Собеседование о Церкви и священниках в современном мире. Радиопередача Би-Би-Си. Часть 6

Владыко, вы говорили о месте Церкви в жизни верующего человека, о задачах мирянина в Церкви, о задачах священника, и постоянно напоминали, что роль Церкви и роль священника это, в первую очередь, вводить людей в Царство Божие, помогать людям строить свою внутреннюю жизнь. Но наряду с этим мы видим, что Церковь как организованное объединение единомышлен­ников и отдельные работники и иерархи Церкви занимаются дея­тельностью чисто мирской, сотрудничают с правительством своей страны, даже богоборческим, в конкретных мероприятиях, не толь­ко общественных, но и политических. И вот возникает вопрос, должна ли Церковь активно сотрудничать с государством? С другой стороны, Церковь сейчас активно сотрудничает с некоторыми неправительственными группировками, как, например, помогает освободительному движению революционеров в Южной Америке и в Африке; оправданы ли такие конкретные действия?

Я должен сказать, прежде всего, что у меня нет опре­деленного ответа на ваши вопросы. И не только потому, что я недостаточно над ними задумывался. Эта тема настолько жгуча в наше время, что всякий мыслящий человек должен себе эти вопросы ставить — сколько потому, что мне кажется: христи­анин, или, вернее, Церковь, может отвечать на вопросы с совершенной уверенностью только тогда, когда её ответы укоре­нены в Евангелии, в учении Христа или Его примере. И вот по от­ношению к политическим темам, даже к общественным темам, мне кажется, что в Евангелии нет ясного политически-общественного учения; нет Евангелия общественно-политической правды, которая определяла бы только одну возможную линию. И в этом отношении, изнутри Евангелия, от имени Христа, действием Святого Духа Церковь не в состоянии выразить одно только мнение, которое было бы мнением Церкви или волей Самого Бога.

И поэтому Церковь, я думаю, не в состоянии — просто не имеет права — себя до конца отождествлять ни с одной политической линией, ни с одной партией, ни с одной организацией, ни с одним движением. Евангелие нас учит любви, самопожертвованию, учит, что у человека есть право на то, чтобы вы на него обратили внимание и ради него даже жизнь свою положили. Но о том, в каких формах это выразится — ничего не сказано. «Отдай свою жизнь» — понятие очень широ­кое, и форма этой отдачи может быть очень различная.

Поэтому я глубоко убежден, что изнутри Евангелия невозможно давать ответ на ваш вопрос. Можно только — и это относится к каждому человеку в отдельности и к группам людей, которые вместе думают, вместе действуют, могут вслух делиться своими соображениями. И вот это единственное, что я могу по­пробовать сделать. Вот вы ставите вопрос так, что Церковь учит нас, призывает нас, ведет нас к тому, чтобы строить свою внутреннюю жизнь; и действительно, это основная задача Церкви: за­кладка и развитие внутренней жизни. Христос нам говорит, что Царство Божие внутри нас — это тоже правда; но вместе с этим внутренняя жизнь непременно выразится вовне. Царство Божие, водворившееся внутри человека, непременно найдет себе выражение: в его словах, в его действиях, в его целостном отношении к миру, к событиям, к людям.

И вот в момент, когда эта внутренняя закладка проявляет­ся вовне, он делается общественным лицом; причем всякий чело­век, — во все времена, но в наши времена крайней осложненности политической и общественной обстановки особенно — принадлежит к целому ряду миров одновременно. У него есть свой, глубокий, потаенный мир молитвы, дум глубоких, у него есть отношение со своим ближайшим окружением, он есть член Церкви. И одновременно, и как лицо, и как член Церкви, он яв­ляется членом того общества — очень сложного, — в котором он живет, которое состоит из верующих и неверующих, из людей аг­рессивно неверующих или безразлично, теплохладно неверующих, из людей тех или других общественных или политических установок. И он не может избежать того, чтобы постоянно занимать ка­кую-то позицию по отношению к встающим вопросам.

