Реальность и реализм в изобразительном искусстве
Я совсем не богослов и далеко не святой, чтобы мне давались истины напрямую… Поэтому я буду говорить только о своём личном опыте.
Владыка как-то сказал, что Лев Толстой как художник был намного ближе к истине, чем как богослов, потому что как богослов он был намного слабее.
В этом вопросе я, как Лев Толстой… поэтому и буду говорить об опыте, полученном в процессе своей работы как художника.
Как художник я все время сталкиваюсь с необходимостью изображать реальность. И тут не получается отвертеться общими неопределёнными формами. Приходится именно изображать некое Лицо того, что хочешь назвать. А реальность реальности напрямую зависит от того, видишь ты её или нет, и если видишь, то как…Так что в некотором смысле это вопрос виденья.
Мы все знаем, что можно пройти по улице и останавливаться на каждом шагу, удивляясь необычности или красоте того, что открывается взгляду. А можно пройти, и ничего не увидеть, и не запомнить. Или, увидев, сфотографировать на память, а потом, глядя на скучную фотографию скучного места, думать, что на ней и в помине нет того, ради чего она сделана. Фотоаппарат не увидел главное в бесконечном количестве ненужных деталей и подробностей.
Можно прожить целое лето со всеми его рассветами, закатами, дождями и туманами, и ничего не заметить, и ничего не увидеть. И говорить, ну что за лето — дождь один… А можно, «когда разгуляется» написать:
Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
B слезах от счастья отстою…
(Б. Пастернак)
Значит виденье и сама реальность зависят не только от тебя. Это всегда подарок. Это даётся или нет.
В древней китайской живописи, как у нас в иконописи, существовало множество правил и канонов, направляющих художника в работе. Например, существовал целый свод рекомендаций, как рисовать гору… один из главных сюжетов пейзажа. И среди этих правил я неожиданно прочла фразу, которая мне запомнилась. «Если ты идёшь и вдруг видишь — какая красивая гора – сразу же зарисуй её… Это гора обращается к тебе, если ты этого не сделаешь, горы не будут в другой раз к тебе обращаться…»
Получается, что занятие искусством – это некий диалог художника с реальным миром. А мир – это Божье творение, в котором Он присутствует. Поэтому искусство, если оно серьёзно, — всегда есть путь к познанию Божественной правды.
Но реакция на то, что видишь, может быть разной. Например, мы все, выходя весной на улицу, попадаем в царство луж и ручьёв. Если мы одни, мы с досадой перешагиваем через них, стараясь не замочить ноги… Если мы вышли на улицу с маленьким ребёнком, это не удаётся так просто сделать. Как известно, дети не пишут мемуаров, они (как порой художники) смотрят на мир открытыми глазами, будто видят его в первый раз. Они живут настоящим мгновением. И увидев ручей, сразу же реагируют на него, вступают с ним в контакт. Хорошо, если они начинают пускать в его водовороты щепочки-кораблики, сложнее приходится родителям, если они просто становятся в середину лужи, приобщаясь её глубине.
Что-то похожее происходит сейчас и в изобразительном искусстве. Кто-то рисует увиденное в реальности, кто-то пускает в реальность свои щепочки-кораблики, кто-то пытается приобщиться к реальности с помощью своего тела…
Я отношусь к художникам, которые рисуют… и буду говорить о своём опыте отображения реальности на бумаге и на холсте.
Слово «реальный» толковый словарь объясняет как действительно существующий, не воображаемый.
Художник в работе с натуры сталкивается с неожиданным противоречием. Чем более подробно рисуешь то, что видишь, тем более далёк результат твоего труда от того, что ты хотел изобразить. Перед художником встаёт задача — как смотреть… Оказывается, невозможно рассказать о чём-то, если смотреть на это в упор. Например, если ты, смотря на человека, попробуешь рассмотреть во всех деталях его ногу, ухо или глаз, который, как известно, зеркало души — ты человека не увидишь… Изображая что-то ты должен смотреть шире, поверх этого, как бы на пространство, в котором находится то, что ты изображаешь. Уловить некий ритм взаимодействия всего со всем.
