Кто такой Бог?

Я хотел бы поговорить с вами о Боге. О том, Кто Он, о  том, в какого Бога мы верим.

Мы все, конечно, употребляем слово Бог и понимаем, что имеем в виду – но я хотел бы предложить вам вдуматься в это слово. Для начала очень помогает, когда есть возможность обратиться к языковым корням и узнать, что люди имели в виду, употребляя то или иное слово, потому что очень часто, если погрузиться достаточно глубоко в историю языка, можно выявить исконные мотивы, по которым то или иное слово было в ходу. Например, в Сибири жили племена, которые испытывали такое чувство благоговения перед Богом, что не могли произнести Его имени. Поэтому у них не было слова «Бог», а когда нужно было сказать о Нем, они показывали на небо.

В европейских языках слово Бог (God, Gott) имеет прагерманский корень, который обозначает: «Тот, перед Кем падают ниц в благоговении». Если вы заглянете в этимологический словарь древнегреческого языка, в одном из двух определений греческого слова δεὰ (то есть «Бог») вы увидите то же самое толкование. Поэтому в основании всего, что мы можем сказать или знать о Боге, лежит изначальный, первичный опыт — именно опыт, а не точка зрения, не картина мира, не философия. Люди встретились с тем, что заставило их пасть ниц и поклониться.

Как-то раз ночью в Париже во время немецкой оккупации я шел навестить больного человека, у меня не было пропуска, и я не имел права находиться на улице. Я переходил один из парижских мостов, а на небе была огромная луна. Было невозможно остаться незамеченным. И внезапно я почувствовал присутствие Бога с такой силой, что упал на колени прямо посреди моста и поклонился Ему.

На самом деле я не слишком духовный или мистически настроенный человек, но тут произошло то, что, вероятно, происходило с людьми, которые признавались: «Да, есть нечто настолько величественное или Некто настолько величественный, что, обнаружив Его существование или почувствовав Его присутствие рядом с собой, невозможно не откликнуться, не преклонить колени, не поклониться ему, не благоговеть».

Я думаю, это очень важно, потому что недостаточно говорить «я верующий» просто потому что это кажется правильным ответом на вопросы, которые мне задают и на которые у меня нет другого ответа. У всех нас есть какой-то опыт о Боге — порой мы ощущаем Его в храме, иногда можем чувствовать Его, находясь на природе. Один из способов Бога явить Себя людям —красота. Знаете, бывает такая красота, которая не сводится к миловидности, к привлекательности, но есть нечто настолько прекрасное, что мы не способны это вместить, настолько величественное, что может полностью нас захватить. И в этом заключается основа всего: если заглянуть в Ветхий или Новый Завет, там постоянно описывается подобный опыт. Люди узнают Бога, потому что они пережили Его всеохватывающее присутствие.

В книге французского писателя Бернаноса один из героев после долгой суеты и борения внезапно начинает воспринимать окружающую его тишину. Эта тишина становится настолько глубокой, что проникает внутрь него, и в то же самое время он осознает, что такая тишина — это не просто отсутствие звука — это молчание. В книге говорится: «Он обнаружил, что молчание было присутствием», что есть такой уровень тишины, собранности как снаружи, так и внутри нас, который дает ощущение присутствия.

И, я думаю, это первое, что можно сказать о Боге.

***

В Ветхом Завете есть рассказ об Аврааме, о его первой встрече с Богом, Который стал нашим Богом. Авраам живет в родной стране, окружен родными людьми, и вдруг однажды ночью слышит голос, который зовет его: «Авраам!» И на звук этого голоса он отвечает: «Вот я, Господи!». Объяснить это невозможно. Я не говорю, что он слышал голос в физическом смысле, но он ощутил присутствие Бога. И это чувство было настолько явным, что у него не было сомнений: это Бог, а не просто кто-то стоит у шатра и зовет его. Подобные истории мы постоянно встречаем в Ветхом и Новом завете: это может происходить очень резко или, наоборот, очень мягко. Скажем, пример резкого поворота мы видим у святого апостола Павла, который встречает Христа по пути в Дамаск: это был ужасающий опыт. Но есть и рассказ об Илие в пустыне. Он сидит в пещере, начинается гроза, но Бога в грозе нет. Начинается ураган, но Бога нет в урагане. Начинается землетрясение, но Бога нет и в землетрясении. А затем он слышит тихое дуновение вечернего ветерка: и Бог в веянии этого ветерка. Поэтому присутствие Божие является нам самыми разными путями.

И, мне кажется, если вспомнить о тех мгновениях нашей жизни, когда на нас вдруг нисходит удивительное ощущение мира, покой или глубокая радость — нас не охватывает восторг, а просто наполняет чувство глубокой радости, — тогда мы можем сказать: «Да, мы чуть-чуть прикоснулись к этому».

