Неизвестный Антоний. Опыт святых древней кельтской Церкви как проекция одного служения

Я прекрасно понимаю, какую реакцию может вызвать в названии моего доклада слово «неизвестный», особенно применительно к человеку, о котором не одно уже десятилетие говорят и пишут так много, как, пожалуй, говорят и пишут только литературоведы о каком-нибудь классике.

Я, конечно же, не собираюсь, в силу скромности моего личного знакомства с митрополитом, открывать нечто неизвестное в его биографии. Тем более не претендую поразить почтенное собрание каким-нибудь откровением из богословского наследия святителя.

Митрополит Антоний не обижен вниманием ни авторов, ни читателей. Огромное количество книг, аудиозаписей и видеофильмов передают нам и его образ, и его манеру общения, и, конечно же, его мысли.

К сегодняшнему дню немало уже создано текстов и о самом святителе. Читатель, знакомый с этой литературой, без труда заметит, что владыка Антоний представляет собой некий феномен: не так уж много за прошедший век было православных архиереев, которые оставили после себя целую школу, узнаваемую традицию или ярких учеников. Еще меньше тех, чье духовное наследие одинаково близко различным этническим группам.

 Митрополит Антоний и кельтское христианство

 В каком же смысле Антоний «неизвестный»? В самой личности митрополита Антония и в особенностях его церковного служения есть нечто очень созвучное с тем опытом веры, который мы встречаем у древних святых, подвизавшихся когда-то на Британских островах.

И как выразилась Елена Юрьевна Садовникова, «опыт показывает, что мы мало осознаем тот факт, что владыка Антоний служил 54 года в Великобритании и вдумчиво, с большим уважением относился к христианскому опыту и наследию той страны, в которой жила его паства».

Каменные кельтские кресты, развалины древних обителей, имена христианских мучеников римского периода, места, связанные с подвигом преподобных и святителей Британских островов, – все это окружало митрополита Антония в его архипастырских поездках по Великобритании и Ирландии. Будучи человеком пытливого ума и широкой эрудиции владыка, без всякого сомнения, был знаком с кельтскими святыми, почитал их и изучал их духовный путь.

Именно митрополит Антоний явился инициатором включения святых «в Ирландии и Британии просиявших» в богослужебный круг Русской Православной Церкви. Благодаря его усилиям мы официально чтим их память в третью неделю по Пятидесятнице и видим их имена в богослужебном календаре нашей Церкви. Митрополит Антоний был первым иерархом, который поместил икону «Собор ирландских и британских святых» в своем кафедральном храме.

Более того, до некоторой степени образ жизни и духовный опыт владыки Антония схож с некоторыми чертами, характерными для кельтского христианства.

Христос на первом месте

 Участники предыдущих конференций наверняка помнят доклад настоятеля университетской церкви в Кембридже каноника Джона Биннса. Отец Джон рассказывал о том, как митрополит Антоний в 70-е годы выступал с лекциями перед студентами. Это были люди разных деноминаций со свойственным студенчеству духом протеста. Тем не менее митрополит Антоний сумел найти такие слова и образы, чтобы быть интересным для всех. И вот что любопытно, как свидетельствует отец Джон, «в своих лекциях митрополит Антоний ни разу не употребил слово ”православный’’».

Мы все понимаем, что в данном случае, не употреблять в беседе о Христе слово «православный» вовсе не значит проповедовать что-то не православное или противоположное православию. Это значит только одно – говоря о Христе, не нагружать слушателей полемическим багажом, внешним конфессиональным и культурным своеобразием. Говорить только и исключительно о Христе. Как выражается игумен Петр (Мещеринов) «проповедовать не Церковь, а Христа». В этом смысле Кельтская церковь –уникальный пример.

Христианство на Британские острова, скорее всего, пришло вместе с римскими легионами. Конечно, существует легенда об Иосифе Аримафейском, которую мы встречаем у британского хрониста XII века Уильяма Мальмсберийского. Согласно Уильяму, Иосиф приходился дядей Деве Марии и привозил одиннадцатилетнего Иисуса на Британские острова, где Иисус построил Себе маленькую хижину. Прибыв в Британию в 63 году вместе с учениками апостола Филиппа, Иосиф Аримафейский находит хижину Христа и рядом с ней втыкает в землю посох, которым пользовался Иисус во время Своей земной жизни. Посох пустил корни и разросся в большой терновник. На месте британской хижины Христа основывается первая церковь – будущее аббатство Гластонбери. А первым епископом Британии становится сын Иосифа Аримафейского.

