Учение о Церкви в последних беседах владыки Антония
Посвящение отцу
В сентябре 2007 года состоялась первая конференция, посвящённая наследию митрополита Антония Сурожского. Тогда предполагалось, что одним из докладчиков выступит мой отец – протоирей Александр Геронимус. Отец Александр неожиданно скончался летом 2007 года, и его выступление не состоялось. Насколько нам известно, тема его несостоявшегося доклада была связанна с последними беседами владыки Антония. Это обусловило мой выбор темы. Именно отцу я бы хотел посвятить этот доклад.
Характер последних бесед. Тревожность
19 сентября 2002 года владыка Антоний начал очередной, и последний, цикл своих бесед, при этом он сразу подчеркнул, что эти беседы имеют особый, отличный от прочих бесед характер. «Мои беседы в этом году будут несколько своеобразны: это больше мои размышления, моя тревога, моё вопрошание, чем учение, которое я мог бы вам преподать»[1].
2002 год был временем особым и очень не простым для Сурожской епархии. К событиям этого времени, к участникам этих событий в первую очередь обращены последние беседы владыки Антония. Это во многом обусловило тревожный характер бесед и их содержание. Вникая в эти беседы, нам необходимо учитывать исторический контекст. Но, возможно, ещё важнее увидеть эти беседы, включающие в себя рассказ Владыки о всей своей жизни, о построении Сурожской епархии, как завещание митрополита Антония. При таком взгляде мы можем найти в них нечто гораздо большее, чем просто реакцию на события, происходившие в 2002 году в Сурожской епархии.
Экклесиология как основная тема последних бесед
Основной темой последних бесед митрополит Антоний в первых же словах объявляет экклесиологию – учение о Церкви. «Мне хочется вслух продумать, что представляет собой Церковь…»[2], – говорит Владыка, начиная беседы. На протяжении бесед он несколько раз напоминает, что говорит именно о Церкви: «…мне хочется в течение нескольких бесед с вами поделиться (в беспорядочном, может быть, виде) тем, что у меня накопилось за долгую теперь жизнь о Церкви, о том, что она собой представляет в сущности, и о том, как она воплощается и находит себе выражение в нашей жизни, среди людей»[3].
Очередные беседы Владыка также заканчивает напоминанием этой темы: «Я хочу в будущих беседах говорить о Церкви»[4]; «В следующий раз я буду говорить именно с этой точки зрения о Церкви…»[5].
Учение о Церкви митрополита Антония и привычная экклесиология
Таким образом, по мысли Владыки, именно тема Церкви является связующей для всех бесед этого цикла. Однако Владыка нигде не говорит о Церкви в привычных для нас экклесиологичеких категориях. Он не говорит о единстве, святости, соборности, апостольстве Церкви. Не толкует библейские и святоотеческие символы и образы, применяемые к Церкви. Вместо этого Владыка говорит о своём опыте, о поворотном моменте своей жизни, когда он впервые пережил встречу со Христом, о своём прочтении и видении некоторых евангельских эпизодов, об опыте личной жизни и церковной жизни в эмиграции, о рождении, построении и о целях построения Сурожской епархии и т. д.
Богословие и жизнь
Говоря о Церкви, Владыка предлагает нам не какую-нибудь идеологию, а делится с нами собственным бесценным опытом церковной жизни. Владыка Антоний говорит о том, как соотносится в его понимании богословское знание и такой опыт: «Я стал верующим не через Церковь, а через непосредственную потрясающую встречу со Христом Спасителем. И мне показалось, что именно так должны мы принести нашу православную веру в инославный мир: не борясь с теми или другими богословскими выкладками, а являя то, чем является православная вера и жизнь; являя, Кто Бог, Каким знаем Его мы. (…) И мне подумалось, что если мы здесь, то должны явить западному миру именно это. Явить не выкладки умственные, хотя они замечательно, дивно изложены в православном богословии, но явить то, что является сущностью нашего опыта Бога и православной веры»[6].
