Старость как наш очередной переходный возраст

Старость, как горный перевал, с которого видна перспектива и поэтому она не конец, а жизнь на новой глубине с пониманием ее цены. Это время новых вопросов и поиск ответов при новом мироощущении. Новый переходный возраст может стать школой благодарности и благоговения перед феноменом жизни. На этом этапе открывается то, что не могло открыться ранее. Старение, это не сожаление о прошлом, не страх перед будущим, а доверие к настоящему. Это тот аккорд, который придает истинную ценность бывшим поражениям и победам. В этом смысле жизнь не закрывается, а открывается. От детства до зрелости взглянуть на себя и понять каков ты на самом деле и некогда, и не очень хочется, и не можется.

Правда, в старости тоже трудно увидеть себя настоящим. Человек всегда более склонен себя оправдывать, чем признаться в том, о чем говорят люди и события.  Переходный возраст старения также болезнен, как и отроческий и юношеский. Когда в день рождения мы поем многая лета, это, в первую очередь, не о долголетии, а о наполненности смыслом и вечностью предстоящих лет жизни. Эта полнота не от количества лет, а от заповедей блаженства. Постареть на год или на пять это, к сожалению, не означает поумнеть. Если начинаешь это понимать, значит старение идет на пользу.

Бог нередко дает долголетие с определенными предназначениями и преимуществами. Пророки успевают услышать Его голос и поведать людям. Пустынники и затворники познать тайны Божий премудрости и оставить свой опыт ученикам.  Кто-то, дожив в чистоте до старости призваны стать родителями великих святых. Кому-то суждено, пройдя испытания, возлюбив Христа, стать духовными наставниками тысяч ищущих спасение.

Что может сделать со старостью христианство? Со старостью ничего, но со стариком, со зрелым, с молодым, с юным что-то может. Хотя в Евангелии никто не жалуется Христу на возраст.  И во время земной жизни Христа не видно, чтобы Сын Божий решал вопросы старости. Он не совершал чудес возврата времени вспять и не делал старика младенцем. Слепым зрение возвращал, глухим слух, даже мертвых воскрешал, а молодость не возвращал. Иисус вообще не говорит о старости. Медицина лечит, психология учит, психотерапия приободряет, люди страдают, а Иисус молчит. Но зато Он решает вопрос принципиально. Своим присутствием в человеке от младенчества до старости Он делает жизнь иной.  Вместо временной дает вечную, вместо тленной нетленную.   И делает это Божественно гениально: «Я с вами во все дни до скончания века». Человеку дает возможность второго рождения в Духе Святом. Для старого человека в этом есть решение не решаемых проблем.

Он наполняет жизнь земную новым содержанием и освящает ее самим Собой. Он землю приобщает Небу. Душе человека открывается новая Реальность, где нет старения, в ней обитает бессмертный Бог. Стареющая плоть обретает нестареющий дух. Опыт приобщения к этой Реальности мы можем переживать особым образом на Литургии. В ней человек становится причастником жизни будущего века. Этот рубеж доступен каждому. Откровение о жизни после смерти мало кому дано узнать, а реальность Вечности открывается во Христе тому, кто ищет ее, пока жив. Это меняет все видение мира. В старости появляется новое измерение времени, событий прошлого и настоящего. Она может стать новой точкой отсчета всего происходящего. Старение, как путь, как ожидание не может понять того, что будет доступно старости с ее реальной, а не гипотетической немощью. В старении, грядущие страхи, в старости наступившие. Поэтому в старости может быть проще, чем в страхе перед ней. Бояться будет поздно, надо будет уже жить.

И если большинству из нас старости не избежать, то логично подружиться с ней или найти общий язык. Лучший способ для этого у нас, у христиан. Мир науки пытается на клеточном уровне приблизить бессмертие тела.  Но что это будет за конструкция – в бессмертном теле смертная или мертвая душа?!