В действительности, с тех пор, как в 43 году по Рождеству Христову началось завоевание римлянами Британии, пришельцы крепко вцепились в остров. При ромеях Британия впервые услышала о Христе, весть о Котором вполне могли принести христиане, находящиеся в среде римского войска, или специально дошедшие сюда миссионеры.

Около 200 года учитель Церкви Тертуллиан говорит, что Евангелие уже достигло нероманизированных областей Британии, а Ориген в 240 году пишет, что христианство стало силой, объединившей бриттов.

Как и в самом Риме, первые христиане Британии подверглись гонениям. Известно о святом Олбане, который пострадал в 304 году и стал первым мучеником древнекельтской Церкви. Судя по всему, христианство было уже достаточно известно и распространено в период римского владычества, о чем свидетельствует присутствие трех британских епископов на Арльском соборе 314 года. В связи с арианскими спорами, бушующими на континенте, святитель Афанасий Великий пишет, что Британская церковь приняла определения, утвержденные Никейским собором в 325 году. Однако римской, в подлинном смысле слова, Британская церковь так и не стала. В начале V века римские легионы покидают Британию, а до Ирландии они и вовсе не добрались. После ухода римлян христианство в Британии переживает глубокий упадок и, пожалуй, могло бы совершенно исчезнуть, если бы не новый мощный импульс, который пришел из соседней Ирландии.

Что касается самой Ирландии, существуют легенды о первых христианах еще в так называемый допатрицианский период, однако главным образом христианизация зеленого острова связывается с именем святого Патрика.

Патрик был бритом из романизированной христианской семьи. Когда римские легионы покидали Британию, оставшиеся без защиты поселения оказывались легкой добычей для пиратов. В один из таких пиратских рейдов Патрик попадает в плен, его перевозят в Ирландию и продают в рабство. Там происходит чудесное обращение Патрика к вере, побег из плена, возвращение домой и таинственный ночной голос, который призывает Патрика снова вернуться в Ирландию, в страну его плена, для того, чтобы проповедовать Христа. И вот Патрик, получая епископский сан, возвращается в Ирландию, где за полвека миссионерских трудов фактически создает Поместную Церковь.

Эти эпизоды из жизни равноапостольного Патрика составляют весьма интересную параллель с биографией митрополита Антония. Но самое интересное – другое. Впервые в истории западного христианства на Западе появилась Церковь, которая не была связана или тем более активно подчинена папскому Риму. Как я уже сказал, к 410-415 годам власть Империи в Британии закончилась. Варвары-пираты сделали опасным Северное море и Ла-Манш. Связи с континентальной Церковью Галлии стали крайне затруднены. Языческие набеги варваров из Германии уничтожали не только римские виллы, но и первые христианские храмы Британии. И именно в это тяжелое для всего западного христианства время на британских островах расцветает кельтское христианство, которое формируется вне ромейского контекста. Восточная церковь с центром в Константинополе и Западная церковь с центром в Риме обладали ярко выраженными чертами, свойственными античной культуре. Кельтская же церковь в силу географической изолированности и очень бурного при этом роста – сформировалась вне культурного контекста Римской империи. Поэтому, когда в VI-VIII веках кельтские монахи-миссионеры достигали германских земель, земель нынешней Австрии, Швейцарии, Скандинавии, они проповедовали христианство не эллинское и не римское. Кельтская миссия была уникальным феноменом, обладала универсальным форматом в том смысле, что она не была делегирована или связана ни с одним из двух крупнейших христианских центров того мира. Кельты проповедовали Христа, не нагружая имплицитно свою проповедь культурно-историческим багажом, что не в малой степени способствовало более спокойной реакции на их проповедь тех народов, которые имели опыт соприкосновения или даже военного противостояния Римской империи.

