Последнее слово — Жизнь

В празднике Преображения Господня на Фаворе «видение» является неожиданным центром события.

Владыка Антоний  говорит о том, как ученики увидели Христа таким, каким они никогда Его не видели. Преображение случилось в момент, когда начался Его крестный путь, о котором Христос говорит с пророком Ильей и с Моисеем. Это, по словам Владыки, «момент, когда Божественная Любовь как бы перелилась через край сиянием света, так как это момент крестной, жертвенной любви, когда Любовь до конца себя отдавала на смерть, до смерти крестной».

И, как продолжает владыка Антоний, это событие тоже касается видения величия человека:

«Ученики тоже увидели, что представляет собой человек, который неразрывно, до предела един с Богом. Они увидели, что представляет собой истинный Человек, каким они никого не знали, но в Ком они увидели свое собственное призвание, выраженное до конца».

А дальше Владыка говорит: «Когда они это увидели, Христос послал их в долину, где они встретились с человеческим горем, с отцом, который в отчаянии привел к ученикам Спасителя своего тяжело больного сына».

Мне хотелось выделить несколько важных аспектов в этом событии, которые, как мне кажется, прямо связаны с моей работой с тяжелыми и умирающими больными.

Первое, что бросается в глаза, это то, что Божественная, жертвенная любовь проявляется как свет на фоне страдания, добровольно  взятого на себя, как крест, это – взаимосвязь между любовью, светом и страданием, крестом.

Видение, свет даются ценой жертвенной Любви.

Второе, что мы видим, — это величие человека. Христос, как совершенный Человек и как Бог, преобразился, из этого становится ясно, к чему мы, как люди, ученики Христа, призваны. Владыка подчеркивает, что это наше призвание, но для его исполнения от нас требуется, чтобы мы были всегда едины с Богом, едины с Ним до конца, до предела.

Последнее достигается лишь молитвой, молчанием и слушанием. В другом месте Владыка говорит, что мы призваны стать сынами Света для мира, так как Сам Христос пришел в мир как Любовь и Свет.

В работе с умирающими и их родственниками эти четыре аспекта (страдание, жертвенная любовь, видение (свет), единство с Богом в молитве, которая говорит о призвании человека) перед лицом смерти становятся особенно важными.

В хосписе люди умирают. И, как это ни странно, именно потому, что они стоят перед неизбежной смертью, здесь бывает больше света, чем в миру. Это мнение разделял Владыка: он считал, что именно потому, что перед лицом смерти, при умирании происходит нечто настоящее, этим является больше света.

Владыка часто говорит, что подготовить человека к смерти мы не можем, так как у нас самих нет опыта смерти. Однако он подчеркивает, что надо с ранних лет готовить человека к моменту смерти, что смерть является частью жизни, что именно благодаря факту смерти мы можем начать жить, по­настоящему жить глубиной, дорожа временем.

Он считает, что необходимо для каждого из нас найти свое отношение к собственной смерти, дать смерти место в своей жизни. Цитирую: «Человек, который боится смерти, боится жизни». И Владыка продолжает: «Смерть является краеугольным камнем нашего отношения к жизни.

Люди, которые боятся смерти, боятся жизни. Невозможно не бояться жизни со всеми ее сложностями, со всеми ее опасностями и с ее совершенным и окончательным риском, если есть страх смерти. Если мы боимся смерти, неизбежно мы никогда не будем готовы идти до самого конца, рискуя жизнью. Мы тогда переходим через всю жизнь трусливо, осторожно, робко. Только если мы в состоянии смотреть смерти в лицо, найти смысл в ней и дать ей свое место в жизни, мы найдем наше отношение к ней и сможем жить, бесстрашно развивая свои способности до конца».

О моем опыте. Дать или не дать место смерти в жизни — это играет решающую роль, глубоко влияет на состояние души и тела больного и его родственников. Тесна связь между душой и телом.

