«Подвижничество», «аскетизм» и «дисциплина» в трудах митрополита Антония

Все здесь присутствующие знают, а некоторые, возможно, лично слышали беседы митрополита Антония о подвижничестве, опубликованные во втором томе его «Трудов».  Я приведу несколько высказываний Владыки о сути аскетизма в его понимании, а потом остановлюсь на тех примерах, по которым можно судить о разных формах подвижничества в современном  мире.  При этом  мне хотелось бы показать примеры аскетики не только из опыта святых,   но и из жизни тех людей,  с которыми встречался митрополит Антоний. Мне кажется, что такой подход  лучше передаст те мысли, которые Владыка вкладывал в  понятие подвижничества.

Для начала укажем на одну проблему понимания аскетизма в современном мире. Многие христиане полагают, что аскетика проявляется только в круглосуточной молитве, в ночах без сна и в круглогодичном посте. Как говорил сам владыка Антоний, такое понимание подвижничества приводит к мысли, «будто великие подвижники прошлого совершали эти физические подвиги ради того, чтобы показать, как мало они нуждаются в земном для того, чтобы жить»[1].  Такой взгляд на  аскетизм   нередко сознательно усваивается человеком, который только что пришел в Церковь, и у него появляется ложное представление, что его повседневная жизнь, работа, отношения с людьми — это как бы помеха на пути ко Христу, а настоящее христианство кончилось в эпоху Вселенских соборов или на святителе Игнатии Брянчанинове. В результате человек не может себе представить,  что его обычные дела и есть прекрасный повод для подвижничества, для спасения души.

Митрополит Антоний дает определение аскетизма: «Любое дело в жизни  предполагает обучение, усилие, постоянство и подвижническую установку, такую установку, которая ограничивает нашу свободу действий, или мыслей, или чувств, чтобы мы вырастали в меру своего призвания»[2]. Такое понимание подвижничества не слишком характерно для современного церковного сознания в России, но оно было распространено в русской святости. Русский подвижник  — очень активный человек, он основывает обители, помогает вдовам и сиротам, посещает заключенных, беседует с княжеской властью и своим личным примером показывает тот евангельский идеал, к которому следует стремиться. Достаточно открыть жития преподобных Феодосия Печерского или Сергия Радонежского, чтобы увидеть, насколько они устремлены к цели,  как они преодолевают препятствия и не опускают руки. Преподобный Сергий, будучи игуменом, строит келию за решето гнилого хлеба, а не только молится и ждет, когда Бог пошлет ему пропитание,   и не предъявляет Ему претензий, за возникшие тяготы.

Эта активность, готовность последовать за Христом и есть, по словам Владыки, подлинная дисциплина как состояние ученика, обладающего внутренней свободой: «Дисциплина — это состояние ученика…, не состояние рядового, вытянувшегося в струнку перед капралом. Состояние рядового солдата — это состояние подчиненности. Здесь же предлагается высшая свобода, но свобода,  укорененная в верности и ответственности»[3].

Мне кажется, что очень важный для нас момент заключается в правильном понимании дисциплины. Часто, когда мы приходим в Церковь или в ней находимся, нам кажется, что от нас ничего не зависит, и наша задача лишь передать потомкам тот образ православия, который достался нам от предков. Это один тип  неверного понимания дисциплины и послушания, при котором мы все стоим по стойке смирно и бегаем за священником с вопросом,  можно ли детям на ночь читать сказки, или лучше сразу читать что-нибудь «благочестивое». Другая крайность состоит в том, что мы часто, приходя в Церковь, полагаем, что стоит провести какие-то реформы  православия, сделать из  храма царство абсолютной свободы, а из христианства религию вседозволенности,  как тут же аскетика умрет за ненадобностью. Это тоже заблуждение, от которого предостерегает нас митрополит Антоний. Наивно полагать, что если мы верим во «что-то большое и светлое», то мы уже христиане, умеющие молиться и жить как святые только потому, что мы иногда заходим в храм или «уважаем» Христа.

Напротив, любой христианин не может обойтись без аскетических упражнений, без труда. Еще апостол Павел сравнивал христианина с атлетом, который бежит на стадионе за призом.  В этой гонке побеждает тот, кто приложил больше усилий, тот, кто является подлинным подвижником, т.е. человеком, «который всегда в движении, кто не застыл. Не то, что он  в беспрерывном волнении и  беспокойстве, но он не бывает неподвижен, все время устремлен, не спит, бодрствует…, как бдит страж, которому поручено предупредить войско о приближении врага»[4].  Иными словами, аскет, это человек, который не задает двух любимых вопросов современного человека: «Почему сразу я?» и «Что мне делать?». Эти слова слишком часто можно слышать и в православных храмах. В результате святость почему-то понимается как   полное бегство от мира (в том смысле, что человек перестает заботиться о близких и ходить на работу, поскольку она «неблагочестива») или как пассивность, когда человек  выполняет послушания и не имеет собственного мнения.  К сожалению, таких карикатурных «аскетов» сложно вывести из этого заблуждения. Митрополит Антоний приводил пример такого поведения, когда человек приходил к нему и  просил о помощи, а на  просьбу рассказать, чем же ему помочь, собеседник говорил, что он сам не  знает в чем проблема.