Это действительно редкий случай. Даже сегодня мы живем в эпоху, так называемых, Поместных Церквей, национальный окрас которых благоразумно называем юрисдикциями. В этом нет ничего плохого, а иначе вообще сложно себе представить историю христианства. Все знают, что существует русское православие, греческое, румынское, американское, даже японское. В каждой Поместной Церкви есть свой колорит, который формировался веками национальной истории. И даже в XX веке, когда многие национальные церкви оказались за пределами своих естественных границ – в Западной Европе, в Америке, – мы без труда идентифицируем греческий приход, румынский или русский.

Митрополит Антоний был одним из первых, а может, и вообще единственным иерархом Западной Европы, кто попытался в рамках своей юрисдикции перенести акцент на нечто универсальное.

Впрочем, не нужно строить иллюзии и видеть в митрополите Антонии этакого церковного космополита. Я очень хорошо помню, как в завершении одной нашей беседы владыка мне признался: «Я родился в Лозанне, но я не швейцарец, учился и вырос во Франции, но я не француз, всё свою сознательную жизнь я прожил в Англии, но я не англичанин. Я так счастлив, что остался русским человеком».

Да, он был русским человеком, подлинным, красивым русским человеком, но в первую очередь, он был христианином. Известны слова блаженного Августина: «Когда Бог будет на первом месте, все остальное будет на своем».

 Странничество

 Я хотел бы вспомнить замечание духовной дочери митрополита Антония, английского филолога-слависта Аврил Пайман. Она как-то высказала неожиданную мысль о том, что митрополит Антоний и в Англии, и в России воспринимался как иностранец. Порою нам кажется, что это весьма печальный факт в биографии человека. Но вот опыт кельтских святых изобилует множеством примеров, когда «иностранность» являлась определенным духовным подвигом.

Кельтские монахи практиковали уникальный подвиг, который они называли «peregrenatio pro Christo» – паломничество Христа ради. Это не было краткосрочным или долгосрочным паломничеством к какой-нибудь святыне, паломничеством, у которого есть начало и конец. Это было путешествие длиною в жизнь. Состояние вечного странника. И надо вам сказать, это было весьма тяжелое бремя, которое брали на себя «Христа ради» кельтские монахи. Дело в том, что связь древнего кельта с домом, с родиной – это совершенно особенное, очень сильное чувство. Даже в языческие времена высшей мерой наказания в Ирландии была не смерть, а изгнание из клана, изгнание с острова. Приговоренный к такому наказанию, человек должен был навсегда покинуть родные ему берега. Для кельта-христианина любовь к родине была наивысшей духовной ценностью. И поэтому, став монахом, кельтский подвижник считал борьбу с этой привязанностью – предметом наивысшего духовного подвига, наивысшего духовного преодоления.

В житии преподобного Коламбы, святого VI века, описывается случай, когда в руках у подвижника оказалась Псалтирь, принадлежащая святому Финиану из Мовиля. Коламба, как и все ирландские монахи, питал страсть к книгам, и за ночь, без ведома хозяина, сделал копию Псалтири. И вот на утро начался ставший знаменитым спор за книгу. Согласно ирландским законам, если корова случайно забредет на чужую территорию и там ее покроет бык, то родившийся от нее теленок принадлежит хозяину коровы. На основании этого закона Финиан потребовал, чтобы Коламба отдал ему сделанную без спроса копию. Тот отказался. И поскольку оба принадлежали королевским семьям, началась битва. В результате погибло несколько тысяч воинов. Немного остыв и придя в себя, Коламба ужаснулся содеянному и приговорил себя к высшей мере кельтского наказания – к добровольному изгнанничеству. Вместе с 12 своими учениками он отправляется в добровольную ссылку и оседает на острове Айона. Это событие произошло в 563 году. Именно Айона становится крупнейшим духовным и миссионерским центром, а Коламба, прозванный позже за свою святость colum cille (голубь Церкви), стал одним из самых великих святых Кельтской церкви. Он никогда больше не вернется в Ирландию, и всю жизнь будет тосковать по ней. Духовная лирика, которую ему приписывают, содержит душераздирающие сетования по поводу оставленной родины, но он остается тверд в своем выборе. Кстати, есть мнение, что даже Айону он выбрал в качестве места новой обители только потому, что это был первый попавшийся ему остров, откуда в хорошую погоду он мог видеть свою дорогую Ирландию.