Можно сделать замечательную работу, нарисовав в портрете не того, кого рисуешь, а себя… то есть достать из своей памяти и воображения что-то, что ассоциируюется с этим лицом в эту минуту… И скорее всего портрет не будет иметь отношение к зримой форме лица человека, который сидел перед тобой. Но «реалистичный» в том же толковом словаре — объясняется, как соответствующий действительности. Но что соответствует действительности?
Задача максимального соответствия действительности ставится перед фотографией на паспорт. Но каждый из нас, сфотографировавшись, иногда с ужасом рассматривает свою фотографию или фотографии близких и удивляется — неужели это он… И я думаю, что ребёнок с трудом узнает на такой фотографии свою любимую бабушку… В реальной жизни, в глазах ребёнка — бабушка не такая…
Изображение реальности на картине должно быть окном в эту реальность. Тогда оно будет произведением искусства, а не фотографией на паспорт. Другими словами предмет, изображённый на картине, должен быть не убит в момент изображения, а приобщён к вечной жизни… Мы все чувствуем это, глядя на картины. Потому что в настоящем произведении зритель тоже участвует в диалоге с реальностью, с которой разговаривал художник, и сам участвует в этом диалоге и углубляет его. Поэтому какие-то картины нас волнуют, а мимо некоторых мы проходим равнодушно.
Это особенно заметно в больших музеях, подобных Лувру или Эрмитажу, когда, запутавшись в бесконечно сменяющихся залах и устав всматриваться в картины, висящие в несколько рядов по стенам, вдруг останавливаешься, неожиданно для себя, перед одной маленькой картиной и начинаешь в неё всматриваться. Читаешь подпись и оказывается, что это Вермеер или Кранах… Или Гойа — портрет какой-то дамы… А вокруг портретов бесконечное количество, но это не просто портрет, и что-то его отличает от других. Перед Джокондой в Лувре всегда стоят толпы зрителей, потому что это не просто изображение Монны Лизы, это некое окно, в которое хочется вглядеться…
И ещё, что мне кажется чрезвычайно важным в диалоге с реальностью, это позиция художника. Попытка понять, отобразить реальность — это всегда вопрос художника к тому, что он видит, и к самому себе. Не ответ, а вопрос. Тогда и зрителю есть, над чем подумать.
В этом смысле многострадальный Чёрный квадрат Малевича — это тоже вопрос… И к нам с вами… И на него могут быть разные ответы. Поэтому он и вызывает уже сто лет такое внимание, являясь некоей координатой в развитии изобразительного искусства.
В текстах владыки Антония, предлагаемых для конференции, есть слова об иконе, что икона (тоже являющаяся художественным изображением на плоскости) является как бы «окном к Богу, раскрытым для нас навечно и вместе с этим имеет в то же время свои ограничения. Икона не есть Бог, сколько бы она ни выражала Его, она не есть то, о чём она говорит, она говорит о чём-то, но она не есть это…»
Тоже самое происходит и с реальностью в картине…
Я, например, никогда не писала икон. Но однажды взялась нарисовать большую икону Калужской Божьей Матери для Тарусского храма. Решилась я на это, потому что задача была мне понятна. Оригинал не был традиционной русской иконой, написанной по канонам, которые я специально никогда не изучала, а был живописным полотном конца XVIII века. Эту технику я знала хорошо. Я поехала в Калугу, чтобы максимально изучить оригинал. Но икона оказалось под ризой и от времени так потемнела, что даже на специально сделанных фотографиях не читалась в подробностях.
Я попробовала нарисовать от себя, но не получилось. Не получался Лик, а получалась некая конкретная женщина. Попадая в музеи разных стран, я начала фотографировать лица Мадонн, которые мне нравились и были в похожем ракурсе. Распечатав их в размер, я попробовала в точности повторить то, как они сделаны. Не получилось…
Мне неожиданно помогла маленькая репродукция, на которую я наткнулась в книге. Это была Мадонна Конестабиле Рафаэля. В реальности это крошечная работа диаметром всего 18 см (изображение помещено в круг), сделанная художником в 20-летнем возрасте. При том, что в ней всё конкретно нарисовано: лицо, одежда, Младенец, книга, пейзаж; изображение это является чем-то особым. Маленьким окном в огромную вечность. И глядя на то, как сделан лик Мадонны в этой картине, я смогла что-то уловить и настолько передать в своей работе, что она перестала быть «фотографией на паспорт».