Владыка предлагает нам богословие, в основании которого живой опыт, а не наоборот – опыт, основанный на богословии.
Митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас в своей работе «Опытное переживание Таинства Церкви» пишет: «Церковь есть, прежде всего, место, где переживается наша вера… это так потому, что православие не является идеологией»[7]. «Без личной связи вера немыслима»[8]. Так же понимает экклесиологию и митрополит Антоний. Учение о Церкви в беседах Владыки меньше всего похоже на главу из учебника по догматическому богословию. Учение о Церкви − это в первую очередь живой опыт церковной жизни.
Основные вопросы
Итак, владыка Антоний почти не говорит о Церкви непосредственно, но если мы поставим перед собой самые существенные вопросы о Церкви: «что есть Церковь?», «что значит единство в Церкви?», «что значит, что Христос жив, что Он посреди нас?», «как должна осуществляться жизнь церковной общины?», «каково место и роль священника в Церкви?», – то мы найдём в последних беседах Владыки очень ёмкие ответы. Или, по крайней мере, некоторые важнейшие грани ответов, которые по существу своему бесконечно многогранны.
Что есть Церковь?
В современных курсах догматического богословия обычно говорится, что Церковь неопределима.
В пространном катехизисе святителя Филарета имеется известное определение: «Церковь есть Богом установленное общество людей, соединённых православной верой, законом Божиим, священноначалием и Таинствами»[9], однако это определение представляется недостаточным. Владыка Антоний говорит, что это определение внешнее – обращённое к оглашенным, но недостаточное для верных: «Мы находим в катехизисе определения, пояснения, доступные для тех, кто ещё не переступил порога Церкви: для оглашенных, еще не приобщённых к таинственной литургии, к церковной молитве. (…) При всей правильности этих определений, они характеризуют Церковь только извне. (…) Да, мы объединены общей верой, у нас одни Таинства, мы совершаем единое богослужение, наша иерархия объединяет нас всех и сохраняет в видимом и ощутимом единстве. Но подлинная природа Церкви, глубинный опыт церковности определяются иначе»[10].
По своей божественной стороне Церковь является тайной и неопределима. Митрополит Антоний не говорит, правда, о принципиальной неопределимости Церкви, но констатирует факт отсутствия такого определения: «…у нас до сих пор нет соборного определения Церкви как таковой, которое было бы приемлемо всем христианам. На протяжении столетий Церковь осознавала свою природу, свою жизнь, динамику этой жизни. Она провозглашала Евангелие и жила им, и, тем не менее, Церковь остаётся в большой мере Тайной, и не только тогда, когда мы пытаемся говорить о самой её глубинной природе, но и тогда, когда пытаемся определить её границы и указать, где Церковь есть и где её нет. Ни одна деноминация в христианском мире на протяжении вот уже практически двух тысяч лет её истории не дала такого определения Церкви, которое позволило бы нам не только определить, что такое Церковь в её сущности, но и где её границы. Возможно, это не случайно, очень возможно, что должно пройти ещё долгое время, пока мы сумеем достаточно прозреть и понять природу Церкви, чтобы такое её определение совместило богословское видение, отражающее Церковь, какова она в Боге, в своей сущности и в исторической ситуации»[11].
Митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас в работе «Церковь и эсхатология» последовательно показывает, что Церковь не сводится ни к православию, правильному православному вероисповеданию, ни к нравственности, ни к миссии или проповеди, ни к «лечебнице», в которой получают психотерапевтическую помощь или даже исцеление от страстей. Все эти элементы в Церкви присутствуют, но подлинная природа Церкви гораздо шире. Подлинная природа Церкви − это Евхаристия. «Сущность Церкви заключается в Божественной Евхаристии»[12], пишет митрополит Иоанн.
Определение митрополита Антония
Немного по-другому, с другого ракурса, говорит о том же самом, о сути Церкви, митрополит Антоний: «Мне хочется вслух продумать, что представляет собой Церковь — не как заведение и не как здание, а как место, где живые души встречают Живого Бога, но и − не в меньшей мере − встречают друг друга»[13]. Этим определением Владыка начинает последние беседы.