Есть смерть души и смерть тела. Все отрицательные эмоции, явления на душе, такие как страх и зависть, гнев, обида, непрощение, отнимают жизненные силы тела. Кроме того, состояния душ родственников и сопровождающих умирающего человека также переливаются в него и могут снять или увеличивать его собственные страхи.

На практике можно различать три группы людей.

Первая группа — это люди (больные и их родственники), которые с ропотом или пассивно принимают свою судьбу. Они не берут ответственность на себя за свое отношение к страданию, болезни, смерти и к жизни. Это те, которые спрашивают: «Зачем это со мной случилось, я всегда был хорошим человеком, больше не верю в Бога и т.д.»

Это состояние жертвы: «смерть их победила». К сожалению, большинство людей принадлежат к этой группе. Это  люди, по словам Владыки, которые верят на четвертушку, люди незрелые, которые не верят в Жизнь, в Вечность, но одновременно не уверены, что умирание означает полное уничтожение. «Как ужасно думать о том, что меня больше не будет!»

Вторая группа — редкая группа людей, которые стойко смотрят смерти в лицо, как  Сократ. Но они не победили смерть, только мужественно приняли ее. У меня  лично мало опыта таких людей.

Третья группа людей — это истинно верующие, которые опытом лично знают, что Вечная жизнь есть,  Христос есть, зная Его, желая встречи с Ним, — для них смерть является успением и вратами в Вечную Жизнь.

Это тоже редко встречается: это те, которые победили смерть. Сам Владыка стопроцентно принадлежал к этой группе людей. Когда его привезли в собор после его смерти, гроб стоял в середине храма. Глубочайшая тишина, и молчание, его молчание царило вокруг него.

И впервые  в жизни мне стало так ясно, что он не может умереть, что он жив, так как он был пронизан Духом Святым, был единым с Богом и стремился все глубже соединиться с Ним в течение всей своей жизни.

Эти три группы людей:

первая — где царствует страх смерти;

вторая — те, которые стойко, без страха относятся к смерти;

третья — которые победили смерть, зная на своем личном опыте, что Христос жив, для которых смерть является успением в вечную жизнь и встречей с Ним.

Мне хотелось бы остановиться на первой и третьей группах.

В моем опыте с больными я вижу, как губительно влияет неприятие смерти на состояние и страдание умирающего и его близких.

Отрицание или замалчивание диагноза оставляет умирающего в полном одиночестве. Я уверена, что все больные знают по состоянию их тела, из которого утекают силы, что они умирают. Часто они оберегают своих близких и играют с ними в эту фальшивую игру. Но нередко именно из­за этих защит, ложных масок физические симптомы умирающего ухудшаются, и бывает, что они не могут быть сняты, так как причина лежит не в теле, а в состоянии души больного.

У нас в хосписе лежал Петя — ему было 20 лет, диагноз: саркома легких. Его мама сама была врачом, отец много работал и приезжал редко. Была и бабушка, которая была близка к Пете, и младшая сестра, которую Петя не хотел видеть, по словам бабушки, из­за какой­то ревности с его стороны.

Никто не говорил ему, что он умирает, и не давали никому об этом говорить. Очевидно, Петя боялся, поэтому ночью все больше задыхался, не спал. Я попросила отца, чтобы он с ним поговорил о том, что происходит, так как я была уверена, что Петя все знал и понимал.

Мама сама отрицала происходящее до самых глубин своей души и от страха окаменела, она все время была рядом с ним, но не могла его приласкать, как будто она замерзла окончательно. Бабушка же гладила его, молилась за него, плакала. Он задыхался, ему становилось все хуже и хуже. В последние дни никакое обезболивание, препараты не помогали. Страхи и у мамы, и у бабушки, и у Пети увеличивались.

Когда стало ясно, что настали последние его вздохи и он умирает, «лед» у мамы растаял, она закричала на весь хоспис: «Нет, нет, Петя, нет, нет!» Он умер, и тогда мама долго ласкала его. Она отвергла Бога до конца из­за страданий своего сына.