Огромные вереницы кельтских монахов добровольно покидали родину, чтобы нести подвиг peregrinatio pro Christo. Как правило, благодаря ирландским церковным школам и библиотекам, кельтские монахи были высокообразованными людьми, и поэтому, покидая остров, приходя в новые страны, они становились блестящими миссионерами. Они обращали целые страны, обретали невероятный авторитет у царей и популярность среди простого народа, но так и оставались чужими среди своих, и чем дальше уходили от своей возлюбленной Ирландии, тем сильнее тосковали по ее берегам. Ирландская континентальная монашеская лирика – это невероятно красивая поэзия, прославляющая Бога и в каждом стихе тоскующая по любимому острову.

Конечно, митрополит Антоний был вынужден жить за пределами любимой им России в силу совершенно других причин. Но умение сохранить на всю жизнь любовь к Родине, сохранить ей духовную верность, при этом воспринимать удаленность от нее как духовную необходимость – это большой талант, который можно встретить в житии практически каждого кельтского подвижника.

Кстати, и последнее пристанище митрополит Антоний, желавший, по свидетельству госпожи Пайман, быть похороненным в России, так же нашел в Англии, на «не православном» кладбище. Даже жизнь свою владыка закончил чужестранцем, каким-то необъяснимым промыслом совершив кельтский подвиг peregrenatio pro Christo до самого конца.

Кстати, такой же была и кончина святого равноапостольного Патрика. Как я уже сказал, у Сурожского святителя немало биографических параллелей с прославленным апостолом Ирландии. Святой Патрик также в раннем детстве потерял Родину. Пережил поразительное обращение к вере. Всю жизнь проповедовал в чужой для него стране. За десятилетия своего епископства фактически с нуля создал Поместную Церковь и скончался на чужбине, так и не вернувшись в родительский дом. Для Патрика его миссия в Ирландии – это содержание всей его жизни, в конце которой он говорит: «Вот, ныне я вручаю душу мою Богу, Который избрал меня на это служение».

Сегодня мы часто нагружены таким мощным культурно-историческим багажом, что никак не можем почувствовать себя бедными, нищими, гонимыми и презираемыми евреями, этакими «понаехавшими тут», чтобы обрести достаточно смирения, присущее первым христианам, которые осознавали себя в этом мире «проходящими мимо», а не хозяевами «огромного культурно-исторического достояния»: кто-то их услышал, кто-то нет, но они еще не были «испорчены» имперским благоволением и опытом симфонии государственной и церковной власти, им представлялось, что они, в буквальном смысле слова, являются странниками и пришельцами на земле.

Древнейший вид церковной общины назывался «парафия», словом, в котором содержатся коннотации чего-то временного, преходящего. Христиане были как бы пришельцами в мире сем, им был очень созвучен эффект чужого города, – вот с этим ощущением жили первые христиане. Они не в меньшей степени, чем мы сегодня, понимали, что такое Родина, Отечество. Но как-то острее чувствовали свое духовное одиночество и сиротство в мире сем. Думаю, поэтому, находясь уже на смертном одре и осмысляя прожитую жизнь, Патрик выразил свой духовный путь одной удивительной фразой: «Бог который победил во мне…».

  Христианство всерьез

 Есть еще одна черта у кельтского христианства, которая очень была близка митрополиту Антонию. Я бы называл эту черту «Христианство всерьез». Вот что я имею в виду. Все мы прекрасно помним, как митрополит Антоний критиковал тот вид веры, которое он называл «наше облегченное христианство». Это довольно распространенное церковное искушение.

Когда преподобный Колумбан Младший (не путать с преподобным Коламбой Айонским, которого принято называть Старшим) в 590 году с учениками высаживается на континенте, он встречает в Европе немалое количество церквей и даже монастырей.

Конец VI —  начало VII веков. На континенте уже правят даже целые христианские династии, христианские короли и королевы стоят под сводами величественным соборов и принимают благословения у местных епископов. Но когда читаешь житие преподобного Колумбана, составленного его учеником монахом Иоанном из Боббио, поражаешься тем вопиющим фактам, которые там описываются. Все вроде благочестивые христиане, у всех на гербах кресты и лилии, в тронных залах подле королей восседают епископы, аббатствам жертвуются земли, но нравы вокруг ужасные. «Розовощекие епископы» принимают участие в королевской охоте, аббаты варят пиво и устраивают из монастырей доходный бизнес, наихристианнейшие короли с королевами регулярно друг друга душат и травят, народ совершенно ничего не знает о Христе, ни разу не слышал Евангелие, к духовенству отношение как к первым плутам и пьяницам, нравы хуже, чем у язычников, но при этом все вокруг номинально христиане.

