Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Последний раз, когда мне пришлось быть в России, в Трапезной Троице-Сергиевской Лавры, я искал своего места; и один из монахов мне сказал: «Да сядьте, Владыко, где хотите…» На это я ответил: «Я не хочу сесть на чужое место…» И тот же монах мне возразил: «Владыко, здесь нет чужих, здесь только свои…» Мне кажется, что в этих, очень простых, словах, было сказано что-то очень важное для нашего понимания Церкви. В Церкви, на самом деле, нет чужих; да и в жизни чужих нет, есть только свои, люди, Богом желанные, Богом искупленные, люди, которые Богу дороги, люди, которые — все, каждый из нас и каждый из самых неожиданных для нас людей! — которые дороги кому-то, так дороги, что нам непонятно делается: потому что мы чужой любви пережить не умеем, чужой близости не понимаем. Об этом говорил и апостол Павел, когда он говорил, что мы все — члены одного тела, и когда страждет один член, — страждет все тело… Если бы мы только умели так пережить свое единство друг с другом, за пределом круга тех людей, которые нам природно, естественно дороги; если бы мы могли расширить наше сердце и охватить больше и все больше людей!.. Тот же апостол Павел говорил коринфянам: «В нашем сердце не тесно для вас — но в ваших сердцах так тесно!..» И тесно не потому, что столько, столько в них собралось любви, а потому, что хоть и пусто, а места ни для кого нет… И вот, когда постигает радость или горе, Церковь нас зовет к тому, чтобы принести, скорбь ли, ликованье ли ваше, перед лице Божие. Служатся панихиды, служатся молебны, и так бывает печально и больно, когда, то или другое воспринимается как частное, настолько частное, что другие люди должны из этого быть исключены; как делается жутко, когда человек говорит: «Я хочу панихиду, только ни о ком не молитесь, кроме как о моих родных!..» Разве это не значит: в этот момент молитвы я всех хочу исключить из молитвы, из Божия присутствия, из любви… Так же бывает печально, когда у человека радость или горе и служится молебен, и все уходят: кому какое дело? Молится же чужой человек! Я его даже не знаю! А если знаю, — то его нужда, его радость, его скорбь, его благодарность — не мои!… Вспоминается мне, как относительно много лет тому назад просила меня одна женщина отслужить молебен, благодарственный. И я спросил ее: «О чем?..» И ответ ударил просто в лицо: «Вас это не касается, это между Богом, и мной; это моё дело, — а вы что: молитесь!..» Разве не страшны такие черты в Церкви Христа, Который нас призвал быть так едиными, как Он един с Отцом, как Троица едина… И вот я хочу вас призвать сегодня, после последнего благословенья, вместе помолиться об одном молодом священнике, который только что был убит внезапно, в несчастном случае. Он был не только священником, он был тоже врачом; и он возвращался из старческого дома, куда он ездил со своей врачебной заботой о людях, и со своим священническим попечением о них, и на дороге — разбился… После него осталась жена и четверо детей; он жил верой; так жила и жена; денег они не скопили — даже на похороны, оказывается, не хватило денег… И вот я вам предлагаю: в этом частном случае пережить Церковь как едино, пережить Церковь, как семью, где никакое горе не может быть чужим, где никакая нужда не может быть забытой, — помолимся! И если можете — оставьте что-нибудь у свечного ящика на помощь человеку, который мог бы быть зажиточным и обеспеченным, мог бы оставить своей семье достаток, так, чтобы им ни о чем не беспокоиться, но который верил в Евангелие, верил в то, что можно жить изо дня в день, и что Господь позаботится о нем, о них, если только он позаботится о других; позаботимся, как можем, чем можем… Но еще к тому попробуем научиться из этого примера так прожить, чтобы за нами осталась только любовь, только благоговение, удивление о том, что можно так забыть себя и своих, чтобы ничего у тебя не было, кроме Бога. Аминь.