Другой пример —  из опыта третьей группы людей: те, которые «победили» смерть — те, которые через страдания и жертвенную любовь сумели передать в руки Божии своих любимых. Тесно связано с этим осмысление страдания.

Цитирую Владыку:

«Если я живу ради чего­то, если я готов умереть за что­то, если для меня существуют ценности больше, чем я сам, вещи более значительные, чем то, что случается, тогда у меня есть опора, и я могу смотреть в лицо страданию».

«Решающее слово является любовью, не долгом, не мужеством».

В. Франкл о том же говорит из своего опыта в концлагере во время Второй мировой войны. Он пишет, что важен в жизни, даже перед неминуемой смертью, не вопрос «как выжить?», а «для чего стоит жить?»; не «что я могу еще взять из жизни?», а наоборот: «что я еще могу дать жизни?»

Он тоже был уверен, что осмысление страдания дает силу почти все переносить. Для него существенным для жизни было понятие ответственности за свое отношение к жизни, включая отношение к неминуемой смерти.

Осмысление страдания — это видение, зачем и ради чего, ради кого я живу.

Мне припоминается Данила, ему было сорок с лишним лет. Опухоль в позвоночнике. Он долго лежал у нас, прикованный к постели, так как отказали ноги. Жена его Анна после работы приезжала, пили чай с медперсоналом — все было тепло, весело. В один день Данила мне говорит: «Фредерика, я больше не могу, хочу покончить с собой». Я только ответила: «Ну, Данила, это не решение проблемы», — и ушла. На следующий день он торжественно мне объявил: «Фредерика, я больше не хочу покончить с собой». Я спросила: «А что случилось?» И он мне рассказал, что ночью Бог ему дал понять, что у него есть задача. «Какая у тебя задача?» — спросила я. «Я буду путеводителем для своей жены и для всех тех, кто будет после меня!»

И этого было достаточно. Задача, т. е. осмысление своего страдания, выполнена: ждать смерти без попытки покончить с собой.

Очень удивительно для меня было увидеть, как именно дети и подростки умеют жить жертвенной любовью, несмотря на страдания. Для них разлука с родителями — самое тяжелое. Они редко, очень редко жалуются, как­то спокойно принимают неизбежную смерть, а только глубоко и с болью переживают разлуку с родителями: «Как они будут справляться без меня?» Они больше всего думают о них. Часто они не умирают, пока родители не готовы их отпустить. Их страдания в это время продолжаются, и они добровольно идут на это ради близких, особенно часто — ради своих мам. Бывает, что подростки сами подготавливают своих родителей, помогают принять их предстоящую смерть.

Был у нас Сережа девяти лет. Обычный ребенок. Хотел стать механиком. Из верующей семьи, но не особенно воцерковленный. У него рак легких — тоже задыхался, покашливал. Его мама Маргарита всегда была рядом с ним, обсуждалось все открыто. Он надеялся, что станет лучше. Еще дома к ним приезжал священник, он исповедовался, и потом маме сказал, что не боится смерти.

Лежал у нас недолго — недели две. Был старший брат Вадим, и отец, который работал по ночам, днем иногда спал у сына в его одноместной палате, но не особенно участвовал в том, что происходило. Снизился у Сережи гемоглобин, и они решили в другой больнице сделать ему переливание крови. После этого вернулся к нам, в субботу. Когда я пришла в понедельник в хоспис, его мама меня встретила: «Он умер сегодня рано утром».

Она мне потом говорила следующее про Сережу: «Сережа знал, что он скоро умрет, он не боялся, страха у него не было. Он задыхался, даже после переливания крови, много кашлял, особенно ночью. В один момент я больше не выдержала, вышла и помолилась Богу, и сказала Ему: “Сделай так, чтобы ему стало лучше, я его отпускаю.” Когда она вернулась к Сереже, она ему сказала, что она попросила Бога сделать так, чтобы ему стало легко, и что она его отпустит. Сережа на это воскликнул: “Наконец­то, мама, ты поняла!”»