Если же говорить не о мнимом, а о настоящем аскетизме, то значительную роль в нем играет человеческое тело. Существует определенный стереотип представлений о том, что в христианстве пренебрежительно относятся к телу, считая его темницей для души. Сторонников такой точки зрения несколько не смущает, что здесь речь идет скорее об античной и раннесредневековой философии, а не о христианстве. На самом деле христианские подвижники не ставили своей целью  умерщвление плоти, но делали так, чтобы тело служило спасению человека. Владыка Антоний в этой связи отмечает, что «мы   — духовно-телесное целое и есть вещи, которые могут быть душой только при поддержке сердца и тела: сердце должно дать горение, вдохновение, страстную устремленность, тело должно быть способно на длительное усилие». [5] Проблема  некоторых современных христиан как раз и состоит в том, что их сердце не способно к вдохновению, а тело — к длительному усилию. Каждый, кто хоть раз в жизни пытался научиться регулярно молиться или делать зарядку, прекрасно поймет  эти слова Владыки  о том, что такое подлинный аскетизм.

Теперь от  общих положений о подвижничестве, которые можно найти в беседах владыки Антония, к нескольким примерам подлинного подвижничества.  Я сознательно  сейчас опускаю слова  митрополита Антония о подвижниках, живших в египетской пустыне или о преподобном Серафиме Саровском. Но мне бы хотелось привести рассказ  владыки о митрополите Николае (Ярушевиче)[6], а точнее только один фрагмент о той роли, которую митрополит Николай играл в церковно-государственных отношениях  при Сталине, и чего ему это стоило:

«О нем говорили Бог знает что. А он мне рассказал, как его Владыка Сергий попросил стать посредником между ним и Сталиным. Он отказывался: “Я не могу!..” — “Вы единственный, кто это может сделать, вы должны”. Он мне говорил: “Я три дня лежал перед иконами и кричал: Спаси меня, Господи! избави меня!..” После трех дней встал и дал свое согласие. После этого ни один человек не прошел через его порог, потому что верующие перестали верить, что он свой, а коммунисты знали, что он не свой. Его встречали только в служебной обстановке. Ни один человек ему руки не подал, — в широком смысле слова. Вот какая жизнь. Это мученичество такое же, как быть расстрелянным. А потом, когда он восстал и стал говорить проповеди, где обличал безбожие, ему запретили говорить проповеди, его закрыли от верующих. Умирая, он мне оставил записку: “Я всю жизнь хотел служить Церкви, и меня все оставили. За что, за что?” Это письмо у меня есть»[7].

Образ  митрополита Николая, наверное, самый крайний пример подвижничества в условиях гонений. Я сознательно не произношу слово «святость», поскольку это увело бы нас от темы сообщения и некорректно с точки зрения богословия или церковной практики, но это  очень яркий образ подлинного предельного ученичества, дисциплины и послушания.

Второй пример куда более известен,  это рассказ об отце митрополита Антония, который, несмотря на знание языков,  работал чернорабочим, читал святоотеческую литературу, а на его двери висела записка: «Не трудитесь стучать, я дома, но не открою». Он умер очень рано в 53 года, и его поступки нельзя рассматривать как дешевую сентиментальность по отношению к Родине  или как эгоизм. Это тоже особый путь подвижничества, ответственного служения, который может служить прекрасной иллюстрацией к словам владыки Антония о том, кто такой подвижник, и что такое дисциплина.

Подведем некоторые итоги. Понятия подвижничества, аскетизма и дисциплины не были для митрополита Антония  чем-то архаичным или историческим, это не синонимы муштры или «благочестия» в том смысле, в котором его понимают  создатели мифов  о древних подвижниках или псевдоправославии, но  это живая традиция, творчество, от которого зависит судьба каждого человека, независимо от его положения в Церкви.

[1] Подвижничество// Труды. Книга вторая. М.: «Практика», 2007. с. 637

[2]. Подвижничество… с. 638.

[3].Подвижничество… с. 639.

[4] Подвижничество… с. 640.

[5] Подвижничество… с. 642–643.

[6] Митрополи́т Никола́й (в миру Бори́с Дорофе́евич Яруше́вич, 1892 —1961) — епископ, с 1947 года митрополит Крутицкий и Коломенский; первый председатель Отдела внешних церковных сношений (с апреля 1946 до июня 1960); проповедник и богослов

[7] Дом Божий  http://www.mitras.ru/dom_bozhiy/dob2.htm