Это были времена страшнейшего духовного испытания для христианства в Европе. Как предупреждал еще более ста лет назад швейцарский историк культуры Я. Буркхардт, «деградирующая Церковь принимает на себя самую тяжелую ответственность, какая только возможна в истории… она наносит смертоносные удары духу и совести народа…».

С этой деградацией и столкнулся Колумбан. И он начинает тяжелейшую миссию – объясняет и королям, и народу, и даже архиереям, что христианином можно и должно быть по-настоящему, что мало целовать Евангелие, его надо знать и жить по нему, что христианство – это всерьез. Колумбан основывает целую сеть кельтских монастырей, которые становятся центрами духовной и интеллектуальной жизни Европы. Это был очень тяжелый для него труд, учитывая хотя бы тот факт, что, когда он его начал, ему было уже 50 лет. Против него интригуют многие власть предержащие, духовенство и епископы строчат на него доносы в Рим, но он продолжает свой подвиг. Вся его миссия на континенте – это слово о Живом Боге, о том, что верить нужно всерьез, а не ради новой культурной парадигмы. И, несмотря на то что Колумбан и его двенадцать учеников были просто микроскопической силой перед лицом огромного разлагающегося мира, они смогли преодолеть инертность епископата, отчуждение королей и деградацию народа. Недаром римские понтифики XX века неоднократно называли преподобного Колумбана отцом Европы. А что он фактически сделал? Он просто вернул Европе утраченное христианство. И самое главное, он напомнил Церкви и христианам об их подлинном призвании. Он не позволил Церкви стать просто политическим игроком, забывшим свое прямое назначение. В этом, безусловно, следует видеть промыслительную руку Божию. Как сказал выдающийся богослов XX века Дитрих Бонхёффер, погибший в нацистском застенке: «Один человек и Бог – это уже большинство».

Нечто подобное случалось и в истории Восточной церкви. Достаточно вспомнить пример преподобного Максима Исповедника. Один человек и Правда Божия – это мощнейшая историческая сила.

 Вне политики

 А теперь давайте вспомним, чего стоило митрополиту Антонию Сурожскому сохранять каноническую верность Московскому Патриархату, как неудобно и даже дико было в то время принадлежать Церкви, от «позора» которой отворачивались многие в среде русской эмиграции. Митрополит Антоний как-то рассказывал мне о Николае Александровиче Бердяеве, которому некоторые представители русской эмиграции в Париже не то что руки не подавали, а нередко при встрече, в буквальном смысле, переходили на другую сторону улицы. Ведь Бердяев посещал церковь Московского Патриархата, которую в то время презирали и над которой насмехались.

Наверное, немногие знают, что по прибытии в Англию в 1949 г. молодой православный священник Антоний Блум, лояльный к Московской патриархии, считался «агентом СССР», а после совершения им в храме богослужения всякий раз переосвящали алтарь. Однако это не помешало будущему митрополиту создать из «маленького, как будто доживающего свой век» прихода целую православную епархию, «открытую всем, где каждый мог найти Бога и выразить свою веру на любом языке».

Так называемое «политическое православие» встречалось по обе стороны баррикад. И в наследии ярчайших иерархов как зарубежной, так и московской юрисдикций того времени, можно было встретить немало обличений и критики в адрес противоположной стороны.

В этой связи феномен владыки Антония еще и в том, что в наследии Сурожского митрополита эта популярная в эмиграции тема практически отсутствует. Живя в чрезвычайно политизированной среде, он был как бы вне церковной политики.

Понятно, что церковь земная очень сложное явление, и в своем земном странствовании она соприкасается со многими материями, порядками, идеологиями, поэтому в ней звучат различные голоса. И среди забот житейских у христиан нередко очки вместо глаз оказываются на лбу. Знаете, как у бабушек часто бывает: ходят по дому, ищут очки, а они на лбу. Вот и с церковным сообществом нередко такое случается, мы походим на старушек, потерявших свои окуляры. Очки не исчезают, не пропадают, просто иногда находятся не на своем месте.