Он после этого, по словам мамы, подготовился к смерти, дал указания, как его похоронить, что подарить друзьям, попросил брата Вадима, чтобы он ухаживал за мамой, и маму, чтобы она была рядом с Вадимом. Когда мама ему говорила, что в среду мы будем то­то и то­то делать, он ей просто ответил: «Нет, мама, в среду меня уже не будет». Умер он в понедельник.

Последний пример — это шестилетний Саша. У него была опухоль мозга, он ослеп. Мама Анна верила в Бога, но в храм не ходила. Она говорила: «Я знаю Его по­своему».

Она сама была беременна, когда Саша заболел. Мы с ней проводили много времени в палате, и я не только лечила ее сына, а также ее саму. Часто те мамы, которые долго ухаживают за своими умирающими детьми, мне говорят, что они никогда не думали, что это возможно: почти не спать в течение многих месяцев подряд, не выходить на улицу — все это только с целью, чтобы ребенку было легче. Они все по любви забывали про себя, преодолевали себя, даже пели любимые песни своему ребенку, несмотря на раздирающее сердце горе, только чтобы ему было спокойнее.

Анна также день и ночь была рядом с Сашей. У него были судороги, и часто она брала его на руки. Он долго был в коме, а за час до смерти он вдруг открыл глаза, стремительно взглянул наверх, его губки пошевелились, он кивал головой, его темно­синие глазки засверкали неземным светом. Мы с мамой с трепетом, молча смотрели на все, что происходит. Это длилось долго — больше получаса. Потом он снова закрыл глаза и снова ушел глубоко в себя. Я оставила маму, чтобы она могла побыть наедине со своим сыном.

Через полчаса он умер, мы с мамой были рядом с ним. Когда он умер, я услышала, как она еле внятно про себя говорила: «Спасибо Тебе, Господи».

Вечером мы с ней сидели, и она мне говорила, что сказала Саше, когда была наедине с ним: «Сашка, если ты сейчас с Боженькой, иди, возьми Его за руку, иди, я тебя отпускаю». Вскоре он так и пошел за Богом.

Господь преобразился, Он стал именно Светом, когда принял свое страдание по любви к нам.

В меньшей мере это происходит с теми умирающими, которые сумеют не жить, как жертва перед смертью, а жить осмысленно, чтобы последнее в их жизни стало проявлением любви к тем, которые еще останутся на земле, которые будут переживать горе разлуки, их смерть. Они сумели забыть даже про свое страдание, чтобы помогать близким и утешать их: победила жертвенная любовь.

Мы говорили о том, что бывает три разные группы людей: неверующие, истинно верующие и те, единицы, которые стойко смотрят смерти в лицо, думая, что идут в небытие.

Однако меня поражает вот что: после борьбы и тела, и души почти все умирающие, верующие или нет, знают ли они Бога или нет, часто в какой­то момент видят  свет того мира, и с удивлением, бывает, и с радостью смотрят на то, что они видят, и часто наступают спокойствие и мир незадолго до смерти. Свет победил. Они перешли ту грань, за которую мы еще не призваны.

Хочу довершить  свой доклад еще одной цитатой из владыки Антония, где он  ясно говорит о нашем призвании:

«Бог нас не вырывает из скорби земли, из той жизни, которая чередуется радостью и горем, — для того, чтобы не осталось в нашей душе и в нашей жизни ничего, кроме любви. И нам тоже говорит Господь: “Не плачь!” Не в том смысле, что Он требует от нас забыть свое горе, а в том смысле, чтобы мы верой в Него, уверенностью в вещах невидимых, могли перерасти себя, перерасти время, перерасти горе и вырасти в меру подлинного, истинного человека, который способен жить любовью к усопшим и любовью к земным, равной любовью, ничем не различающейся, потому что и на земле она вечна и после смерти она остается неколебима».