Определение Владыки глубоко нетривиально. В этом определении важно каждое слово: живые души, встреча, Живой Бог. Но особенно обращает на себя внимание вторая часть определения: Церковь – это место, где люди встречают друг друга не в меньшей степени, чем Бога. Этот горизонтальный аспект церковного единства находится на периферии современного церковного сознания, но, несомненно, является центральным для Священного Предания. Сейчас мы, собираясь в храм, думаем о том, что идём на встречу с Богом, но, как правило, совершенно не думаем о том, что «не в меньшей мере» мы будем встречаться друг с другом.
Евхаристия – в традиционном православном богословии − это не только Таинство соединения со Христом в Его Теле, но и Таинство объединения верных в единое Тело.
Молитва о таком соединении верных содержится, например, в самой ранней известной нам евхаристической молитве из Дидахе: «Как сей преломляемый хлеб был рассеян по холмам и собранный вместе стал единым, так и Церковь Твоя от концев земли да соберется в царствие Твое»[14].
Святитель Кирилл Александрийский пишет: «Единородный определил некоторый, изысканный, подобающей Ему премудростию и советом Отца, способ к тому, чтобы и сами мы сходились и смешивались в единство с Богом и друг с другом, хотя и отделяясь каждый от другого душами и телами в особую личность, − именно (такой способ): в одном теле, очевидно, Своём собственном, благословляя верующих в Него посредством таинственного причастия (евхаристии) − делает их сотелесными как Ему Самому, так и друг другу»[15].
Можно процитировать также преподобного Иоанна Дамаскина: «Таинство Евхаристии называется общением и воистину есть (общение) потому, что через него мы входим в общение со Христом и делаемся причастниками Его плоти и Божества; (с другой стороны) через него мы входим в общение и объединяемся друг с другом. Ибо все мы, так как от единого хлеба причащаемся, делаемся единым телом Христовым, единою кровью и членами друг друга, получая наименование сотелесников Христа»[16].
Единство в Церкви друг с другом, о котором говорит митрополит Антоний и которое является общим местом для святоотеческого богословия, осуществляемое через участие в Евхаристии, − это важнейший аспект церковного единства.
Семья как образ Церкви
Наше единство в Церкви действительно имеет принципиальное значение. Поэтому Владыка сравнивает отношения между членами Церкви с отношениями в семье, которые бывают очень непростыми, но всё же реальность семьи первична.
«В своём роде можно многое понять об этом из того, как проходит жизнь в семье: отец, мать, дети, родственники, как будто самые близкие друг другу, а вместе с этим как сложны бывают их взаимные отношения»[17].
В семье разные поколения или разные члены семьи могут «говорить на разных языках», не понимать друг друга, но это не умаляет ценности их родственных отношений. То же может происходить между разными членами Церкви или между разными группами внутри Церкви.
Свои и чужие. Единство Церкви
В последних беседах митрополит Антоний приводит те евангельские строки, которые произвели на него особенное впечатление в момент обращения. Это, в частности, слова Христа:
«…да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф 5:45).
Владыка говорит: «Я долго сидел в раздумье и потом, помню, сказал себе: если я хочу быть с Богом, то я должен научиться любить тех, которые меня будут мучить, терзать, разрушать… Мне не представилось, что это дело лёгкое, но мне представилось так: если я хочу быть учеником Христа, если я хочу быть учеником Бога, то у меня выхода другого нет»[18]. В другом месте Владыка говорит: «Я решил: чтобы остаться со Христом, я буду любить людей, что бы мне они ни делали. Пусть они меня хоть кипятком ошпарят, я все равно не откажусь от этой любви»[19].