В христианстве ценность человеческой личности, как Божьего создания неизменна как единое целое образа Божия от рождения до смерти.  Причем от времени утробного до посмертного. Старость несет в себе много родимых пятен ранних лет. Знать бы за ранее, что окажется лишним, а в чем будет дефицит. Такой взгляд придает особый смысл каждому дню и событию. А старость как запоздавший прозорливец, видит ушедшее, настоящее и уже различает дыхание близкого будущего. Душа в слабеющем теле становится более чуткой к голосу смерти и вечности. Хотя на пути между нами и жизнью, между нами и свободой, по словам митрополита, продолжает стоять неодолимой стеной сам человек со своим вездесущим «Я».  Но еще остается время нечто понять о жизни, необходимое поменять и даже родиться от Духа. А если так, то значит старость станет самой главной частью жизни. Она убедится сама, что Бог из каменной души может сделать детей Христу. Она обновит все главные понятия и смыслы. Самое, пожалуй, главное увидеть себя в правде замысла Бога и в действительности и не испугавшись, принять. И в новой картине мира жить, в очередной раз знакомясь с собой, возвращаться к замыслу Творца. В этом смысле старость начало жизни не от безысходности, а по призванию.

В каждом переходном возрасте открывается новый человек и человеку новая жизнь, хотя и жизнь прежняя и человек тот же. Общее в них одно – в центре мироздания помещается наше слепо-глухо-немое «Я».  И все видится и измеряется через эту оптику. Как правило она видит искаженно, что в детстве, что в старости, если не родится «Свыше» во Христе. Но если в младенчестве это забавно, в отрочестве простительно, в юности и молодости досадно и тревожно, в зрелости нелепо и горько, то в старости жалко и трагично.

В 20 лет встречая на улице немощных стариков, сжимается сердце от жалости к ним и от страха – не мое ли это будущее?  Только бы не дожить до маразма думаешь, и не стать обузой для близких.

Есть ли замысел Творца о старости? Думаю, несомненно. Такой взгляд позволяет относиться к ней с доверием, потому что она от Бога. Будь она не нужна и не предусмотрена, Он бы ее не дал. Ограничил бы, нашу жизнь зрелостью, дав возможность уйти со сцены по-английски.  Старость призвана говорить: «Аминь» реальности духовных законов, мимо которых мы проходим в   молодости. Эти законы даны младенцу и старику. Удивительно, что и тому и другому Бог открывается всей полнотой, каждому в меру чуткости сердца, ребенка или старика. Но к осени жизни больше шансов, что плоды мудрости созреют и наше понимание происходящего внутри нас и во вне станет более глубоким. Старение может стать нашим переходом к новому, более адекватному, трезвому уровню наших отношений с миром, собой,  Богом. Оно может поставить вопрос – как мы понимаем старость, что мы хотим от нее и от себя в ней. Если хотим прожить ее с минимальной нагрузкой для ближних и максимальным смыслом и достоинством, то старение может стать подготовкой к этому.

Как известно, самое трудное – мечту сделать былью. А пока беспомощность моей старости не станет той немощью, в которой сила Божия совершается, старость моя будет сильнее моего христианства.  Чтобы христианство вошло в силу в моей старости, в моей немощи, я должен его сделать своим личным, правдивым и живым. Придется ему объяснить, что я хочу от него и спросить у него, что оно может, а что не может. Естественно, я должен выяснить тоже самое у своего сердца. Это даст трезвость, обновит ясность цели жизни и старости, правдивость молитвам, избавит от иллюзий.  Моя будущая старость будет моим ангелом-наставником.  Быть может, она оживит мое христианство.

Пока старость не отняла у меня память и разум, а страх не парализовал волю и не умертвил сердце, я могу начать сначала путь ко Христу. Только теперь он будет дерзновением кровоточивой и неотступностью самарянки, просившей о дочери.  Мое прикосновение к Его ризе будет не касанием толпы, но личной мольбой, чтобы Он ответил силой исходящей из Него. Кровоточивая преодолела красные флажки  запретов и стереотипов. Она поднялась над нормой, дерзала и была не отвергнута, но одобрена Богом и исцелилась. Способны ли преклонные годы к такому огню?  Очень способны и не только ради здоровья тела, но и духа.

Да, старость бывает ленива, эгоистична, уныла, косна. Но Христос и в ней творит чудеса. Он не ставит возрастные ограничения для благодати. Любви все возрасты покорны. Душа старика не останется равнодушной к призывам Иисуса идти к вершинам духа и любви. Тем более, что собственная юность знала максимализм любви. Теперь пришла пора любить, но не в стихии страсти, а в тихом свете мудрости. Мудрость не синоним старости, не приходит сама по себе, как приходят годы.  Не знавший страданий, не умеющий любить, отвергающий свободу, живущий  собой и для себя не может быть мудрым. Старость дает еще один шанс услышать, что говорит об этом Иисус: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою».

