Я объяснил им, что бабушка умерла, что они и так прекрасно понимали по суровой тишине и по тому, как их вытолкали и не позволили попрощаться с бабулей перед прогулкой и визитом к друзьям. И один из детей сказал: «Но что это такое? Что значит умереть?» И я ответил: «Разве бабушка не говорила много раз: “Я бы так хотела поскорее умереть и снова быть с моим мужем, который умер раньше меня, и со всеми теми, кого я любила, и кто ушел из этой жизни”?» — «Да». — «Вот это и произошло». — «Значит, теперь она счастлива?» Я сказал: «Да». — «Можно нам увидеть ее?» И это был пробный камень — что же они увидят? Мы вошли в комнату, увидели бабушку, лицо которой было мирным, потому что страдание ушло. Она лежала на своей постели, и один из детей сказал: «Так это и есть смерть». И другой сказал: «Как красиво!»
Не кажется ли вам, что это лучшее начало для человека, вступающего в жизнь, чем представление о крольчонке, разорванном кошками, или просто о чем-то неизвестном? «Бабушка умерла, не входите в ее комнату». — «Почему?» — «Нет, вам не следует ее видеть». И ребенок или подросток сразу же думает: «Это, должно быть, так ужасно, если мне не разрешают даже взглянуть на ее лицо». А потом они видят гроб, и все, что они могут себе представить — живого человека (потому что они не видели умершего), замурованного в этом гробу, который опустят в землю, задыхающегося, в отчаянии рвущегося на свободу, на воздух. Это вид патологии, который взрослые прививают детям. Дети намного нормальнее нас.
Я знаю это из опыта Русской церкви, Православной церкви в целом. Мы всегда совершаем отпевание при открытом гробе, так, чтобы каждый мог подойти и сказать последнее ‘прости’, поцеловать ушедшего человека. Я служу священником в Лондоне уже почти сорок лет, я видел множество людей на похоронах и много детей. Единственное, чего ни в коем случае нельзя забыть, это предупредить ребенка: «Если ты поцелуешь его или ее, не бойся, что тело будет холодным, потому что тепло — это признак жизни, холод — признак смерти». Потому что, если вы не скажете этого, а они, ожидая тепла от человека, которого знали, внезапно почувствуют ледяной холод смерти, то заплачут в страхе и ужасе. В противном же случае этого не будет, они посмотрят и увидят ясную безмятежность, мир и красоту, которая осталась.
Поэтому я считаю, что мы можем подготовить людей к их собственной смерти, если начнем это делать достаточно рано. В случае детей, их надо научить видеть в смерти часть процесса жизни в целом, а не страх, не ужас, не что-то пугающее и уродливое, а нечто, несущее в себе величие.
Один из способов научить этому детей — давать им возможность, позволять им видеть умерших, принимать участие в тех событиях, которые являются действиями любви по отношению к ушедшему человеку. В разном возрасте мы познаём смерть по-разному. Ребенок может узнать об умирании, о том, каково это — быть убитым, быть мертвым, через те игры, в которые играли люди моего поколения. Насколько знаю, сейчас это считается дурным воспитанием, но я так не думаю. Вы, наверное, знаете игру, где есть два лагеря. Грабителей преследует, скажем, конная полиция, и, когда один из полицейских догоняет кого-то из мальчишек, он касается его плеча и говорит: «Ты мертв». И тот падает замертво. Это чрезвычайно поучительная вещь. Я неоднократно наблюдал это в лагерях для мальчиков. Он падает, а воображение ребенка очень живое и образное, он знает, что его убили, он мертв. В то же самое время он это знает изнутри, будучи живым, поэтому он не боится, но знает, что мертв, и будет лежать так некоторое время, а затем обратится к своему противнику: «Я уже достаточно долго был мертвым, теперь твоя очередь; пиф-паф!» И умирать приходится другому.
Это звучит совершенно абсурдно, но я помню маленького мальчика восьми-девяти лет, который должен был играть в такую игру, но страшно испугался, он спрятался за куст. Его воображение было настолько живым, а эмоции столь сильными, что он просто не мог покинуть свое укрытие. И я сказал ему: «Давай будем играть вместе. Мы выйдем отсюда и будем делать все, что положено по правилам игры». — «Но я не хочу быть убитым!» — «Ты не будешь, я буду убит вместо тебя». И вот мы начали играть. И он играл энергично и храбро, а потом, когда случился «пиф-паф», я упал замертво, а он стоял надо мной, понимая, что каким-то опосредованным образом я умер, а на самом деле мертв был он, но в этом не было опасности, это было так чудесно. Если вы хотите проявить набожность, можете перенести этот образ на Христа, умирающего за человечество или за каждого из нас. Но я говорю о вещах гораздо более простых и прямых.