Мы все знаем, какую роль играет в поэзии метафора. В изобразительном искусстве её значение тоже велико, но здесь метафора очень часто используется художником бессознательно, интуитивно и открывается уже зрителю. Потому что изобразительное искусство боится сознательной литературности, сразу переводящей картину в разряд иллюстрации. Но даже в хорошей иллюстрации должна соблюдаться некая мера конкретности. Например, я бы не вынесла, если бы мне в книге подробно нарисовали лицо Наташи Ростовой или принца Гамлета, потому что это было бы обманом.
Художник как инструмент должен быть открыт реальности, чтобы во взаимодействии с ней — прозвучать, при этом он должен видеть мир здесь и сейчас, как впервые. Но нельзя работать, ни на что не опираясь. Невозможно шагнуть в пустоту и не пропасть в ней, не нащупав хоть какой-то опоры под ногой. И это незыблемое, на что можно опереться, и есть некая система координат, неба и земли в частности, а более глубоко, может быть, за этой системой координат, которую мы пытаемся нащупать в меняющейся реальности и опереться на неё, стоит Бог, создавший и создающий всё во всём.
Ответы на вопросы
Вопрос из зала: Спасибо большое за выступление. Вы говорили, что, с одной стороны, художник каждый раз видит вещи как впервые, как ребенок. С другой стороны, он не может работать без опоры под ногой, он опирается на то, что было. На Ваш взгляд – как найти баланс, чтобы искусство не превратилось в стилизацию? Сейчас есть такая опасность, когда у нас огромное наследие, можно опираться лишь на то, что есть, но ничего нового не делать. И, может быть, вы дадите какие-то примеры и назовете тех художников, которые действительно своим творчеством сегодня задают вопросы. Спасибо.
Е.Е.Утенкова-Тихонова: Мне кажется, что стилизация – это уже ответ, когда ты опираешься на чей-то опыт. И если у тебя хватает образования, ты можешь его использовать и сразу дать ответ – и начинается эстетика, в которой, наверное, ничего ужасного нет, но это какой-то более легкий путь. Потому что хороший ответ дать тоже сложно. Что касается художников, с моей точки зрения, очень серьезный художник Михаил Тихонов. Я не буду расширять круг, потому что, мне кажется, это не тема конференции. Но если Вам какая-то работа нравится, то Вы имеете с этим художником какое-то одно пространство, общие для вас вопросы, которые в Вас отозвались. Если они Вас затронули, значит, они как-то адекватно заданы. И, наверное, это хороший художник. А если я скажу, что он плохой, Вы все равно в это не поверите. Так что здесь все очень субъективно.
А.И.Шмаина-Великанова: А кого бы Вы еще могли назвать, кого бы мы сейчас посмотрели?
Е.Е.Утенкова-Тихонова: Из современных художников? Мне сложно, я, пожалуй, не буду отвечать. Я могу назвать своих друзей, но это будет не очень правильно. Искусство – такое большое дерево, что у него много веток. Каждый художник, серьезно относящийся к своей работе, обладающий вкусом и Божьим даром, что-то открывает. Тут очень сложно судить. Во всяком случае, мне с кафедры. Хотя мы, художники, очень вредные. Судим друг друга.
Е.Ю.Садовникова: Спасибо. Вы сказали, что мимо реальности трудно пройти, особенно, маме, когда у нее маленький ребенок. Потому что ребенок указывает пальчиком как раз на эту реальность, мимо которой мама, может быть, бы пробежала.
Е.Е.Утенкова-Тихонова: Мне кажется, что, когда у нас рождается ребенок, мы как бы начинаем проживать жизнь заново. У нас опять все в первый раз, и это тоже подарок, мне кажется, божественный.