Это также имеет самое прямое отношение к теме единства Церкви. Единство Церкви имеет особую природу. Это единство не подобно единству членов тоталитарного общества, где каждый является винтиком в некой единой машине. Это единство не определяется насильственным единомыслием, стерилизацией всего того, что связанно с человеческой индивидуальностью. Единство Церкви не связанно с противопоставлением своих и чужих, как это было у строителей Вавилонской башни. Напротив, это единство предельной открытости, вплоть до соболезнования мучителям.
Мы знаем, что Господь обличал фарисейство, основанное на отделённости, на противопоставлении себя и иных, и язычников, которые приветствуют только братьев. В христианстве этому противопоставлена заповедь любви к врагам.
Афонский старец Порфирий Кавсокаливит выражает эту мысль таким образом: «Когда мы отделяем себя, мы – не христиане… Мы едины даже с теми людьми, которые далеки от Церкви»[20].
Мы имеем примеры многих мучеников, которые по примеру Спасителя молились о своих мучителях. Такова природа церковного единства.
Что значит: Христос посреди нас?
Митрополит Антоний сравнивает каждого члена Церкви, каждого человека с повреждённой иконой. Мы, каждый, икона. Восприятие этой иконы затруднено, так как затемнено с двух сторон.
Во-первых, повреждена грехами, затемнена сама по себе икона – образ Божий в нас, а во-вторых, наш взгляд на икону в ближнем тоже помрачён.
Несмотря на эту повреждённость, в нас, в Теле Церкви, реально присутствует сам Христос.
«…мне так хотелось вам дать уловить что-то, что мне самому очень трудно уловить: что Христос является нам всем, что Он есть среди нас, что стÓит посмотреть друг на друга – и мы видим икону, но эта икона затемнена как бы с двух сторон: с одной стороны, икона несовершенна, а с другой стороны, наш взор несовершенен»[21].
В этом смысле мы можем сказать, что Христос среди нас – в нас же самих.
«Мы – Тело Христово в самом реальном смысле, в смысле известного изречения: Церковь есть продолжение Воплощения. Каждый из нас − присутствие Христа в мире»[22], − говорит владыка Антоний.
Митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас так говорит об этом:
«Связь человека с Богом проходит через других людей… мы должны постоянно сознавать, что стоящий рядом с нами − тоже член того же Тела и что посредством общения с ним мы общаемся с Самим Богом»[23].
Преподобный Иустин Попович говорит о постепенном «охристовлении» человека в Церкви: «Каждый из нас постепенно охристовляется в Церкви, которая вся в Господе Христе, и вся от Него. (…) Через всех членов Церкви струятся Христовы Богочеловеческие святые силы, даже через самых малых и незначительных»[24].
Именно такой взгляд предлагает нам и митрополит Антоний.
Величие нищенства
Такой взгляд на человека, при котором в нём обнаруживается живая икона, образ Христов, иллюстрируется примерами особого отношения к нищим. Владыка рассказывает про своего преподавателя, который не имел возможности подать милостыню, но дал нищему гораздо больше: «Он остановился и снял перед ним шапку, чтобы ему показать, что почитает его как человека, отдал ему как бы человеческую честь. И нищий никогда этого не мог забыть. Позже я с этим нищим разговаривал, и он сказал, что никогда в жизни никто его так не обогатил, как этот бедный прохожий, который ему не смог даже копейки дать[25].
Приводимые Владыкой примеры матери Марии Скобцовой, митрополита Вениамина Федченкова и их отношения к нищете говорят о том же самом: «Так раскрылось богатство, драгоценность, святость бедноты и нищенства − в лице матери Марии, в лице владыки Вениамина, сотрудников его, из которых одни были с большим образованием, а другие очень просты»[26].
Место священника в Церкви
Митрополит Антоний говорит о том, какое место, с его точки зрения, должен занимать в Церкви священник. Это место выводится из понятия единства. В Церкви не может быть расслоения на иерархические уровни.
«Как ранняя Церковь строилась на каждом из её членов, не на строгой иерархии, а на единстве верующих, готовых жить и умирать за Христа, так и здесь. Я с самого начала призывал людей к тому, чтобы Церковь была единой»[27], – говорит Владыка.
