Литургия в Лефортове

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!

Трудно прибавить что бы то ни было к тем словам проповеди, которые вы слышали. И, однако, мне хочется обратить ваше вни­мание на две или три особенности сегодняшнего чтения притчи Господней о приглашенных, которые отказались прийти к Госпо­ду, и о тех людях, незваных, и, однако нашедших свой путь в Царство Божие.

Три причины даются теми, которые хотят отказаться от Божьего призыва войти в Его Царство, Царство Небесное. Первые говорят: «Я купил землю; вторые — я купил пять пар во­лов; третьи — я оженился»; и этим как бы описываются все причины, по которым человеку некогда обратиться к Богу. Вот, человек жил, бездомный, без имущества, без кор­ней, и вдруг ему посчастливилось укорениться на земле, осесть, вдруг он обнаружил, что земля его стала своя, что он в ней пустил корни, что он ей принадлежит, и тогда уже не оторвешься от той земли, которая, как тебе кажется, твоя, а которая на самом деле тебя держит в плену, потому что всё, что мы почитаем своим, всё, на что мы налагаем руку, всё, что мы не согласны отпустить, нас порабоща­ет — в малом, как в великом. Подумайте о том, что случится с человеком, если он свою руку закроет на какой-то пред­мет; вот, он его держит; вот, никто у него не отнимает, — а вглядись: правда, у него в руке спрятан медный грош, но зато руки-то у него больше нет, он с этой рукой ничего больше не может делать, кроме как держать, держать и не от­пускать. И так бывает, когда наше сердце вдруг сожмется и уловит что-нибудь, когда наше сердце всё закроется ко всему прочему, кроме как к одной-единственной вещи, ко­торую мы хотим иметь, которую мы не хотим отпустить. И так бывает с умом, так бывает со всей нашей жизнью. Мы за­хлопываем дверь, мы закрываем сердце, ум, и остаемся плен­никами того, что мы как будто взяли себе в удел; и вот, пер­вые эти люди уже не могут идти к Богу, для этого надо отор­ваться от земли, для этого надо отказаться от того, что покорено, что мое; и человек оседает. А вокруг мир такой ши­рокий, такой просторный; над головой бездонное небо, но человеку некогда глядеть на небо, ему некогда озираться вокруг, у него глаз-то остает­ся, сердца, ума только на тот клочок земли, который он сде­лал хищнически своим.

А другие, которые купили пять пар волов, — пять, по числу человеческих чувств — это те люди, которые считают, что их дело на земле: что их работа, их труд, их творчество на­столько важно, что всё можно забыть; небо — в свое время, любовь, дружба — всё можно оставить в стороне, но надо творчески работать, работать; и оказывается, что человек целую жизнь может вот пахать на этих волах, и придет время, когда будет разлучаться душа его от тела, и никакой труд, никакое творчество, никакая похвала со стороны людей на зем­ле не откроют ему этого Царства Божия, потому что Царство Божие это Царство такой любви, что можно забыть и о своем клочке земли, и о своем труде, и своем творчестве, и своем значении — всё можно забыть, потому что кому-то нужна любовь и кому-то понадобился я.

И третий отказался идти на пир, брачный пир царского сына; он нашел себе невесту, он нашел счастье и радость, какое ему дело до чужой радости? — пусть царский сын празд­нует свою свадьбу, у него свое счастье. Разве не бывает так с нами? Горе часто открывает нам душу, нас делает более чут­кими к тому, что у кого-то тоже горе; а порой бывает так страш­но видеть, что человеческое счастье его замыкает в себе. Я счастлив; зачем мне вспомнить о чужом горе? Как я отравлю свое счастье чужой бедой, или — зачем мне участвовать в чьем-то несчастии, которое не мое? — нет, пусть празднуют, пусть радуются без меня.

И вот так, потому что человек овладел землей, и ему больше нет дела до неба, потому что он думает, что его труд и творчество имеет окончательное, вечное значение, и он за­бывает, что в одно мгновение всё может прахом пойти; потому что счастье ему улыбнулось, и ему нет дела ни до счас­тья, ни до горя других, человек отказывается от всего, что будет в вечности, от чуда любви.

