Вопрос времени в богословии митрополита Антония Сурожского

Прежде всего, хотел бы поблагодарить организаторов конференции за приглашение. Для меня участие в ней — большая честь и счастье. Мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми размышлениями, навеянными словами и уникальной личностью митрополита Антония. Мне не довелось с ним встречаться лично, встреча произошла через одного близкого друга, который о нем, в частности, говорил такие слова: «Бывают люди – как сосуд благодати, приют для растерянных сердец». Тут мне хотелось бы привести слова самого владыки: «Наша жизнь — я об этом говорил не раз — не кончается в день нашей земной кончины. Наша жизнь продолжает иметь как бы отзвуки в жизни и в судьбе других людей, начиная с самых близких. Наша личность, каждое наше слово, наше обращение, открытость или замкнутость нашего сердца, сила наших убеждений, творческое исполнение нами добра или зла — кладет на них неизгладимый отпечаток. Печать всей нашей жизни несут не только наши ближние, но те, кто все расширяющимися кругами, как рябь на воде, с нами связан, которые, может быть, меньше наших близких ощутили свойства нашей личности».

Быть христианином в повседневной жизни, в частности, означает в каком-то смысле стать сосудом благодати, источником исцеления, гостеприимным пристанищем для растерянных сердец. И мне хотелось бы подойти к этой теме в аспекте нашего отношения ко времени.

Кажется, Анри Бергсон сказал, что вопрос о времени является главной проблемой метафизики. Разрешив эту проблему, мы разрешили бы все загадки, но, к счастью, это нам не грозит. Мы вечно будем жаждать решения, между тем время остается великой загадкой. Время – великий парадокс. Оно одновременно открывает для человека просторы великих свершений и вызывает в нас чувство тревоги. Самое мучительное терзание – страх времени (time anxiety), состояние внутренней неустойчивости, которое «убивает в нас покой и глубинность». Эта тревога является более глубокой и более архаичной, чем разум.  «Время больше, чем что-либо другое, ставит нас в положение неустойчивости», — говорит владыка, — и делится с нами драгоценным опытом, как бороться со временем, бороться с тревогой, которую время рождает в нас.  «Справляться с временем и жить во времени, вместо того, чтобы или гнаться за ним, или наблюдать, как оно от нас ускользает». Поскольку время земной жизни это время умирания, и поскольку тень неизбежного конца пробуждает в нас нечто вроде священного ужаса, мне хотелось бы подчеркнуть глагол «жить», жить во времени.

Всякий раз, когда речь заходит о времени, на ум приходят слова из «Исповеди» блаженного Августина: «Что такое время? Если никто меня не спрашивает, я знаю. Если хочу объяснить это тем, кто спрашивает меня, я теряюсь!» What, then, is time? If no one asks me, I know what it is. If I wish to explain it to him who asks me, I do not know. И дальше: «В тебе, душа моя, измеряю я время. В тебе, говорю я, измеряю я время» It is in you, O mind of mine, that I measure the periods of time (…) In you, as I have said, I measure the periods of time (Исповедь, XI, 17, ст. 36).

Существует множество определений этой загадочной реальности, которая имеет отношение к событиям внешнего мира и одновременно стучит в нашем сердце. («В тебе, душа моя, я измеряю время!»).

В греческом языке четко различаются «хронологическое» время и кайрос. Хронос – условное, конвенциональное, осевое, измеряемое квантовыми часами, внешнее по отношению к нам время. Кайрос – экзистенциальное, личное, наполненное событиями, мыслями и переживаниями. Каждый из нас знает, что час скучной лекции и час, проведенный в обществе любимого человека, идентичны с точки зрения «хроноса», но совершенно несопоставимы с точки зрения «кайроса».

