Ты никогда не умрешь
Поэтому я приведу несколько примеров и постараюсь с их помощью объяснить, что я понимаю под качеством жизни и под представлением, которое у каждого из нас может сложиться, — что жизнь стоит прожить.
Мой первый опыт, в этом отношении чрезвычайно глубокий и относится к послевоенному времени, когда узники нацистских концлагерей стали возвращаться во Францию. Это были люди разных национальностей, но их объединяло то, что все они прошли через страшный и порой разрушительный лагерный опыт.
Я заботился о них полтора года, и у меня было достаточно времени расспросить, через что им пришлось пройти. И я обнаружил, что они выжили, потому что страстно хотели выжить. И это очень важно, потому что, когда мы рассуждаем о качестве жизни, исходя из благополучия окружающего нас мира, мы думаем о том, как улучшить то, что мы уже имеем, как приобрести еще больше, как стать еще счастливее. Их же существование было сведено к абсолютному минимуму, когда значение имели только самые основные нужды: не умереть, выжить. Поскольку в лагере все делалось, чтобы их уничтожить, вопрос выживания приобрел для них особый смысл, который нам неведом, просто потому, что жизнь нам дается легко, естественно, нас поддерживают в стремлении жить или даже принуждают жить вопреки нашему не-желанию существовать дольше, чем природа нам, казалось бы, определила.
Это первое: качество жизни, оценка его, желание жить во многом зависят от того, существует ли радикальная угроза жизни. Концентрационный лагерь представлял радикальную угрозу жизни. Это чрезвычайно важно и существенно, потому что помимо ситуации, когда на жизнь посягают самым чудовищным образом, существуют ситуации, которые нам кажутся менее страшными, поскольку мы в них не оказывались.
Взять, к примеру, отсутствие жилья и голод. Когда у нас или в любой западной аудитории заходит речь о голоде, и стар и млад считают, что голод означает просто хороший аппетит. Мы нередко говорим: «Я зверски проголодался», и это означает всего лишь: «Я не прочь плотно поесть». Но голод не имеет ничего общего с хорошим аппетитом. Я это знаю на собственном опыте. Когда я был студентом-медиком, на еду средств не хватало, потому что нужно было учиться и зарабатывать, чтобы оплачивать учебу и еще как-то существовать. В какой-то момент я дошел до такого состояния, что, идя по улице, вынужден был присаживаться на тротуар каждые пятьдесят шагов, потому что не было сил идти дальше. Это был голод, но даже он не идет ни в какое сравнение с тем, что мы читаем или слышим по телевидению в передачах о голодающих в Судане, Эфиопии, Бангладеш и в других странах мира. Такой голод тоже представляет угрозу жизни, когда все, что нужно — это держаться; держаться, собрав всю энергию, все мужество, когда стремишься не к роскоши, не к излишествам, а стремишься выжить, и ради этого готов на все, что допустимо в пределах морали и нравственности.
Голод и предшествующие годы бездомности меня кое-чему научили. Они научили тому, что в жизни есть чрезвычайно драгоценные вещи, о существовании которых люди, живущие в благополучии, не догадываются. Я вам приведу еще один пример. В годы немецкой оккупации я был во французском Сопротивлении и поэтому не мог найти работу. Я жил уроками и перебивался случайными заработками. Помню, как-то я не ел пару дней и зашел к своему товарищу-одногодке (мне тогда было лет двадцать девять — тридцать). На кухонном столе у него, точнее просто на столе, который был в его комнате, я увидел огурец, о — всего лишь с палец длиной. Больше я не видел ничего: ни его лица, ни комнаты — только огурец во всем его великолепии: это была еда! Может быть, это кажется смешным: можете надо мной посмеяться, но так оно и было: мой приятель посмотрел на меня, посмотрел на огурец и спросил: «Ты давно не ел?» Я сказал: «Давно». — «Тогда мы его поделим». И этот молодой человек, мой ровесник, скорее всего, такой же голодный, как и я, разломил огурец пополам. И ни разу за всю жизнь я не ел пищу с таким благоговением, как эти пол-огурца. Для меня эти пол-огурца стоят особняком — как цена жизни. Это была возвращенная мне жизнь, абсолютная ценность.