Цикл бесед о вере. Часть 11-12

[Обычно говорят об ответственности человека перед Богом] и перед людьми. Редко говорят об ответствен­ности Бога перед сотворенным Им миром; и, вместе с этим, это основная трудность, которую встречают не только неверующие, но, порой, и в верующие. Какое положение занимает Бог по отношению к миру, который Он создал — непрошенно, без участия этого мира, — и который находится в течение тысячелетий теперь в таком тра­гическом, порой мучительном состоянии? Неужели все сводится к тому, что Бог односторонним действием Своей воли вызвал к бытию  целое мироздание и потом, когда-то, встретится с ним снова лицом к лицу, уже не как Творец, а как судья? Где же правда, где же справедливость? Где же лежит возможность для мироздания, себя осуществить как бы перед лицом строгого, суро­вого Бога и в отсутствие Его? На эту тему мне хочется сказать несколько слов.

Во-первых, нечто о творении. Бог, действительно, для ве­рующего, является творцом мира. Но творение не так просто, как это кажется. Оно не заключается в том, что всемогущий Бог ре­шает почему-то, по непонятным для нас причинам, создать целый мир и затем следить за его развитием и ожидать момента последнего над ним суда. Это выглядит почти как эксперимент: что получится? Однако это не так. В основе творческого акта Божия гораздо больше, чем это. Бог создает мир; но одновременно Он его при­зывает к такой полноте бытия, которая заключается только в том, чтобы все разделить с Богом; разделить с Ним, участ­вовать с Ним в Его вечности, в Его жизни. И, как апостол Петр го­ворит в одном из своих посланий — для человека стать участ­ником самой божественной природы, а для мира дойти до такого состояния, когда Бог будет всем во всем. Т.е. как тепло, как огонь пронизает все и приведет все в такое состояние, которое делает весь мир участником вечной жизни. Это — в основе: человек призван к тому, чтобы стать соучастником жизни Божией, и Бог, творя человека, Себя отдает. Он не только вызывает к бытию жалкое какое-то существо, которое во всем будет от Него зависеть. Он вызывает к бытию существо, которое будет стоять лицом к лицу с Ним, полноправно. Которое будет стоять ли­цом к лицу, и которое будет с Ним общаться.  Но ведь общение, в каком-то отношении значит самоограничение, творя человека, творя мир, Бог ставит перед Самим Собой собеседника, которого Он должен принять каким он есть, и каким он себя сделает сво­бодной своей волей. В этом, со стороны Бога, акт истинной люб­ви и очень редкой, в нашем опыте, справедливости.

Ибо справедливость не является тем, чем мы часто ее определяем, как мы ее часто видим: способность распределять или способность, право награждать или наказывать. Справедливость начинается в тот момент, когда мы, с риском, с опасностью иногда для нашей жизни, при ограничении нашего бытия, согла­шаемся на наличие, на существование, на динамическое станов­ление другой личности. И признаем за ней право быть собой, а не только отражением нашей жизни. Таков творческий акт со стороны Бога. Бог нас вызывает в бытие, ставит нас перед Собой и предлагает все, что Он есть, все, что у Него есть раз­делить с нами; а в нашей власти — принять или отказать. Со стороны же Божией это готовность до конца Себя отдать нам.  Бог нас творит не актом простой воли. Он нас творит в акте глубочайшей самоотдающейся, самоотверженной любви. Отношение между тварью и Богом начинается с любви. Он нас вызывает быть самими собой лицом к лицу с Ним.

Но не этим кончается это соотношение между Богом и чело­веком, в течение тысячелетий, миллионов, может быть, лет, о ко­торых говорит и Священное Писание и наука — в течение миллионов, может быть, лет человек ищет своего пути, становится, вырастает в меру своего человеческого достоинства. И вместе с этим так часто свое достоинство забывает, мельчает, делается недостойным самого себя, не говоря уже о своем божественном призвании. И Бог его не оставляет.  Вся история человечества говорит о том, как человек чует тайну Божию и в этой тай­не Божией, через эту тайну, в глубинах этой тайны находит само­го себя, находит свое величие, находит образ или отображение того человека, которым, в конечном итоге, он должен стать.  Бог говорит в течение всей истории, многообразно, различными путями, через людей ясного ума и чистого сердца, просвещенных, про­светленных; говорит через ужас жизни, говорит через совесть, говорит через красоту, говорит через события, призывая челове­ка, вырасти в, полную меру…

Но Он не только говорит — говорить легко, призывать нетруд­но, требовать — не стоит ничего. Он делается соучастником че­ловеческой жизни и человеческой трагедии. Он становится чело­веком; Он воплощается; Бог входит в историю; Бог на Себе не­сет ее тяжесть, Бог погружается в наш мир и этот мир всей тя­жестью, всем ужасом своим, смертоносно ложится на Его плечи.

В этом [Бог берет] ответственность за Свое первичное решение, за основоположный акт творения. Этим Бог Себя оправ­дывает перед нами; Он не зритель, Он не стоит в стороне; Он входит в гущу, в трагедию жизни и с нами в ней участвует до конца.

Этого Бога человек может принять, этого Бога человек мо­жет уважать. Ему можно довериться, Ему можно быть вер­ным. Можно видеть, что этот Бог так верит в человека, такую надежду на него возложил, так его полюбил до смерти — и смер­ти крестной — что можно за Ним идти, куда бы Он ни пошел: на смерть, на жизнь.