«В тебе, душа моя, я измеряю время!».  Хорхе Луис Борхес, размышляя о загадке внутреннего бытия, называет время «субстанцией, из которой я сделан» “Time is the substance I am made of”. В сборнике «Другие расследования» Other Inquisitions (1952) он пишет: «Время — это река, которая меня уносит, но река – это я; время это тигр, раздирающий меня, но тигр – это я; время это огонь, пожирающий меня, но этот огонь —  я». Time is a river which sweeps me along, but I am the river; it is a tiger which destroys me, but I am the tiger; it is a fire which consumes me, but I am the fire.” Да, время — это река, тигр и огонь, но это не какой-то внешний враг, которого надлежит победить, время действует внутри меня, в сокровенных глубинах моего существа, в том, что является наиболее немощным, смертным, тварным во мне. Однозвучное тиканье часов мешает уснуть, но в действительности однозвучный ход часов, должен бы удалить поверхностность, фальшь, лень и заставить нас помнить слова Христа: «Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Лк 12:40).

Наиболее распространенная метафора для обозначения времени – река. «Time is flowing in the middle of the night», — говорит Теннисон. («время, струящееся в полночь»). Мир спит, но бесшумная река времени струится по земле, под землей, в межзвездном пространстве. Время — река, текущая к нам от своего непостижимого начала. И человек боится за ней не успеть, и пытается угнаться за ней как за уходящим поездом.

Парадоксальным образом владыка учит обратному: время течет из будущего в настоящее; момент, в котором будущее становится прошлым, и есть то, что мы называем настоящим. Он говорит: «За временем  гнаться совершенно незачем, потому что время не от вас течет, а к вам течет, как река», «время не от нас бежит, а к нам бежит». «Совершенно незачем куда-то за временем гнаться; вопрос только вот в чем: надо научиться жить в мгновении, в котором ты находишься». Для сравнения он приводит образ яйца, которое катится и перекатывается по полотенцу. «Оно сначала тут, потом там, но нигде не задерживается; так и мы ни в какое мгновение не находимся в реальности, в нашем настоящем. Отчасти мы живем тем, что только что было, и не умеем высвободиться; отчасти мы уже где-то впереди себя, то есть спешим». «… мы живем как сумасшедшие, потому что единственный момент, в который ты можешь жить, это теперь, а теперь ты не живешь, потому что ты еще застрял позади себя и уже живешь впереди себя».

На эту тему есть старинная легенда. В какой-то момент Бог захотел преподнести человеку невероятный подарок. Он поручает архангелу Гавриилу пойти в мир и передать этот дар. Архангел путешествует по странам, городам, площадям, возвращается обратно с подарком в руках. Бог говорит: «Почему ты его никому не передал?» Архангел отвечает: «Я не нашел никого, у кого нашлось бы время, чтоб его принять. Потому что люди своими мыслями были либо в прошлом, либо в будущем. У них не было времени посмотреть мне в лицо, в тот момент, когда я появлялся перед ними». Подобное же открытие в решающий момент жизни стало откровением для блаженного Августина: «Ты был со мной, но я не был с тобой», то есть был вне себя, в определенном смысле как «сумасшедший».

Как рассказывает владыка, первый урок искусства «останавливать время», «справляться со временем», ему был преподан в обстоятельствах немецкой оккупации. Речь идет о знаменитом эпизоде, когда в момент ареста он вдруг обнаружил, что прошлое мгновенно исчезло, реальному прошлому не было места, потому что за него могли расстрелять. А будущее исчезло, потому что обычно будущее мы воображаем, а в тех обстоятельствах вообразить будущее было невозможно. По его ощущениям, в тот момент вся ось времени сжалась в кратчайший отрезок времени, «в котором сосредоточилось все твое прошлое и из которого может вырасти все твое будущее». Каким-то парадоксальным образом арестованным оказался не столько будущий владыка Антоний, сколько время. Время как псевдоним жизни, как «субстанция, из которой мы сделаны».

Разумеется, человек не в состоянии повлиять на движение небесных тел, на течение хронологического времени, но мы можем повлиять на течение внутреннего времени. Хотелось бы обратить внимание на глаголы, которые здесь употребляет владыка: «останавливать», «справляться», он не говорит прямо «арестовать», но это так или иначе подразумевается. Для этого он дает нам простые упражнения. По сути его искусство «остановить внутреннее время» заключается в умении «ввести небо в то место, где мы находимся, потому что это зависит от нас», жить в настоящем мгновении, пребывать перед лицом Божиим. И таким образом обрести внутренний «покой и глубинность». Мне хотелось бы подчеркнуть слово «глубинность». В самом деле, у времени есть не только длительность, но и глубина, как некое дополнительное измерение бытия. Когда он говорит о молитве, он тоже учит молиться «всей глубиной нашей души».