 Христос говорит, как и чем можно выкупить душу у старости, у ее страхов и мелкости? Риском доверия – «кто хочет следовать за Мной – отвергнись себя». Отвергнуться себя всегда подвиг, для старости в особенности. В ней уже нет ни матери, ни отца и дети давно не молоды. Но вместо родных людей у нас родные тараканы и любимые занозы.  Стереотипы, обиды, жалость к себе, эгоцентризм, косность, скупость- – они как якоря держат нас на мели и не дают подняться ввысь.  Мы к ним привязаны не меньше, чем к матери с отцом.

И все же, кто кровно заинтересован в том, чтобы старость не стала пыткой ни для себя, ни для родных, тому нужен не психотерапевт, а Христос. Нужен живой опыт Вечности, здесь и сейчас! Его может дать только Христос, краеугольный камень личной жизни, стержень, соединяющий землю с Небом. В этом случае немощь старости может стать той немощью, в которой будет совершаться сила Божия.  Душа будет тосковать по Небу и искать горнего. Но тело само дольнее и ищет своего. Задача перед старением не простая – расставить верные акценты. Всмотревшись в плоды той и другой направленности, человек сможет многое понять о прожитом и предстоящем. А затем с новым пониманием возможностей и желаний смело двигаться к следующему юбилею. Важно при этом осознать, что поменять в себе что-либо возможно только благодаря вектору, устремленному в Вечность. При этом рождается высшая цель, лежащая за пределами временного и тленного интереса. Только такая цель способна выстраивать жизнь со смыслом, побеждающим увядающую плоть.

Чем больше мы погружены в земное, в смертную плоть, тем меньше душа знает истинную жизнь, тем больше боится старости и смерти. Она чувствует, что время кончается и понимает, что не готова к главной Встрече всей жизни. Нечто главное упущено и не сделано. Старость открывает глаза, что вера была поверхностной, любовь мелкой, Христос остался не понят.  Надо начинать сначала, но, как и когда, если времени уже нет?  Что противопоставить немощи и угасанию плоти?  Можно повторить вопрос Никодима Иисусу – как родиться в духе, чтобы старение не стало обреченным ожиданием старости. А сама старость не стала непосильной ношей в ожидании смерти.

Если удастся воспринять собственную старость как духовное взросление, то это позволит преобразить одиночество старости в полноту уединения, скудность внешних впечатлений в радость сосредоточенности, озабоченность будущим в мир доверия, леность в тишину и молчание созерцания, недовольство в покаяние и благодарность.

Неожиданно для самой себя, старость может стать живой иллюстрацией богатств  заповедей блаженства.  Самодостаточная, уставшая душа вдруг откроется к мудрости нищеты духа, убедится в силе кротости.  Старость призвана явить мудрость жизни настоящим, а не ностальгией по прошлому, данным мгновением «купить», как говорил преп. Серафим, вечность. Бог надеется, что, старея физически, Его творение сохранит верность нестареющему духу наперекор немощи и утратам. В замысле у Бога, что человек и в преклонные годы будет свидетелем о Его милости и нашем благородстве. С каждым днем все больше теряя, но оставаясь со Христом, старость все острее ценит и благодарит за все, что имела и имеет. В этом ее мудрость доверия и любви. Становясь живой иллюстрацией истины, она побуждает других к желанию искать Истину. Старость призвана быть не музеем прошлого, не грустным воспоминанием об ушедшем. Она не для вечеров памяти, а для живой, дышащей истины, тревожный голос настоящего. Кто, идя дорогой времени, устремлен в Вечность и Богообщение, старость того, станет откровением о Реальности жизни Вечной.