Это может быть не такой сокрушительный опыт, как у святого апостола Павла или у Авраама, но для нас он подлинный, реальный.

***

Очень часто люди приходят ко мне и говорят: «Я не верю в Бога. Что мне делать?». Обычно я им отвечаю: «В какого именно Бога вы не верите?» И тогда они начинают описывать такого бога, в которого я и сам не могу поверить. Потому что он бывает или слишком примитивен, или слишком безобразен. Мне кажется, это важно осознать и продумать.

Некоторые скажут: «Ну что же, в христианстве есть свои истины, но как же другие религии?» Но дело в том, что Бога нельзя выдумать. Чтобы стать для нас реальным, Бог должен был прийти к нам. Выдумывать мы можем только сказки. Можно вообразить единорога или космические корабли, но Бога выдумать невозможно. И если в какой-то религии, в каком-то народе есть уверенность в том, что Бог есть, значит, в опыте этих людей была встреча с Богом. Поэтому нельзя бездумно отрицать присутствие Бога в опыте людей, которые не являются христианами, которые отличаются от нас, потому что, повторюсь, Бога выдумать нельзя, Его можно только опытно пережить.

И если Бог — это опыт, мы можем задаться вопросом, опираясь и на Священное писание, и на опыт верующих, то есть опыт всей Церкви: что мы знаем о Нем? Мы знаем о Боге как о нашем Творце. Но что это значит на самом деле?

***

Я скажу вам, что это значит для меня, — это, пожалуй, единственное, что я могу сделать, возможно, с учетом того, что я слышал от других.

Больше всего меня поражает то, что Бог существовал вне времени, вне пространства. Не было ничего, кроме Бога, и в некотором смысле Бог, будучи Богом любви, пожелал проявить эту любовь и поделиться всем, что у Него есть, и всем, чем Он является, с другими существами, не довольствуясь замкнутым на Себе торжеством любви и радости, но как бы изливаясь за Свои пределы. Древние писатели говорили о Боге, что Он как солнце. Солнце совершенно в самом себе и именно потому, что оно в самом себе совершенно, оно может изливать свет и тепло, которые достигают живых существ.

И поэтому акт творения, если считать его не просто мгновенным действием, а тем, что разворачивается на протяжении истории Ветхого и Нового заветов, истории разных народов, — это проявление любви: любовью Бог вызывает к бытию творения, которых не было, чтобы они ликовали, чтобы они стали причастниками дивной животворящей радости, которая принадлежит Ему и которой Он является. И поэтому в христианском понимании творение — это не деяние власти, а деяние любви. Мы призваны к бытию любовью, а не принуждены силой. Бог возлюбил нас в существование.

И я думаю, это очень важно, не только с философской или богословской точки зрения — в таком случае в некотором смысле это было бы неважно, — но с точки зрения того, как мы чувствуем Бога. Потому что если в основе Его творческого действия лежит любовь, которая говорит: «Приди, и будем любить друг друга, жить, радоваться, созревать до этого избытка жизни, который есть у Меня и который есть Я», — это совсем не то, что бог, который говорит: «Иди сюда, я тебя создам, ты будешь вести себя хорошо, а в конце времен я буду судить тебя — и гореть тебе в аду, если ты обманешь мои ожидания». Это прежде всего.

А второе: я могу представить себе — конечно, это романтический или, может быть, поэтический образ, — что Бог из хаоса, из совокупности всех потенциальных возможностей вызывает творения, одно за другим. И первое, что видит каждое существо, которое появляется из небытия, появляется в свежести невинности, чистоты, совершенства, красоты, первое, на что падает его взгляд, — Бог, и первые взаимоотношения, которые его ждут, — это отношения любви. Когда появляются другие существа, они смотрят друг на друга и видят красоту, явление ликующей красоты, — и все они относятся друг к другу с любовью и движутся в пронизанном любовью танце. И когда я говорю о танце, пронизанном любовью, я не приукрашиваю, потому что греческие писатели говорят о Боге как о хороводе, о движении, о танце, который являет радость бытия, и о том, что в каждое мгновение каждое лицо Святой Троицы занимает другую позицию, оказывается на месте Другого. И это танец ликования — вот как я вижу сотворение мира, — это чудо призыва к бытию любовью, встречи с неизреченно дивной красотой — не только Бога, но и каждого другого существа.

Поэтому Бог как Творец — не тот, кто вынуждает нас существовать, хотим мы того или нет, но Тот, Кто говорит: «Давайте любить друг друга!». И если кто-то из вас когда-либо испытывал пусть даже робкую влюбленность, вы понимаете, что это не просто отношения — это чудо! Быть любимым — чудо, любить кого-то — чудо, и это чудо творения и бытия.