На мой взгляд это одно из лучших наставлений в том, что Писание называет «страхом Божиим». Начало премудрости – сокровенный трепет, связанный с ощущением невидимого присутствия вечности в тебе и рядом с тобой, в его сиянии исчезает все второстепенное, все, что причиняет суеверный страх и тревогу. Владыка говорит: «всё небо тут, и нечего его искать где-то за облаками: там его нет, оно только тут, — там, где Бог и я находимся вместе, лицом к лицу – и больше даже, чем лицом к лицу…» «в том мгновении, где и Бог и вы в вечности и во времени одновременно, — в объективном времени и в божественной вечности».  Лицом к лицу и больше даже, чем лицом к лицу! Не без иронии он увещает: «Надо учиться останавливать время, потому что, к сожалению, не каждого из нас арестовывают, и поэтому некому учить постоянно».

Мы действительно воспринимаем время как протяженность мгновений, расположенных на оси. Мы легко представляем себе вереницу мгновений позади и впереди. Мы легко можем представить себе, что одно из этих мгновений станет последним для нас и для этого мира. Интересно, что такое понимание времени библейскому человеку показалось бы совершенной бессмыслицей. Библейское понимание времени принципиально отличается от эллинского. Для греков время – умирание, старение, оскудение. Каждый прожитый день означает, что тебе осталось жить на один день меньше и ты стареешь. Для иудея время – это созревание, обогащение, созидание.  В Библии время измеряется не столько количественно, сколько качественно. Это всегда поражает в Екклезиасте: всему свое время. Или как говорит владыка, «всё приходит в своё время, но в своё время, или, если предпочитаете, в Божие время».  При таком взгляде хронологическое время становится пространством теофании. Время имеет свой ритм, свои акценты. Речь идет не о датах, не о прогнозах на будущее, а о наполненности текущего момента. Время плакать и время смеяться. Оно не является предметом внешнего наблюдения, оно проживается изнутри, hic et nunc. В Библии такие события, как сотворение мира, исход, дарование скрижалей завета, Тайная Вечеря, смерть и воскресение Христа, дарование Святого Духа являются фиксированными моментами. Напротив, обстоятельства повседневной жизни человека представлялись как странствие и возвращение к неподвижным моментам священной истории. Когда паломник приходил на Пасху в Иерусалимский храм, он становился современником своих предков и своих потомков, которые проходили на это место в этот день или будут это делать в будущем, при этом не имеет никакого значения, сколько лет их разделяет. Это взгляд на время глазами Бога, из глубины вечности, где нет привычного нам «до» и «после». Всё сконцентрировано в точке, в которой как в семени содержится полнота, переплетаются время и вечность.

В связи с этим владыка приводит замечательный образ киноленты. События священной истории «являются как неподвижные картины, перед ко­торыми прозрачный фильм истории проходит. Все время течет мимо, а это стоит неподвижно… Мы не можем вернуться в прошлое. Мы можем приобщиться этому событию, ставшему реальностью вечности, то есть каждого мгновения… Когда мы погружаемся в то, что вечно, мы одновременно приобщаемся тому, что когда-то случилось, но никогда не кончилось…»

Сущность праздника он описывает как «вторжение вечности во время», как «прорывание Бога или вечности во время и в историю», как «ввержение всей необъятности Божества в границы тварного мира». Так совершается освящение времени.  «Праздники святых, великие церковные праздники, отмечающие поворотные исторические моменты домостроительства спасения, чтение священных текстов…, благословение и освящение людей и вещества — всё это способы, которыми Бог через нас, посредством нас, при нашем участии освящает время, присутствует в истории, разверзает ее в меру вечности».

