Слишком часто мы, по привычке, по инерции, по лени ума — не только неверующие, но и верующие — думаем о материи, будто она инертна, мертва. И действительно, с точки зрения нашего субъективного опыта, это большей частью так. Но с точки зрения философии материи, с точки зрения ее соотношения к Творцу, Который державным словом ее призвал из небытия к бытию, это не так: всё, Богом сотворенное, имеет жизнь; не то сознание, которым мы обладаем, а иное; в каком-то смысле, всё, Богом сотворенное, может участвовать радостно и ликующе в гармонии твари. Иначе, если бы материя была просто инертна и мертва, то всякое Божие воздействие на нее было бы как бы магическим, было бы насилием, она не была бы послушна Ему. Те чудеса, которые описаны в Ветхом или в Новом Завете, не были бы чудесами, т.е. делом послушания и восстановления утраченной гармонии. Это были бы властные действия Бога, против которых материя, сотворенная Богом, не могла бы ничего — и это не так. Всё сотворенное живет, на каждом уровне тварной жизни, своей особенной тварностью. И если мы могли бы, в нашем очень часто холодном, тяжелом, потемневшем мире, уловить то состояние материи, которое нам больше недоступно, потому что мы ее видим не Божиими глазами и не изнутри духовного опыта, мы видели бы, что Бог и всё Им сотворенное связаны живой связью. Это очень важно для нашего религиозного сознания, потому что на этом основано очень многое не только в нашей религиозной вере, но и в нашем религиозном опыте. В нашей религиозной вере с этим связано понятие чудес, связана самая возможность и значительность Воплощения, т.е. того, что Бог облекся плотью, соединив с Собой материю этого мира, с ее составом. С этим связана мысль о том, что в Своем Вознесении Господь эту нашу плоть, т.е. опять-таки материю, Им же созданную, унес с Собой в глубины Троической тайны. С другой стороны, когда мы говорим о преображении всей твари, которого ждет человечество верующее, мы о том же говорим: не о том, чтобы мертвая материя засияла мертвым блеском, а о том, чтобы она засияла изнутри обновленной и возрожденной жизненностью, чтобы в ответ на Божие прикосновение, на приобщение к Божией благодати, она ликующе начала жить. И в этом тоже — и это очень важно для нас — глубина и значение таинств. Таинства — это не пустые обряды, это события, в которых человек своей верой, т.е. уверенностью, что Бог есть, доверием к Нему, любовью к Нему, отдает Богу и вводит в область небесного, высвобождает материю, возвращает ее к первичной или к конечной славе и свободе. И эта материя, освященная этим освобождением, этой пронизанностью Божественной благодатью, в свою очередь, возвращаясь к нам, прикосновением, приобщением обновляет нас в той мере, в которой мы способны это воспринять и вместить. И что это так, мы видим из религиозного опыта: именно, что через нашу плоть, через нашу вещественность Бог может на нас воздействовать, непонятно, но безусловно.
Опубликовано: «Человек перед Богом». – М.: Медленные книги, 2019. Труды. Т.1. — М.: Практика, 2002.