Ты никогда не умрешь

Когда мы становимся старше, в экстремальных ситуациях мы можем встретиться лицом к лицу со смертью совершенно иначе. Страх может быть преодолен силой сострадания или ужасом происходящего. Я помню одну из своих учениц, когда в течение года преподавал в Русской гимназии во Франции. Она была самой обыкновенной девочкой, милой, умненькой, но в ней не было ничего особенно впечатляющего. А потом во время одного из налетов в Париже бомба упала на дом, где они жили. Все спаслись, все стояли снаружи, пересчитали друг друга и заметили, что одна пожилая женщина не вышла из дома. Дом был весь в огне, и девочка просто вошла внутрь, чтобы спасти эту женщину, и уже не вернулась назад. Чувство сострадания, говорившее, что этой старушке нельзя было просто позволить умереть, заставило ее забыть опасность, которую это представляло для нее самой, и она просто вошла внутрь. Очень часто мы можем лицом к лицу встретить смерть, свою или других людей, если в нас живут побуждения достаточно сильные, достаточно благородные, достаточно великие, достойные нашего человеческого звания, вместо того, чтобы пасть ниже того, кто мы есть.

Когда мы стареем, проблема становится немного иной. Я не могу сказать, что это мой личный опыт, хотя я и достаточно стар, но я заметил, что пожилого человека или безнадежно больного более всего пугает то, что они ощущают присутствие смерти задолго до того, как она наступает. Мы ощущаем, как наше тело постепенно распадается, разрушается, например, память слабеет, разум не имеет былой ясности, эмоции менее яркие, физически человек становится все менее сильным. Пожилые люди и безнадежные больные очень часто чувствуют, что смерть действует внутри них, что смерть постепенно побеждает и что конечным результатом будет полный распад и разрушение той целостности, которая бывает так прекрасна, и все это может вызвать страх.

Судя по моей одежде, вы легко поймете, что я верю в Бога и верю в жизнь вечную, и вот с этой позиции мы кое-что можем сделать. Я вначале сказал, что мы не можем никого подготовить к смерти, потому что не знаем точно, каково это; мы можем подготовить человека к жизни вечной, помочь человеку воспринять жизнь вечную. Я не имею в виду поверить в нее, то есть поверить нам на слово; и я закончу примером, потому что чувствую, что уже слишком долго испытываю ваше терпение.

Пример таков. Некоторое количество лет назад наш прихожанин, который был моим личным другом, попал в больницу с желтухой. Его обследовали и обнаружили, что у него рак, который распространился на весь организм, и уже не стоял вопрос ни об операции, ни о том, что для него вообще что-то можно сделать. И вот, он лежал в своей постели, его сестре и мне всё сообщили, и, когда я пришел, он сказал мне: «Вот досада, мне нужно столько всего сделать в жизни, и вот я — лежу, прикованный к постели». Я ответил: «Знаете, вы много раз говорили мне: «Как бы я хотел остановить время и вместо того, чтобы делать, делать, делать, мог бы просто быть». Это ваш шанс», — сказал я. Он посмотрел на меня и сказал: «Да, но как это делается?» Потому что пожелать быть — это так просто, но мы, как правило, этого не умеем. Я сказал: «Знаете, болезнь, смерть зависят не только от физических условий — рака, микробов, несчастного случая; они также очень сильно зависят от вашего психического состояния. Внутри вашего сознания существуют вещи, разрушительные для здоровья и для сопротивляемости умиранию и разложению: обида, озлобленность, зависть» (даже с моим скудным английским словарным запасом я могу продолжить длинный список ужасов). И я сказал: «Попытайтесь от них избавиться. Вы ничего не можете сделать для своего тела, доктора позаботятся об этом, но избавьтесь от того, что можете сделать сами». И мы начали постепенно проходить через процесс длиной, мне кажется, месяца в три, слой за слоем.

Мы начали с его нынешнего состояния, с его отношения к себе, к сестре, его взаимоотношений, его воспоминаний, и он примирился со всем этим. Затем мы погружались все глубже, глубже, глубже в его прошлое, а его прошлое было чрезвычайно трудным. И я помню, что постепенно он примирился со всем, что составляло его жизнь, — с самим собой, с людьми, которые были с ним жестоки, с обстоятельствами, которые были трудны или невыносимы. И за несколько дней до смерти он лежал в своей постели, поддерживаемый подушками, такой слабый, что не мог сам есть, и, глядя на меня огромными глазами, сказал: «Знаете, мое тело уже почти мертво, однако я никогда еще не ощущал себя столь остро живым как сейчас», поскольку все, что было разрушительного в его духе, в его душе, его разуме, его эмоциях, ушло. То, что осталось, и было «Я», — личность, которая, разумеется, в том, что касалось его земной жизни, зависела от состояния его тела, но в том, что касалось способности быть собой, быть тем, кем он хотел быть и никогда не был, от этого не зависела. И мне кажется, что именно это мы можем сделать для людей, но не при помощи длинной беседы, как это сделал я, но помогая людям даже без таких подробных объяснений преодолеть все негативные чувства, всё, что в них есть разрушительного, так, чтобы они пробудились к осознанию: ничто не может меня разрушить, я жив и ничто не может забрать эту жизнь у меня.