Место и роль священника при этом состоит в том, чтобы служить своему приходу. Церковную иерархию, по мысли Владыки, можно уподобить перевёрнутой пирамиде: в основании Церкви сам Христос, Он несёт на себе всю тяжесть церковного здания.
Владыка говорит: «С самого начала мы стали строить приход на том основании, что каждый священник является слугой, а не управляющим, не начальником, а если можно так сказать − рабом, который свою жизнь отдал для того, чтобы служить другим людям, и что все, все без остатка участвуют в этом строительстве, с верой, что мы все едины в этом строительстве»[28].
Именно такое место в Церкви – служителя и даже раба, но ни в коем случае не управляющего, не начальника − предлагает митрополит Антоний для священника.
Заключение
Последние беседы Владыки обращены в первую очередь к конкретной ситуации и конкретным людям, но гораздо шире этой ситуации и могут быть восприняты как завещание.
В этих беседах митрополит Антоний предлагает учение о Церкви, основанное не на какой-либо идеологии, но на личном и живом опыте подлинного пребывания в Церкви. Это учение выражено особым образом, не в традиционных экклесиологических категориях, а как живая попытка поделиться собственным опытом и видением.
Владыка говорит о Церкви как о месте, «где живые души встречают Живого Бога, но и не в меньшей мере встречают друг друга». Эта встреча достигается через участие в Таинствах, через преображающий опыт чтения святого Евангелия, через такой взгляд друг на друга, при котором в человеке прозревается образ Божий, образ Христов.
Именно к такой встрече призывает нас владыка Антоний в своих последних беседах: «Встретимся, чтобы друг друга понять, чтобы друг друга поддержать, чтобы победила любовь, чтобы победил Христос. Аминь на это!»[29].
[1] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. – Стр.19.
[2] Там же, с. 19.
[3] Там же.
[4] Там же, с. 23.
[5] Там же, с. 33.
[6] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 49.
[7] Иоанн (Зизиулас), митрополит Пергамский, Церковь и Евхаристия. М.: Богородице-Сергиева Пустынь, 2009. С. 73-74
[8] Там же, с. 76.
[9] Свт. Филарет (Дроздов), Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной церкви. М.: Издательский совет Русской Православной церкви, 2006.
[10] Антоний (Блум), митрополит Сурожский, Женева, 1966 г. Пер. с фр. Татьяны Майданович. Первая публикация: Журнал Московской Патриархии. 1967. № 9.
[11] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 504.
[12] Иоанн (Зизиулас), митрополит Пергамский, Церковь и Евхаристия. М.: Богородице-Сергиева Пустынь, 2009. С. 182
[13] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 19.
[14] Дидахе. 9,4
[15] Свт. Кирилл Александрийский, Толкование на Евангелие от Иоанна 11,11.
[16] Преп. Иоанн Дамаскин, Точное изложение православной веры 4,13.
[17] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 19.
[18] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 23.
[19] Антоний, митрополит Сурожский, Быть христианином. М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2010.
[20] Старец Порфирий Кавсокаливит, Житие и Слова. Малоярославец: Свято-Никольский Черноостровский женский монастырь, 2006. С. 136
[21] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 33.
[22] Антоний (Блум), митрополит Сурожский, Женева, 1966 г. Пер. с фр. Татьяны Майданович. Первая публикация: Журнал Московской Патриархии. 1967. № 9.
[23] Иоанн (Зизиулас), митрополит Пергамский, Церковь и Евхаристия. М.: Богородице-Сергиева Пустынь, 2009. С. 85.
[24] Преп. Иустин (Попович), Догматика Православной Церкви: Экклесиология. М.: Издательский совет Русской Православной Церкви, 2005. С. 33.
[25] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика, 2007. С. 35.
[26] Там же, с. 38.
[27] Там же, с. 51.
[28] Там же.
[29] Антоний, митрополит Сурожский, Труды, кн. 2. М.: Практика.