня, вопрос не риторический, я не держу за пазухой какой-то ответ, но я хочу сказать: мне кажется, что эта женщина святая. Она новомученица в той же мере, в какой Сергей Михайлович Ильин. Она сделала абсолютно то же самое для двух некрещеных евреек. Каковы бы не были убеждения безвестной Леночки, она умерла за Христа.

Протоиерей Кирилл Каледа: Вы знаете, я всё-таки в данном случае не могу совсем с вами согласиться. Вопрос, который поднимает владыка Антоний, действительно висит в воздухе, это вопрос о том, что в период лихолетия, скажем так, пострадало очень много людей самых разных убеждений, и мы знаем, что люди с самыми разными убеждениями иногда вели себя очень достойно, если говорить о человеческой порядочности и т.д., хотя мы знаем много случаев, когда были и предательства, были и оговоры, и т.д. И, к сожалению, иногда подобные случаи происходили и с людьми, которые называли себя верующими и иногда были носителями священного сана. Но всё-таки если мы говорим о святом православном, то это человек  — носитель православной веры, поэтому говорить о святости в терминологии православной Церкви, православного богословия и вообще христианского богословия, прилагать этот термин к людям некрещеным, по всей видимости, неправильно изначально. Мы можем, так сказать, воздавать должное подвигу этих людей. То, что совершила Елена, это действительно подвиг, но она пострадала не за Христа, она пострадала из-за того, что была носителем глубокой человеческой нравственности. Если говорить о Сергее Михайловиче, то он был глубоко верующим человеком, и это его поведение было именно следствием того, что он было человеком православным.

Вы говорите о комиссии по канонизации. Да, действительно, много вопросов возникает в связи с теми критериями, которые комиссия по канонизации Русской Православной Церкви разработала и, скажем так, утвердила в своей работе. Я думаю, сейчас не место обсуждать конкретные моменты, но вопросы есть. К сожалению, мы забываем о том, что помимо святых Церковь всегда чтила подвижников благочестия. В конце XIX — начале XX века в России издавалась замечательная серия «Подвижники благочестия», в которой публиковались материалы о тех праведниках, которые подвизались на земле русской, но вопрос о канонизации их не ставился. Понимали, что это люди праведные, и несомненно они достигли Царствия Небесного, но о канонизации вопрос не ставился. И вот то же самое, наверное, должно быть у нас. Мы должны прославлять в лике святых Церкви тех, кто был действительно носителем православной веры.