 Заключение

 На мой взгляд, такие люди, как преподобный Коламба, преподобный Колумбан или как Антоний Сурожский, призваны Промыслом Божиим напоминать христианам о самом главном, возвращать им духовное зрение. Наверное, в этой ситуации, как замечательно выразился Пастернак, «Жизнь личности и становится историей Бога». Подобные «Божьи люди» во все века свидетельствуют нам, что социальное служение, образовательная деятельность, богословские труды, межхристианский диалог, выстраивание вертикали или горизонтали, укрупнение или разукрупнение – все это хорошо, все это нужно нашему веку, но Христос и Евангелие – это первостепенное. Только в таком случае у конкретной исторической церкви есть шанс избавить себя от того зловещего образа и печальной перспективы, которые Сергей Иосифович Фудель называл «темным двойником церкви».

Парадокс в том, что в своей земной истории любой идеал Церкви – идеальная юрисдикция, идеальная реформа, идеальная модель церковного развития, т.е. любой идеал не осуществим, но при этом и врата ада её не одолеют.

Как писал Честертон: «Да, много раз — при Арии, при альбигойцах, при гуманистах, при Вольтере, при Дарвине (добавлю от себя, «при коммунистах» – И.П.) — Церковь, несомненно, катилась ко всем чертям. И всякий раз погибали черти».

Быть одинаково близким и к красным, и к белым, и к русским, и к англичанам, и к консерваторам, и к либералам – осуществление идеала апостола Павла, «быть всем для всех» – редко кому удавалось. Это возможно только в случае, когда, по меткому выражению Андрея Андреевича Вознесенского, «Небом единым жив человек!»

Владыка Антоний Сурожский сумел в отдельно взятой епархии выстроить духовную жизнь так, что ни политика, ни этнические вопросы, ни богослужебные предпочтения не доминировали над любовью и миром во Христе. Подобный опыт золотыми буквами был прописан в истории Кельтского христианства. А то, как эта проекция будет развиваться в дальнейшем в пределах Сурожской епархии, зависит от того, насколько ученики и последователи дела митрополита Антония будут верны его опыту и его наследию.

Ответы на вопросы

Вопрос из зала: Насколько представительной была Кельтская Церковь на Вселенских Соборах? Вопрос вызван тем, что они легко относились к перемещениям между разными каноническими территориями, что, разумеется, римлянам не могло особенно нравиться. Но, может быть, они просто не знали, как себя вести. И еще — возможно, опечатка в названии доклада. Кто является чьей проекцией? Владыка? Или обратная проекция?

И.П.Петровский: Проекция двусторонняя. Они все друг друга взаимодополняли. Это та самая разность, которая выражается не во взаимооталкивании, а во взаимодополнении. Мне, например, в духовной жизни Кельтской Церкви после соприкосновения с личностью митрополита Антония что-то стало яснее, чем при знакомстве с текстами двухтысячелетней давности. А что касается Вселенских Соборов, то под их решениями никогда не было подписей кельтских иерархов. Пожалуй, даже самый грандиозный и мощный богословский процесс, который когда-то раздирал церковное спокойствие вокруг Пелагия, даже в этих случаях Вселенские Соборы не собирались, и Кельтская Церковь никогда не делегировала епископат в далекие для нее земли и страны для участия во Вселенских Соборах. Но что интересно: когда Вселенские Соборы принимали какое-то решение, вы знаете, как вел себя Запад? Восток весь бурлил, весь был в ересях – собрали Собор, предыдущий отменили, последующий еще раз собрали. Рим был более сдержанным.

Рим всегда был в стороне и ждал, когда греки друг друга покусают, достаточно друг друга поанафематствуют, снова восстановят общение, что-то выявят, и тогда Запад все это принимал уже в чистом виде. Поэтому и сложилось впечатление, что Восток весь был в ересях, а Запад всегда был в некоторой догматической чистоте. На самом деле, он просто не участвовал в этих спорах. А уж до ирландцев это вообще доходило, как чистая монета. Это первое. Во-вторых, нужно представлять, что епископы Кельтской Церкви не играли такую роль, как епископы в Римской и в Греческой Церквах.

