Ты никогда не умрешь

Я привожу вам эти примеры, потому что в условиях нашей действительности мы привыкли предъявлять качеству жизни очень высокие требования. В обстоятельствах моей юности, военного и послевоенного времени качество жизни зависело от крошечных вещей, но таких, которые были бесценны, значительны, потому что этот кусочек огурца был не только пищей, это была щедрость сердца голодного юноши, делящегося тем малым, что у него есть. Если хотите, по выражению одного из наших молодых богословов, это была любовь Божия, ставшая съедобной, и переданная мне через братскую любовь другого человека.

Поэтому вопрос качества жизни нужно продумывать не только в привычных категориях, но гораздо шире и глубже.

Есть еще одна сторона у качества жизни, которая, я думаю, важна — это цель. В моем маленьком примере и в случае узников концентрационных лагерей цель ясна: выживание. Качество жизни снижалось или, наоборот, улучшалось в зависимости от любого события, которое делало выживание возможным или невозможным, которое давало или отнимало шанс выжить. Это могло быть нечто совсем малое: найти укрытие в тот момент, когда тебя преследует гестапо; получить кусочек пищи; миг, когда случается нечто незначительное само по себе, но в то же время бесценное для тебя. Я приведу вам еще один пример.

Во время войны я был военным хирургом и работал в прифронтовом госпитале. К нам привезли немецкого солдата, раненного в руку. Рана нарывала так, что указательный палец правой руки подлежал ампутации, и мой начальник жестом приказал это сделать. Солдат поглядел на нас и сказал по-немецки: «Я — часовщик». Знаете, что означает для часовщика потерять указательный палец? Он — конченый работник, ему нечем прокормить не только себя, но и свою семью. Я пообещал лечить его, попытаться спасти палец и работал над ним три недели вопреки своему начальнику, который сказал: «Ты сошел с ума: идет война, а ты три недели будешь возиться с каким-то пальцем!» Но я и сейчас считаю, что был прав, потому что, возможно, вплоть до сего дня где-то в небольшом городке или деревне Германии живет человек, который смог выжить, вернуться домой, кормить свою семью, и теперь вспоминает неразумного молодого хирурга, потратившего ради этого свое время. Качество жизни для него заключалось в здоровом пальце, а для меня цель состояла не в том только, чтобы спасти палец, дело было не в хирургической операции, а в том, чтобы совершить человечный поступок, который намного превосходил просто палец или самого этого человека. Он охватывал всю его семью, создавал новую ситуацию, новые отношения между пленным и захватчиком, создавал среди войны оазис гуманности и любви.

Есть еще смысл. Это не совсем то же самое, что цель. Смысл — это значение, которое ты придаешь тому, что с тобой случается в жизни или во время смерти. Я снова приведу пару примеров, которые объяснят все лучше, чем можно передать рассуждениями.

Первый пример — русская монахиня, мать Мария. Ее арестовали немцы за то, что она спасала евреев, давая им приют у себя в доме, и отправили в концентрационный лагерь, где она провела около двух лет. Здесь примечательны две вещи.

Первое: она отдавала половину своего пайка слабым и больным, кому грозила смерть от голода. В этом был смысл ее действий, а не цель. Цель была бы в том, чтобы выжить самой, а сознание смысла привело к тому, что ей стало безразлично, выживет она или нет, важно было, чтобы выжили другие.

Второе: она так же и умерла. В лагере отобрали группу женщин, чтобы послать их в газовую камеру на смерть. Одна из них, девушка лет девятнадцати, билась и кричала в ужасе, и мать Мария подошла к ней и сказала: «Не бойся: последнее слово не смерть, а жизнь». Девушка ее спросила: «Вы в это верите? И можете доказать мне?» Мать Мария ответила: «Да, могу: я пойду с тобой в газовую камеру», и она присоединилась к группе, пошла в газовую камеру и умерла с тем, чтобы превратить смерть этой девушки в событие, полное надежды, а не отчаяния.

Можно привести и другие примеры. Моего старого друга, который был лет на 25 старше меня, немцы отправили в концентрационный лагерь по той же причине. Когда через четыре года он вернулся, я встретил его на улице и спросил: «Что вы вынесли из лагеря?» Он ответил: «Тревогу». — «Вы потеряли веру?» — «Нет; но пока я находился в лагере, подвергался насилию, жестокости, пока был на грани смерти, я в любой момент мог обратиться к Богу и сказать: «Отче, прости им, они не знают, что делают». Теперь я на свободе и тревожусь за тех людей, которые нас так зверски мучили, потому что не знаю, переменились ли они, раскаялись ли, сожалеют ли о содеянном. И когда я за них молюсь, не ответит ли Бог на мои молитвы: «Теперь-то тебе легко молиться: ты больше не страдаешь. Чем ты докажешь искренность и подлинность твоей молитвы?» Это еще один пример того, как человек обрел смысл в страданиях: страдание наделило его правом прощать, и он обнаружил цель, ради которой стоит жить в таких условиях.