Страстная седмица по дням

Понедельник

Каждый день Страстной седмицы читается довольно продол­жительный отрывок из Евангелия: или рассказ о том, что случилось или притчи, которые Христос представлял в виде поучения Своим ученикам, и тем, кто Его окружал. В первый день Страстной Сед­мицы тема всего Евангельского чтения — притворство, то, что человек так часто носит личину, маску, и что его жизнь является ложью. Христос рассказывает притчу о смоковнице, которая стояла, вся покрытая листьями, но на которой не оказалось ни одного пло­да, когда к ней подошел голодный. Он рассказывает и другую прит­чу о том, как у человека было два сына. Того и другого отец просил пойти работать в поле. Один горячо, охотно ответил: «Иду!» — но не пошел. Другой грубо отозвался: «Не хочу!» — а потом посты­дился и пошел. Первый носил личину, он не был сыном в полном смысле слова; он не хотел ни радости своего отца, он не искал его пользы, он не был готов пожертвовать собой для него. Второй оказался подлинно, самым настоящим образом, сыном. Он себя прео­долел для того, чтобы сделать то, что надо было сделать. Быть ленивым, неохотно отзываться на зов долга, бояться трудных об­стоятельств — это удел каждого. Но то, чего может каждый избе­жать, это притворство, обращение целой своей жизни в сплошную ложь, в обман… Мы должны научиться не быть похожими на эту смоковницу, покрытую листьями, обещающую голодному страннику всё, — а когда он подойдет, оказывающуюся пустоцветом. Это пер­вое, перед чем нас ставит Христос в эти дни: быть правдивым, и не только на словах, но быть таковым, чтобы вся наша жизнь была правдой. А это опасно, потому что так хочется иногда уберечь себя, уберечь свою жизнь, защитить свои удобства ложью. Но мы должны помнить, что ложь создает мир нереальности, мир, где жить нельзя. Ложь раскидывает как бы паутину, в которой должны погибнуть все те, которые в нее попадут. Ложь — это своего рода самоубийство и убийство. Самоубийство, потому что мы претворяем­ся в нереальные существа, а убийство, потому что мы улавливаем других в нереальную жизнь.

Вторник

Во вторник Страстной седмицы среди других поучений Христос ставит нас перед лицом двух основных заповедей, которыми сказано всё: заповедь о любви к Богу и заповедь о любви к чело­веку. Но любовь Он понимает и доказывает Своей жизнью и Своей смертью не просто как радость, а как подвиг. Любить это не зна­чит просто наслаждаться существованием, внутренней и внешней кра­сотой другого человека, отношениями, которые создаются между на­ми. Любовь, когда она делается подлинной, христианской любовью, должна дойти до того, что человек может о себе забыть до конца, что для него центром жизни становится любимый или любимая, что он живет только ради этой любви. А жить ради такой любви это зна­чит быть готовым и жизнь свою положить для любимого. Вот почему Спаситель и говорит, что совершенной любовь делается тогда, ког­да человек готов душу свою, т.е. жизнь, положить за ближних. Это подвиг любви, это не только радость любви. Но Христос настаивает и на том, что любовь должна быть обращена одновременно и к Богу, и к человеку. Апостол Иоанн говорит, что если мы говорим, что любим Бога, а ближнего нашего не любим, т.е. всякого человека, встречного и поперечного, особенно тех, которые нуждаются в люб­ви, то мы лжецы. Потому что говорить, что мы любим невидимого Бога легко, а любить конкретно, жертвенно, крестно, как гово­рится на нашем церковном языке — трудно. И вот к этой любви мы призваны. Но почему же любовь к Богу? Разве нет соперничества между любовью к человеку и любовью к Богу? Нет! Потому что Бог есть Самая Любовь, и для того чтобы любить человека совершенно, до готовности всего самого себя, а не только своё отдать ему, пожертвовать ради него, надо научиться любить его той любовью, которой любит нас Бог, которая явлена нам во Христе, чтобы вся жизнь была любовью, и чтобы, если нужно будет, и смерть наша была бы знаком и делом совершенной любви.