У старости есть еще одно важное предназначение. Входя в нее, человек целиком доверяющий свою жизнь Христу, идущий вслед Ему, делает неожиданное для себя открытие. Оказывается, в этом страшном, ветхом, жалком периоде есть интересная и богатая жизнь. Она ценна пред Богом, людьми и для самого старика. В ней человека ждет любящий Бог. В этом открытии можно усмотреть аналогию о жизни после смерти, в которую нам тоже предстоит войти со страхом и еще с большим недоверием, чем к старости. Там тоже может оказаться другая жизнь, если войти туда, следуя за Христом. Есть пример тому, как в старости старые люди находили в ней жизнь светлую, радостную, не обременительную для окружающих. Напротив, их жизнь была свидетельством достоинства, живой веры и глубокой любви ко Христу и к себе, как Божьему творению.

Старение может назвать философией старости. Оно является школой трезвого и ответственного понимании себя и мира, становления личности, откровения о личном Боге. Оно обновляет важнейшие понятия о жизни, вере, любви, свободе. Такая старость мирна и светла. Если же человек остается эгоцентриком, в темнице своего Я не умеющим видеть, слышать, понимать другого, то входя в самое сложное пространство старости, он оказывается растерянным, беспомощным, несчастным, и мучеником и мучителем, одновременно.

Чрезвычайно важен в старости вопрос примирения с близкими, с дальними, с прошлым, с врагами, с судьбой, с родителями, с собой. У христиан есть чудодейственное средство для этого – исповедь и покаяние. Но учиться этому необходимо не только на стадии старения, но с юности. К старости душа становится слишком неповоротливой и скрипучей для искреннего, глубокого раскаяния. Чем глубже старость, тем больше тяжесть груза, лежащего на памяти и совести. Душа в темнице просит о свободе, а страж гордыни не пускает. Господь ответит на «крик из глубины воззвах».

Старость, немощь, болезнь, страдание огромная часть жизни человечества. Возможно даже основная, потому что меньше здоровых, сильных, благополучных, счастливых, молодых, мудрых, умелых. Поэтому важно всем нам понимать преимущество и ценность малых сих для мира. Выигрыш в собственной немощи для самих немощных состоит в опыте зависимости, беспомощности, малости, без чего нет мудрости. Умение принимать в простоте, с достоинством заботу, любовь, помощь, милость преодолевая самолюбие, учит любви, благодарности и смирению. В реальной жизни помощь не всегда предлагается с любовью и миром, доброжелательно и деликатно, но дело старика и больного принимать с миром и благодарностью, как из рук Бога. Такое понимание приоткрывает силу немощи и правду любви Божий.

У меня есть пример из моей жизни. В 95 году после  серьезного дтп я несколько месяцев лежал, не вставая, в больнице. Попал туда еще достаточно молодым и крепким, привыкшим ни от кого не зависеть. И вот пришлось учиться принимать помощь людей по полной программе. Помню, что приложил много внутренних усилий, понуждая себя воспринимать это, как послушание и доверие Промыслу.

Для молодой и сильной, пока еще, части землян немощь немощных и старых тоже необходима. Она незаменимый учитель человечности, бескорыстию в любви и благодарности за такую школу.  Собственный опыт тому пример. Встречи в больницах с тяжелобольными и умирающими стариками, детьми и их мамами. На грани жизни и смерти рядом невидимая Правда Божия. Приходит благодарность за доверие тайны страдания, жизни и смерти.

Благодаря размышлению о старости, я понял чем старик мог бы помочь в любых ситуациях сам себе и другим, имеющим уши слышать. Главным я назвал бы три чувства души:

– чувство благоговейного удивления перед тайной жизни, красоте которой радовался сам Творец

– чувство благодарности и красоты

– чувство юмора, которым можно принять любую горькую пилюлю жизни и вернуться к человечности.

Закончить я хочу историей, которую рассказывал митрополит Антоний:

«Я помню, как-то шел с пожилой, горькой русской женщиной и она все говорила, говорила, говорила только о том, как жизнь ее обошла, как люди ее обидели, как все бессмысленно, как все зло… Остановилась перед кустом колючек и говорит: «Вот вся жизнь!» – а за этим кустом весь простор южного берега Франции: горы, а за горами широкое море, все облитое солнцем, все сияющее летним светом. И я помню, как я ей сказал: вот так вы на жизнь и смотрите — только на этот колючий куст, и никогда вам не пришло в голову посмотреть через этот куст или мимо него на всю даль, в которой вы живете, на всю эту необозримую красоту».