Это может быть семейный вопрос — но эти семейные во­просы оттеняются на фоне общества и определяются в значительной мере обществом. Он — гражданин своей страны: что это зна­чит? Это значит, что он чувствует, что народ, которому он при­надлежит — его народ, что судьбы этого народа ему до­роги, что физическая жизнь его сограждан, их культурное раз­витие, их убеждения, то, как они действуют в мире — всё это не может быть ему безразлично. Это значит, что в целом он не только интересуется, но глубоко переживает ис­торическую судьбу своего клочка земли, своего народа. Но где начинается политическая тема? Если речь идет о том, чтобы организовывать здравоохранение — это относительно прос­то. Но есть целый ряд тем, которые в одном месте являются политическими, а в другом — нет. Я могу дать несколько приме­ров.

В определенной обстановке человек, который борется против правительства, называется революционером. В другой стране, где революция является законом жизни, он называется контрреволюционером; в том и другом случае он преследуется; определяется его незаконность тем, что он сталкивается с существующим стро­ем — и только. В одной стране, когда вся страна увле­чена или одержима какой-нибудь идеей, поддерживать эту идею является чисто гражданским долгом; в другой стране, где эта идея ставится под вопрос — это злостная политика. Можно дать примером этому отношение к борьбе за человеческие права; в одной стране это является наступлением на линию той или дру­гой партии, наступлением на линию определенного государства, тогда как в другой стране они являются насущным хлебом, дея­тельностью всех граждан данной страны, которые стараются осу­ществить ту или другую линию действий. В одной стране это пре­ступление, в другой это очевидная деятельность вся­кого гражданина.

В других обстановках так же ставится вопрос о насилии или об отсутствии насилия; вы, например, указали на то, что Церковь сейчас активно сотрудничает с некоторыми неправитель­ственными группировками, помогает освободительным движениям революционеров Южной Америки или Африки. Может ли Церковь как целое это делать? Тут тоже встаёт вопрос — немножко иначе: отдельный человек стоит перед судом своей совести и Божиим; но Церковь — может ли она в целом это сделать? Она же проповедует любовь; она проповедует, что мы долж­ны друг за друга жизнь положить; она проповедует слова­ми Христа, что кто возьмет меч, тот погибнет от меча: может ли она как таковая проповедовать и поддерживать наси­лие? Я думаю — нет; как таковая не может; и одновременно, отдельные её члены, по сугубому суду своей совести, иногда могут быть завлечены и в революционную борьбу, потому что сердце не может выдержать неправды, несправедливос­ти, а правда и справедливость — тоже закон Евангелия, форма любви… Бороться за свои права — может быть и неблагородно; это может соответствовать и жадности, и желанию власти. Но бороться за права других — долг человека; и вот здесь наше представление постоянно двоится.

Кроме того, христианин, как член человеческого общества, не может считать, что какая бы то ни было человеческая тема для него безразлична, не имеет значения; но одновременно у него оглядка в двух направлениях, которая делает его не­понятным вне Церкви. Первая оглядка состоит в том, что он не может себя считать гражданином своей страны, не считая себя одновременно гражданином мира. Т.е. он должен рас­сматривать свою страну с такой позиции, при которой другие страны, другие люди не перестают иметь для него одинаковое зна­чение; для него всякий человек — человек, всякое общество, — общество; все люди сотворены и любимы Богом одинаково; Бог не различает — не имеет права различать и он. И вот тут пер­вый конфликт: где он встретится со своей собственной стра­ной? Как он может быть гражданином страны с односторонне направленной политикой, когда он знает, что эта политика может быть агрессивная, хищническая?

А с другой стороны — его оглядка на Царство Божие, и вот в каком смысле; этот вопрос поднимался еще в древности, с этого начались гонения на Церковь в Римской Империи. Хрис­тианин хочет самым убежденным образом быть лояльным, зрелым, сознательным гражданином своей страны и всего мира, и наряду с этим он ясно утверждает, что его гражданство — на небесах; что он — законопослушный член своего общества и вместе с этим, что над законом этого общества есть Закон Божий и что, где закон Божий столкнется с законом человеческим, должен прахом лететь человеческий закон и правда Божия должна быть утверждаема. За это упрекали еще в древности — и теперь упрекают — христианина в нелояльности: это неправда! Он лоя­лен видению историческому, которое больше того общест­ва, в котором он живет. Так же как его могут упрекнуть в не­лояльности узкому, хищническому обществу, потому что он — всечеловек, а не только один из хищников малой разбойничьей шайки. И вот почему эта тема так трудна: вот наша Церковь, Русская Церковь — и все Церкви в мире вообще — так или иначе, сотрудничают с государствами, с обществами, в которых они жи­вут; и они должны заниматься строительством земли; но они должны вносить в это строительство корректив: провозгла­шать евангельскую правду; утверждать Божий закон; предупреж­дать людей о том, что они идут ложным путем.