И вот, теперь подумайте одно мгновение об этих людях, которых пригласил хозяин. Брачный пир пуст, никого там больше нет, или, вернее, никто на него не пришел, пустота. Приготов­лено всё, чтоб ласково, радостно принять гостей — и ни­кто не пришел. И вот, хозяин посылает своих слуг искать тех, которые никем не были приглашены, которым не к чему привязываться, потому что у них ничего нет, — бедных, у ко­торых нет клочка земли, куда можно бы уйти корнями и из че­ловека сделаться деревом; нет такого труда, который погло­щал бы тщеславием, гордыней, а только тот тяжелый труд, ко­торый еле-еле дает человеку возможность просуществовать, — к такому не привяжешься. Нет радости; странники ходят по земле в надежде на подачку, в надежде на то, что кто-то их заметит и вспомнит. И слепые среди них, которые пути своего не видят; и хромые, которые, может, и видят путь, а идти по нему не могут, по слабости, по бедности, по разбитости жизнью, — и всех зовет к себе хозяин. И вот тут, может быть, самое сначала непонятное; и самое потом изумительное во всей этой притче: собрался народ; брачный пир полон; и хозяин входит; и среди этой пестрой толпы он видит одного челове­ка, не облеченного в брачную одежду. Его он приказывает вы­кинуть вон. Как это понять? Он же пригласил нищих, бродяг, людей, у которых вообще ничего нет; откуда же у других взя­лась эта брачная одежда; не ходили же они всю жизнь с припасенной этой одеждой брачной на случай, которого не бы­вает, что их пригласят на брачный пир, — нет, тут надо понять, что происходит на Востоке, происходило на Востоке в по­рядке гостеприимства. Приходил странник; мог быть богат, мог быть беден; его встречал хозяин у дверей своего дома, прини­мал он его как посланника Божия, склонялся он и омывал его ноги, запыленные, раненные, уставшие. Давали ему новую одежду, помазывали его голову, чтобы он мог войти и наряду со всеми самыми богатыми не униженный, не пристыженный своей собствен­ной беднотой пировать, чтобы на мгновение он тоже был равен всем, потому что любовь делает людей равными.

И вот один какой-то человек пришел; его тоже встречали с любовью, ему тоже хотели омыть ноги, помазать главу, дать брачную одежду, но он, вероятно, просто сказал: «Нет, не для того я сюда приходил; мне сказали, что здесь кормят, довольно со всей этой подготовкой, есть хочу…» И он вошел, презирая гостеприимство, без всякого внимания к той любви, которая ему предлагается; ему сердце хозяина не нужно, ему нужен только его хлеб. И не оказалось ему места в этом царстве, где хлеба на всех хватит, но куда не входят иначе как любовью.

Вот подумайте теперь о себе. Подумайте о том, как мы от­зываемся — все, каждый из нас — на призыв Божий, как часто мы Ему говорим: «Господи, у меня же есть что-то такое ценное на земле, клок земли, — не бросать же этого для Твоего не­ба. У меня есть дело, я творец жизни, неужели мне это ос­тавлять, чтоб идти в неизвестность на пир; я привязался серд­цем к кому-то, разве этого для меня недостаточно? …» Это не значит, что не надо трудиться на земле, творить, лю­бить, — НАДО. Святой Григорий Палама говорит том, что в этом-то и сходство наше с Богом, что Он нам вручил землю и дар, способность творческого труда и любви; но, если мы в эту землю уйдем, забыв, что жизнь глубже, шире, что над зем­лей простирается небо и что человеческая любовь разверзает­ся до пределов бесконечности через Божию любовь, тогда мы потеряем и земное, и небесное.

Но с какой надеждой можем мы идти на этот призыв. Нам незачем думать достойны мы или нет. Достойны мы никогда не будем, потому что никто не может заслужить любовь, любовь дается даром, любовь просто дается, она не покупается, не выслужиться в любовь; и поэтому мы можем спокойно, все, без исключения, идти к Богу, зная, что у Него-то хватит любви и на Себя, и на нас, и на всех. Вспомните слово Златоустовское в пасхаль­ную ночь: «И постившиеся, и не постившиеся, и трудившиеся, и ленивые, и грешные, и праведные — все войдите в радость Гос­пода своего.» Не потому, что Он безразличен к тому, трудились мы или нет; одних Он принимает с радостью и благодарностью за труд, который мы понесли на земле, а других с такой лас­кой и любовью, чтобы их утешить о том, что-теперь-то они по­нимают, что они недостойны, но Он их сделает достойными ласковой любовью Своей.

И поэтому будем идти, когда нас зовет Господь. Зовет к Себе в молитве, зовет в таинствах Церкви, зовет в причащении, зовет всеми способами, которыми Он нас призывает: «Идите, придите ко Мне, все труждающиеся и все обремененные, и Я вас успокою.» Будем идти с верой, потому что Он ничего у врат Царства не потребует от нас кроме того, чтобы мы пришли и сказали: «Господи, я недостоин, я недостойна и Твоей любви, но Ты, Господи, любовь, Ты, Господи, Спаситель, Ты жил и умер для меня; как мне сомневаться, как мне колебаться…» и войдем в Царство Божие; но не будем и другим мешать входить; будем открытым сердцем говорить всем и каждому: и я недостоин, поэтому и ты наде­яться можешь; все, все призваны в Божие Царство, которые только не откажутся от него. Какая это надежда, какая радость и какое счастье всем будет встретиться там, где уже все равны, потому что все будут сиять благодатью и красотой, и вечной юностью Божией Любви.

Аминь.

Опубликовано: «Проповеди, произнесенные в России». М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2013.