Ирландия никогда не знала крупных городов. Институт епископства формируется, когда появляется какой-нибудь муниципальный или крупный районный центр, и в нем появляется главный епископ, а вокруг него уже растет вся община. Ирландия не знала крупных городов, она селилась маленькими кланами. Было достаточно распространено хуторное поселение, и церковными центрами были монастыри. Поскольку городов не было, епископы не появлялись. Фигура их не могла быть столь же значима, как фигура епископа в городах Запада или Востока Римской империи. А вот аббаты монастырей играли огромную роль. Более того, есть даже распространенное мнение, что аббаты в некоторых случаях командовали епископами. Что роль епископа была исключительно в том, чтобы рукополагать новых священников и сидеть спокойно молиться. А все духовное руководство Церковью брали на себя игумены, брали на себя монахи. Было очень много своеобразного в Кельтской Церкви, поэтому их такая активная епископальная роль во Вселенских Соборах практически не заметна. И, думаю, ее никакой и не было.

Протодьякон Петр Скорер: Меня очень впечатлили Ваши слова о возможном влиянии кельтов на северо-западные области России. В 1988 году мы с группой паломников оказались в Мирожском монастыре под Псковом. И там, к моему удивлению, я нашел кельтские кресты, что подтверждает Ваши слова.

И.П.Петровский: Да, это правда, но об этом мало пишут. Даже в царское время официальная церковная историография говорила, что мы получили веру от греков, и никаких альтернатив. В советское время был такой академик Рыбаков, который был «наше все» и определял официальную историческую точку зрения. Он был большим антинорманистом. И поэтому любые прохождения варяг в греки, какие-то торговые связи, норманское происхождение Рюрика – все это официально отвергалось. Во всех старых советских еще альбомах, вы можете увидеть эти кресты, но Рыбаков и вся его школа специально датирует их XIV­­–XV веками и изводят их из Болгарии. Тогда как это кресты XI–XII века и родом они из Ирландии. Этой темой занимается отец Александр, он вообще апостол северо-запада в этом отношении, объездил очень много, у него огромная коллекция фотографий. Надеюсь, когда-нибудь это станет книгой.

В качестве одного маленького предложения, опять же гипотезы, расскажу вам историю, связанную с преподобными Сергием и Германом, Валаамскими чудотворцами. Вы знаете, до сих пор точно не установлено, когда они жили. В житии святителя Димитрия Ростовского вы можете встретить дату их жизни около XIV века. На Валааме вам скажут, что Сергий и Герман – это святые XII века. Представляете, какая разница. А есть еще интересная рукопись графа по фамилии Сулакадзев[1]. Он был немножко лукавым историком, но тем не менее, занимался тем, чем в свое время занимался Татищев. Он собирал старые рукописи по всем монастырям и переписывал их. И когда монастыри благополучно горели, переписанные рукописи у Сулакадзева оставались.

Согласно одной из таких рукописей, летописей графа Сулакадзева, в X веке кельтский монах Сергий через Скандинавию доходит до большого озера, которое тогда называлось озеро Нево, отсюда и река Невка, Нева, и основывает там на острове монастырь, который становится первым монастырем в этом регионе. И сразу же через какое-то время топонимика этого места меняется. Озеро Нево становится озером Ладогой, что, как я уже сказал, очень похоже на «лан дога» – то есть «монастырь в заливе».

Посмотрите на карту Уэльса, половина названий «лан Деви», «лан Петро», «лан» – это «монастырь», «церковь». «Ландога» – вполне возможно слово кельтского происхождения. И если вы обратите внимание на типичный валаамский крест, вы помните, как он выглядит? Огромный в центре круг, внизу два маленьких спиралеобразных круга, по бокам и сверху. В проекции – это кельтский крест в круге. Это древний валаамский крест. И многое еще говорит о возможной миссии в этих краях кельтских монахов, ирландцев. Кстати, согласно летописи Сулакадзева, Сергий крестит местного жреца и дает ему имя Кентаген, отсюда – Герман. У отца Александра есть много материалов по присутствию кельтских монахов, ирландцев, в Киеве, но это сейчас предмет очень тщательного исследования. Повторяю, на протяжении огромного количества времени, веками, это все находилось под пятой, не развивалось, не изучалось, исключительно искусственным образом, потому что у нас была другая идея.

[1] Сулакадзев Александр Иванович (1771-1829) – коллекционер рукописей и исторических документов, историк.