С другой стороны, мы иногда оказываемся в невозможном положении, потому что выбора нет; есть страны, где можно выбирать разные пути, а есть страны единственной идео­логии, где только один путь указан; можно только быть вместе или оказаться изменником. Вот тут встает вопрос личной совести и иногда может, я думаю, до распинающей остроты довести человека: должен ли он участвовать в тех или других ме­роприятиях? Очень много тут будет зависеть от его информации, от его ума, от его понимания, от того, что, по его мнению, можно достигнуть участием или неучастием в политической и общественной жизни. Но, в конечном итоге, мне кажется, что христианин в наше время не может отвернуться от этой темы, хотя бы просто потому, что наш Бог не есть Бог на небе, что наш Бог — Бого-человек, что это Бог, Который вошел в ис­торию и осмыслил историю; Он — Господь истории; Он вошел в наш мир с тем, чтобы никогда из него не вы­ступить, не покинуть его; и строя человеческое общество — хотя мы знаем, что никогда человеческое общество не станет Царством Божиим, — мы должны приближаться, сколько толь­ко возможно к Божиему Царству. Но мы всецело принадлежим этой сложной обстановке, и поэтому Церковь, я думаю, не может принимать решений за всех, не имеет права действовать от имени Христа, а отдельные её члены не могут уклониться ни от чего, что определяет судьбу временную и вечную людей своего времени.

Вы ответили, Владыко, по-моему, не совсем в плане во­проса; вы ответили, что делать отдельному члену Церкви, но не в какой мере Церковь как общество, организованное иерархически, как часть если не государственного, то во всяком случае общест­венного строя, имеет право говорить и действовать организован­но в недуховной, нерелигиозной области. Слишком часто органи­зованные церковные единицы в мире высказываются экс катедра, с позиций организованной силы в обществе по злободневным воп­росам, имеющим отношение либо к жизни общества, либо жизни государства в целом.

Я думаю, что Церковь как целое, Церковь как органи­зованная единица, не имеет на это права, или большей частью делает ошибку, когда так поступает. Опыт прошлого нам это показал. В Византии, например, Юстинианом была сделана по­пытка превратить Евангелие в кодекс законов; в результате по­лучился интересный кодекс законов, а от Евангелия ничего не осталось, потому что в тот момент, когда Евангелие было пре­вращено в закон, из него были изъяты свобода и личное отноше­ние. Рим сделал свою попытку стать государством и иметь воз­можность, таким образом, действовать со всей силой государствен­ности в области государственной, но вместе с этим и со всем авторитетом церковности, который связан с идеей Рима, папства и т.д. — и что?? Компромисс и двусмысленность, потому что — я глубоко в этом убежден — у Церкви нет ответов на все вопросы, и Церковь не имеет права делать вид, что у неё на всё есть ответ, и эти ответы провозглашать. Есть в истории мира большая таинственность, есть искание, есть становление, и чело­веческими трудами, трудами и верующих, и неверующих – потому что у неверующих может быть прозрение в таких областях, в ко­торых верующий ничего еще не заметил и недочуствовался.  И верующие, и неверующие вместе должны искать, ставить во­просы, подходить к ним с различных точек зрения и давать проб­ные, неокончательные ответы, нащупывать ответ, искать его; а этого Церкви не могут делать, потому что они не могут сказать просто: Мы не знаем ответа, но вот что мы говорим – это нонсенс, это абсурд; и поэтому лучше бы молчали.

Значит, организованные Церкви должны не столько действовать и высказываться экс катедра, сколько воспитывать в своих чле­нах достаточную гражданственность, достаточное мужество и до­статочную ответственность…

Вот именно. Я думаю, что задача Церкви именно воспи­тывать людей, которые могли бы со всей ответственностью и пе­ред Богом и перед людьми взять в свои руки вместе с другими судьбы мира. Но у Церкви ответа конкретного не может быть, не может быть прописи о том: «Поступай так!».

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007; Континент. 1992. № 2 (72)