Среда

В среду Страстной седмицы Спаситель ставит перед нами вопрос: «Чей ты?» И ставится этот вопрос в следующем контексте: желая Его искусить, Его уловить на слове, Его враги подходят к Нему и Ему ставят вопрос, собирается ли Он платить подать кесарю? И Христос просит, чтобы Ему показали монетку. И Он, в Свою очередь, показывает им ее и спрашивает: «А чей образ на ней, чья надпись?» Ему отвечают: «Кесарева», — потому что на этой монетке был отпечатан профиль правящего тогда императора Римского, его имя. И Спаситель отвечает: «Отдавайте Кесарю то, что принадлежит Кесарю, а Богу отдавайте то, что принадлежит Богу…» Но что же это значит, что принадлежит Богу? Ответ нас к очень многому обя­зывает, потому что если мы, как христиане, всерьез верим, что мы созданы по образу Божию и по подобию, то на нас лежит Божия пе­чать, так же как на этой монетке лежал оттиск профиля императора римского, так и на нас положена печать образа Божия. И если всё что нам принадлежит, мы можем отдать, потому что, в сущности, оно не «мы» и не наше. Одного мы не смеем отдавать: это образ. Мы принадлежим Богу до конца и всецело, мы призваны любой ценой, чего бы это ни стоило, принадлежать Ему и только Ему. Это не значит, что мы отрываемся от мира, в котором живем, — наоборот. Мы знаем из Евангелия, что Бог так возлюбил мир, что Он Своего Единородного Сына отдал на жизнь и на смерть, чтобы этот мир был спасен. Но это значит, что только в этом отношении мы можем быть с миром: в мире, но не от мира сего, всецело Божии в мире, который может с нас потребовать многого, и которому мы должны быть готовы отказать в последней отдаче, потому что это было бы изменой не только Богу, но и самим себе, обезображением, потерей образа, которая была бы концом нашего подлинного бытия.

Четверг

В Великий четверг Христос ставит нас перед судом; в ка­кой-то момент или совесть станет перед нами во весь рост и по­требует от нас отчета в том, кто мы, что мы собой представляем, или люди станут перед нами и поставят тот же вопрос; или после нашей смерти мы вступим в Царство Божие, в Царство, где, кроме любви крестной, жертвенной, ничто не имеет смысла, и нам придет­ся отдать отчет о том, чем мы были, что мы собой представляли и что мы вынесли из жизни. И Христос указывает некоторые вехи в этом суде над собой: что мне мешает быть, в самом подлинном, высоком смысле слова, человеком? Первое, что стоит на нашем пу­ти, это беспечность, забывчивость: есть еще время впереди, успеется — и отсюда безответственность, жизнь слегка. Второе: то, что даже зная это, мы проживаем жизнь словно в полусне, в дремо­те, и просыпаемся иногда вдруг от того, что окликнула нас жизнь, и оказывается поздно: дверь закрылась перед нами, которая была раскрыта в течение всего времени — но стало поздно. Третье, что мешает нам быть тем, чем мы должны бы быть, это малодушие. Каждому из нас дан талант, т.е. способность, каждому из нас предоставлены возможности, и мы мимо них проходим всё время со страху: а вдруг я всё потеряю в надежде всё получить?.. И так мы проживаем всю нашу жизнь… И наконец, притча о суде, о том, как Бог стал судить народы Свои, и одних осудил, других оправдал.

И какой же критерий этого суда? «Я был голоден — и вы Меня накор­мили, Я был наг — вы Меня одели, Я был болен — и вы Меня посети­ли, Я был в темнице — и вы Меня не постыдились». Критерий очень простой: человечность. Был ли ты подлинно человеком, способным на сострадание, на солидарность, на любовь, причем на любовь, которая могла бы тебе дорого обойтись — или нет? Если мы были подлинно человечны, то мы можем вырасти и в меру нашего Божест­венного призвания. Вот критерий суда над собой. Подумаем каждый о себе, о своей беспечности и безответственности, о своем само­управстве, о том, как мы дремлем всю жизнь, о своем малодушии, и своей, часто, не человечности.