Праздники также помогают нам осознать, что время человеческой жизни непраздно, оно несет в себе семена новой жизни, оно беременно вечностью. Время – пора созревания, в нас нечто прорастает, толкает изнутри, вызывает у нас изумление. Нечто, чтобы появиться на свет, вызывает родовые схватки, причиняет нестерпимую муку. Иногда страдание плоти нас ослепляет настолько, что мы не в состоянии видеть то, что в муках рождается в нас. Недаром перед распятием Господь говорит о приближающемся «часе» (кайросе) языком притчи о рожающей женщине. Время жизни – время рождения. Об этом же Спаситель говорит Никодиму: «Надлежит родиться свыше», родиться к воскресшей жизни, которая уже присутствует как семя в глубинах земли, в нашем hic et nunc.

Владыка описывает приобщение человека к вечности как обретение того внутреннего пространства, в котором человек предстоит перед лицом Живого Бога.  «Иногда среди шума житейского, среди тревоги вдруг коснется души ка­кая-то тихость, и душа уходит вглубь, в какой-то град Китеж, который вдруг оказывается, есть под бурной или рябой поверхностью нашей души и нашего сознания».  Здесь он с потрясающей достоверностью и красотой описывает обретение того, что апостол Павел называет «внутренним человеком», блаженный Августин – «Intimior intimo meo», сокровенное, внутреннее бытие, внутреннее небо, изнутри которого в нашей жизни действует Бог. «В пределах времени уже действует тайна вечной жизни. И она когда-то разверзнется, и тайна вечной жизни захватит все, и время…».

Владыка настоятельно призывает помнить завет апостола Павла: «Искупайте время!», то есть «не лукавствуйте, спешите жить вечностью…», это означает «перерасти себя и достичь приобщенности к жизни в ее полноте, гораздо более широкой и глубокой. Для верующего эта полная жизнь включает… в себя и молитву, и человеческие взаимоотношения».

«Даже  в наших человеческих взаимоотношениях все будет сводиться к зримому и ощутимому, сколь глубокими мы бы ни полагали отношения с теми, кто нас окружает. Мы всегда будем упускать то единственно ценное, что может дать нам непреходящий мистический опыт. Это невидимый Ближний, который превосходит время и пространство…»

Мне хотелось бы подчеркнуть, что здесь владыка перечисляет через запятую молитву и человеческие взаимоотношения,  и то и другое является предстоянием пред лицом Бога. Непреходящий мистический опыт присутствия «невидимого Ближнего, который превосходит время и пространство» в молитве непосредственно определяет качество наших отношений с теми, кто нас окружает. «Если мы причащаемся Богу, и после этого просто радуемся своим переживаниям, мы предаем Бога, мы теряем Божие время». Если мы эгоистично радуемся пережитому мистическому опыту, если он не обретает своего свершения в поступках и жертвенной любви, это «потерянное время».  Бог не нечто, о чем говорят, Он – Некто, кого мы вдыхаем, Им мы живем и дышим. Он передается через тот свет, который мы излучаем. Если мы пребываем в постоянном общении с Богом, это ощущается вокруг нас в каждом поступке, в каждом движении мысли. Вечность начинается уже в этом мире, она уже внутри нас как семена Царства. Проблема не в том, что станет после смерти, а в том, чтобы быть живым до наступления смерти. В небо и в вечность не входят, как входят в соседнее помещение. В каком-то смысле нужно стать этим небом. Искупление времени состоит в том, что человек становится пронизанным силой Божественной жизни, то есть вечностью.

The point of intersection of the timeless. With time, is an occupation for the saint, — пишет Томас С. Элиот в «Четырех квартетах». Блажен, кто ощутил пульс вечности в течении времени. Блажен, через кого «вечность вливается во время, и время начинает пылать вечностью». Владыка говорит: «Святой — это не просто человек, который нашел для себя спасение; свя­той — событие в человеческой истории, потому что в нем и че­рез него эсхатологическая реальность существует и действует в мире времени и пространства».

Замечательно, что он сам является для нас именно таким событием, в котором «время начинает пылать вечностью». Благодарю вас за внимание.