***

И здесь возникает одна проблема: Бог создает нас в любви и ради отношений любви. Но любовь возможна, только если ты можешь сказать «да» или «нет». Если ты не свободен сказать человеку: «Я тебя люблю» или «Я тебя не люблю» — это уже не любовь. Например, если я возьму камень и брошу его, то ему не останется ничего другого, кроме как упасть на землю, — это же не значит, что камень жаждет встречи с землей. Это закон притяжения, в нем нет никакой свободы.

Так встает вопрос свободы в этих отношениях с Богом. Он создает нас свободными, имеющими право отказаться от того дара, который нам дает. Он говорит: «Я тебя люблю», и у нас есть право сказать: «А я нет. И всё тут». Это трагично. Я бы сказал, это глупо, но это так, и важно то, что в свободе есть нечто трагическое, потому что отказаться от любви означает лишить смысла жизнь и всё ее подлинное значение и содержание — но мы вправе это сделать. Если бы мы не были свободны в этом, это была бы не любовь. Поэтому проблема любви и проблема свободы взаимосвязаны. Без свободы не может быть и любви. И разве возможна свобода без любви?

Мы привыкли думать о свободе как о праве и о возможности выбирать, но выбирать по своей собственной воле, по своим желаниям, по своим вкусам. Неужели свобода сводится лишь к этому? Мы рассматриваем свободу — в современном мире чаще, чем раньше, — в контексте гражданских прав и своего рода политических свобод и независимости, но ими свобода не ограничивается.

Прежде всего, английское слово liberty заимствовано из латыни, от латинского слова liber, которым называли ребенка, рожденного свободным от свободного человека в противоположность слову puer, что означало «маленький раб», — подобно тому, как в Индии в колониальный период любого слугу вне зависимости от возраста называли «мальчиком». Этому «мальчику» могло быть семьдесят лет, а могло и двенадцать, но он был puer, раб — так его изящно называли. Если же вы родились свободным от свободных родителей, это означало, что вы от рождения свободны, но это не означало, что вы будете свободным, если не возьмете свободу в свои собственные руки. И если, будучи свободнорожденным, вы становитесь рабом пьянства, обжорства, трусости, лени, зависти — чего угодно, что может прорасти изнутри или быть воспринятым извне, — вы станете рабом. Вы останетесь свободным человеком с точки зрения, скажем, государства или общества, но вы не будете свободной личностью. Поэтому быть свободным по рождению означало, что вы должны обрести власть над самим собой, чтобы сохранить эту свободу. И в этом отчасти заключается Божий призыв к нам: «Ты свободен, Я дал тебе эту свободу, а теперь ты должен овладеть ею, и сделать это можно, только исполнившись решимости, мужества, только достигнув такого самообладания, которое позволит тебе управлять своим телом, своим разумом, своими чувствами, всей своей жизнью — потому что если ты не способен управлять своей жизнью, ты перестанешь быть свободной личностью вне зависимости от своего социального статуса». Именно так происходит на всех уровнях.

Есть еще одно слово, на которое я хочу обратить ваше внимание. Это английское слово freedom. У него германские корни, и, если вы обратитесь к его этимологии, то увидите, что оно восходит к санскритскому слову, которое может быть глаголом или существительным. Как глагол оно означает «любить» или «быть любимым», а как существительное — «мой дорогой», «мой возлюбленный». Так что интуитивное представление носителей санскрита о свободе таково: это совершенство отношений любви. Человек, находящийся в отношениях любви с другим человеком, свободен. Если этого нет — нет и свободы, есть лишь движение на ощупь, нечто меньшее, чем свобода. И если любви нет, то и о свободе речь не идет.

И наконец, есть русское слово «свобода» — и это очень интересное слово. Его происхождение спорно, но русский писатель Хомяков — один из выдающихся богословов XIX века, несмотря на то, что по роду деятельности он был офицером кавалерии, — полагал, что слово «свобода» восходит к двум словам, к двум корням, означающим «быть собой».

И если соединить все эти три слова, получается такая картина: мы рождены свободными, но чтобы остаться таковыми, должны научиться настолько владеть собой, чтобы распоряжаться собой по своей собственной воле, а не зависеть от того, куда подул ветер. То есть обрести свободу означает, что вы можете дать только то, что вам принадлежит: можете отдать свое сердце, свой разум и свою жизнь, только если вы ими распоряжаетесь и вас не бросает из стороны в сторону.  Тогда подлинная свобода становится отношениями любви, и к этому мы должны стремиться, потому что только в стремлении к этим отношениям любви через тяжелую борьбу с собой мы можем стать теми, кем мы являемся по-настоящему, и вступить в такие отношения с Богом и друг с другом, в которых царит гармония и взаимная любовь.

пер. с англ. В. Ерохиной под ред А Дик

Опубликовано: «Бога нельзя выдумать. Беседы с подростками». — М.: Никея, 2021