Ты никогда не умрешь
Еще один пример: несколько лет назад в Латвии под Ригой я встретил священника моего поколения, который провел в концентрационном лагере и тюрьме двадцать шесть лет. Он сидел на койке напротив меня и с сияющими благодарностью глазами говорил: «Представляете себе, как добр был ко мне Бог? Советские власти не допускали священников ни в тюрьмы, ни в лагеря, и Он выбрал меня — молодого, неопытного священника, и поместил на пять лет в тюрьму и на двадцать один год в концентрационный лагерь, чтобы я мог служить людям, которые нуждались во мне больше, чем те, которые остались на свободе». Для него опыт двадцати шести лет пребывания в концентрационном лагере и тюрьме стал предметом благодарности: Бог был милостив, добр к нему, указал ему цель, и эта цель наполнилась для него абсолютным смыслом.
Если мы снова вернемся к вопросу о качестве жизни, нам нужно серьезно задуматься, каковы его составляющие. Что делает жизнь качественной? Роскошь, достаток, возможность иметь все, о чем ни помечтаешь? Или нечто гораздо более важное: ощущение ценности жизни, как жизни в ее обнаженности, ощущение того, что смерть — ничто в сравнении с этим. В древние времена люди говорили: «Имей память смертную». Когда это говоришь современному человеку, реакция такая: «Ты хочешь сказать, что память о смерти должна омрачать в каждое мгновение любую радость в жизни?» Нет, не это они имели в виду. Они хотели сказать, что пока ты не способен встретить смерть лицом к лицу, бесстрашно смотреть ей в лицо, ты не можешь жить со всей полнотой. Лишь приняв без страха вызов смерти, мы сможем не дрогнуть перед вызовами, которые бросает нам жизнь. […]
Так ли уж страшна смерть, когда оказываешься с ней лицом к лицу? У меня есть еще пять минут, поэтому я могу дать вам еще один пример. Мне трудно об этом говорить, но я считаю, что вы имеете право на примеры, даже если они причиняют боль докладчику. Моя мать умирала от рака дома, после длительной болезни. Ее оперировали, операция прошла неудачно. Хирург сообщил мне об этом и добавил: «Разумеется, вы ей об этом ничего не скажете». Я ответил: «Обязательно скажу». «В таком случае, — заявил хирург, — я отказываюсь ее лечить, потому что она придет в отчаяние». Я пошел к матери и все ей рассказал. Она на меня посмотрела и спросила: «Значит, я умру?» — «Да». И потом мы долго сидели молча. Долго не по минутам, а по глубине, по тому, насколько это молчание проникло в самую сердцевину души. И мы вышли из этого молчания, обогащенные новым опытом.
Мы обнаружили, что нам стало нечего скрывать друг от друга, что между нами не было того, что зачастую вкрадывается в отношения между умирающими и их окружением: семьей, врачами, медицинскими сестрами, друзьями; между нами не было лжи. Не было лжи, создаваемой и теми, и другими: самим умирающим, который знает, что на нем печать смерти, но улыбается и делает вид, будто впереди только жизнь, и окружающими, которые поддерживают эту ложь.
Между нами не было неправды, и поскольку ее не было, это давало нам возможность проживать каждую минуту вместе со всей полнотой, какую она несла, потому что эта минута могла оказаться последней, и, поскольку она могла оказаться последней, ее нужно было прожить совершенно. Каждое слово могло оказаться последним, поэтому оно должно было вместить, воплотить всю любовь, все отношения, все, что было между нами. Каждый жест, самый обыденный, мог стать выражением безразличия и небрежности или любви, заботы и нашего единства.
Мы обнаружили, что, если приготовить поднос с чашкой чая так, чтобы он был красив, это может стать выражением любви и вместить в себя сорок или более лет совместной жизни. Мы обнаружили, что нет ничего слишком незначительного, чтобы оно не могло стать воплощением любви, выражением подлинных отношений.
Я думаю, что это имеет отношение к качеству жизни. Если мы не научимся открыто смотреть смерти в лицо, нашей собственной смерти и смерти других людей (вместе с ними, не в разобщенности, — в разобщенности смотреть смерти в лицо невозможно), наша жизнь никогда не приобретет того высшего качества, которое позволяет узникам в концентрационных лагерях и тюрьмах, неизлечимо больным или тем, кто подвергается смертельной опасности на войне или в других обстоятельствах, принять вызов и сказать: «Я живу, победа за мной!»
Антоний, митрополит Сурожский. Ты никогда не умрешь.
Перевод с англ.
Редактор Р.А. Адамянц
Подготовка издания Е.Ю, Садовниковой, Т. Семчишиной, В. В. Ерохиной
Корректоры Л. Ким, Е. Кудряшова
Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского»
fondmas1@yandex.ru
тел: +7 965 1306326
Благотворительный Фонд помощи хосписам «Вера»
Тел: +7 965 3725772
fund@fondvera.ru
Издание подготовлено и распространяется на благотворительной основе (не для продажи)
[1] Лекция на заседании Лондонской медицинской группы, 4 апреля 1987 г./ Пер. с англ. А. Мартыновой; под ред. Е.Л. Майданович
[2] Аксель Мунте. Легенда о Сан-Микеле. Записки врача и мистика. М.: Захаров, 2—3.
[3] Лекция, прочитанная для финских православных священников, Куопио, август 1974 г./ Пер. с англ. Андрея Михеева под ред. Е.Л. Майданович
[4] Беседа с медицинскими работниками 20 июня 1990 г. / Пер. с англ. Е. Ю. Садовниковой под ред. Е.Л. Майданович.