Пятница

Великая Пятница — день распятия Христова, день, когда враги как будто победили. Он взят, один из Его учеников Его про­дал за тридцать серебряных монет. Позже другой Его ученик от Него откажется со страху. Пилат Его засудил, хотя не видел в Нем никакой вины, но потому что побоялся народного восстания. Народу он предложил выбрать между Христом и разбойником Вараввой, и народ, разочарованный Христом, потому что ожидал, что Он освободит их от римской власти, народ, который Его боготворил, толпы, которые за Ним ходили, единодушно потребовали свобо­ды Вараввы и смерти Христа. И здесь какая-то жуткая насмешка, потому что Христос — Сын Отца Небесного, а по-еврейски слово «Варавва» значит «сын отца», только сын не того отца, и не тот сын: не Спаситель, а разбойник. И вот Христос стоит перед народом без единого слова упрека. Когда Он встречает Иуду, того ученика, который Его продал, Он к нему подходит и говорит: «Друг Мой!..» Один из психиатров Англии, который изучал психологию пре­дателя и преданного, говорит, что только человек, который до конца мог пережить предательство и остаться полным любви и мира, достиг полной меры, совершенной меры человечества. Христос стоит перед нами во всем именно этом величии; Он встречает предателя и ничего не переживает, кроме сострадания и боли о нем. О Себе Он не помнит. И когда Его простирают на кресте, Его единственная молитва: «Прости им, Отче! Они не знают, что они делают…» Спаситель нам сказал: «Я вам дал пример, чтобы вы последовали ему…» Разве эти несколько бросков из последних часов жизни Христа не дают нам страшный, величественный, но какой дивный пример того, каким может быть человек, каким ты можешь быть, каким я могу быть, какими все мы можем стать, если только пове­рим в свое величие и не испугаемся.

Суббота

И вот настала Великая Суббота. Христос умер на кресте. Его тело положено в пещеру, привалили камень, как дверь, ко гробу. Настала глубокая, страшная тишина, и дивная тишина, которая окружает всякую смерть, завершающую собой великое страданье. Что же происходит в это время? Есть икона, изображающая сошествие Хрис­та во ад, т.е. в те глубины ужаса и оставленности, где человече­ство без Бога пребывает и на земле, и после смерти. И вступая в этот ад обезбоженности, Он превращает его в место новой жизни. Ад уничтожен, его больше нет, нет больше места, где бы не было Бога. Он спустился в область смерти, так же как Он вошел в об­ласть земной жизни, и эта жизнь никогда больше не будет лишена Его присутствия. А на земле? На земле мы ожидаем славного момен­та, когда и до нас дойдет свидетельство об этой победе. Это дой­дет до нас в позднюю, глухую ночь, когда соберется народ в храм, который собой изображает в тот момент пещеру, где лежит тело Христово, бездыханное и вместе с этим никогда не разлучившееся от Божества. И когда запоет хор, свидетельствуя опыт Церкви, «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити» — и в ответ на эту весть, в ответ на весть, которая доносится до нас из глуби­ны человеческого опыта, потому что воскресение Христово нам из­вестно как опыт живого Христа, вся церковь ответит на зов священника «Христос воскресе!» свидетельством своим «Воистину воскресе». Страстные дни завершаются свидетельст­вом о победе. И как часто это бывает в человеческой жизни, ког­да человек целую жизнь проводит в скорби и подвиге, и только после его смерти, верней — только его смертью одерживается та победа, ради которой он жил, ради которой он жизнь свою положил, исполняя заповедь, которую нам дал Христос, чтобы мы любили друг друга всей душой, всей жизнью своей, и чтобы эта любовь была так велика, чтобы мы были готовы и жизнь положить за дру­гого.