Бог берет на Себя последнюю ответ­ственность за судьбу мира, спасает мир воплощением и крестной смертью Христа.  Что же это значит? Почему смерть одного человека, Иисуса Христа, рожденного от Девы в Вифлееме, может перевесить собой весь грех человеческий? В чем эта смерть различна от всех смер­тей? Она не более страшна, чем смерть, которую претерпевали в течение тысячелетий люди, стоявшие за свои убежденья, или люди, просто охваченные событиями земли. Люди страдали физиче­ски больше, чем Христос страдал на кресте; рядом с Ним два раз­бойника были распяты, они умирали той же самой смертью как Он. Почему же   их смерть не имеет такого же значения, как смерть Христа? Почему Христос — Спаситель, а эти два разбойни­ка не спасители мира? Скажете — один из них был злодей, а другой покаялся; злодей, конечно, не мог спасти ни себя, ни других, он только претерпевал жестокую смерть за свои зло­деяния. Пусть так — а другой? Другой, который на кресте изменился? Который хоть напоследок вошел в Царство справедливости, правды, любви, в конечном итоге — чем его смерть так незначи­тельна, [и чем так] значительна смерть Христа? Об этом мне хочется сказать. Христос — Сын Божий, Бог, ставший человеком; но Его смерть не тем значительна, что умирает в человеческой плоти Сам Бог, потому что по божеству Своему, как Бог, Он не умирает; смерть касается  человека Иисуса Христа. В чем же ужас и величие, и значение этой смерти? Мне кажется, вот в чем:

Когда мы думаем о Христе, Боге, ставшем человеком, мы ча­сто видим Его участие в нашей человеческой судьбе сначала в том, что Он просто стал человеком; что безграничный был огра­ничен; что вечный вошел во время; что Бог соединился таким полным, совершенным образом с тварью. Дальше мы видим, что во­шел-то Он в мир грешный, в мир страшный, в мир, оторвавшийся от божественной жизни, со всеми последствиями смертности, голо­да, отчужденности, жестокости, со всем тем злом, которое приво­дит в такой ужас каждого из нас, когда мы о нем думаем, когда мы его переживаем. Это все правда, Христос жаждал, алкал, уставал, скорбел, был окружен ненавистью, встречался с ужасами бо­лезни, смерти, беспощадности, несправедливости; принадлежал стране, которая была оккупирована вражескими силами, претерпе­вала унижения — все это правда; правда и то, что как человек Он умер на кресте.

Но мог ли Он умереть? Ведь смерть заключается, в ко­нечном итоге, в том, что оторвавшись от Бога или не включившись в божественную жизнь, мы не можем обладать вечной жизнью, мы смертны по нашей оторванности от Бога. Как же Он мог уме­реть, когда Он Сам Бог? Не напрасно мы поем на Страстной: «О, жизнь вечная, как Ты умираешь? Свет Невечерний — как же Ты потухаешь?” Каким образом может умереть Тот, Который есть Сам Бог? Как может подвергнуться смерти человеческая плоть, кото­рая соединена, пронизана божеством? И действительно, святой Максим Исповедник об этом говорит, уже давно, в VI веке, говорит, что в самой тайне Воплощения Иисус Христос был за пределами смер­ти, потому что Он был едино с Самим Богом, был Богом воплощен­ным… Как же Он умирает?

Умирает Он потому, что Он принимает на Себя безграничную, всеконечную солидарность с человеком. Он берет на Себя судь­бу человека, в его оторванности от Бога, в его богооставленности, в его нищете. Вспомните слова, крик — самый страшный крик в истории, который был услышан со креста: «Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?”… Это крик Спасителя, умирающего на кресте. Как же мог Он, Который есть Бог, кричать эти слова, которыми выражается вся трагедия человечества, весь ужас и жизни и смерти? Мы этого объяснить, понять не можем.  Но что случилось — это то, что в какой-то момент Христос взял на Себя единственный, конечный ужас человеческого существования и бы­тия: потерю Бога, обезбоженность, которая есть единственная сила, способная убить человека. Он взял на Себя судьбу грешника, т.е. человека, который без Бога. И от этого, как всякий грешник, как всякий человек — умер, умер от потери Бога; умер, потому что захотел испытать и пережить то, что является ужасающей судьбой всякого человека, этот ужас ограниченности временем и пространством, эту потерю вечности, потерю Бога.

Вот, чем смерть Христа, невозможная и воспринятая вольной волей, является единственной во всей истории.  Бессмертный уми­рает, потому что Он захотел во всем уподобиться человеку, не разделив с ним греха. Но тогда, — как нам представляется Бог, как Он велик, какова Его любовь? И еще: как нам представляется человек, как он значителен для Бога! Ведь не только умереть, но умереть этой смертью по любви к человеку? И еще: Эта смерть охватывает тогда не только праведника, не только верующего, не только человека, который понимает и знает, что происходит, — она охватывает всех; нет безбожника на земле, который так испытал обезбоженность, потерю Бога, как ее испытал в этот мо­мент Сын Божий, ставший Сыном человеческим. Тайна Христа за­ключает в себе всю тайну человеческого существования, весь ее ужас и всю ее славу; никто не оказывается вне тайны спасающего Христа. Бог действительно, до конца, трагично и ве­личественно, в беспредельном смирении отдает Себя на спасение мира и этим Он до конца осуществляет ответственность творца за судьбы мира, который Он создал Своей волей и, который Он до­ведет до победного конца, когда действительно человек Его по­знает и станет участником Божественной жизни и когда действи­тельно вся тварь будет охвачена божественным присутствием и воссияет вечной и божественной славой.

Дополнения, взятые в квадратные скобки, сделаны на основании бумаг Ирины фон Шлиппе.

Опубликовано: «Человек перед Богом». – М.: Медленные книги, 2019