Ты никогда не умрешь ОНЛАЙН
На этом я окончу свою беседу и, как я понимаю, у нас есть еще полчаса. Я закрою глаза, чтобы те из вас, кто хочет сбежать до того, как мы перейдем к вопросам и ответам, сбежали, но те, кто останутся, могут свободно задавать вопросы или, разумеется, поспорить с тем, о чем я говорил.
Ответы на вопросы
Нужно ли человеку до последнего бороться за свою жизнь или наступает момент, когда можно желать для себя смерти?
Нам порой кажется, что у нас есть право сказать: «Я устал от жизни и я выбираю смерть». Мы не знаем, что может произойти в нас и привести нас к такой зрелости, какой у нас не было или нет в данный момент. Страдание, встреча со смертью, расставание с людьми, которых мы любим, встреча с болью, встреча со всей многосложностью человеческой души — всего этого мы не можем предвидеть. С другой стороны, меня до глубины души поражает то, что умирающие старики очень часто говорят: «Я бы хотел умереть и не быть обузой тем, кто меня окружает». И я всегда с искренней убежденностью говорил им, что они неправы, что они недооценивают любовь окружающих к ним, что присутствие их даже умирающих много значит для тех, кто вокруг, а также, что их беспомощность, возможно, впервые дает их детям, их супругам, их друзьям возможность выразить всю свою любовь, всё уважение к ним.
Я могу привести вам пример совсем не трагичный. Моя бабушка умерла, когда ей было девяносто пять лет. В последние годы жизни она была не так деятельна, как раньше. Помню, однажды я сидел в своей комнате, а бабушка мыла посуду на кухне, затем я услышал невероятный грохот разбивающейся посуды, и вошла бабушка, маленькая, очень бледная и очень серьёзная старушка, и сказала: «Я не могу понять, почему Господь держит меня на земле. Я даже посуду не могу помыть, как следует». Я ей ответил: «Я могу привести тебе две причины». — «И какие же?» Я сказал: «Первая та, что на том свете, должно быть, столько старушек, что Он не может Себе позволить еще одну». Она строго посмотрела и сказала: «Ты все шутишь, а я серьёзно». Я сказал: «Да, а теперь вторая причина: с самого начала мира и до самого его конца, в прошлом, в будущем, в настоящем ты одна смогла сделать то, чего не смог никто на земле». Она навострила уши, посмотрела на меня с интересом и сказала: «И что же это?» — «Никто никогда не был, не будет и не может быть моей бабушкой». И она сказала: «О, так я уникальна и могу делать что-то, чего не может никто на земле».
С другой стороны, если говорить, например, об аппаратах, поддерживающих жизнь, я считаю, что не следует принуждать человека оставаться в живых искусственно, против природы, как происходит в случае, когда природа не может поддерживать жизнь и создается искусственное её подобие. Я вспоминаю опять-таки человека, который попал в автокатастрофу и был без сознания четыре года, абсолютно без сознания, не реагируя ни на что, но будучи принуждаем жить пока, наконец, природа не взяла верх над докторами. И я думаю, было бы человечнее дать природе шанс действовать свободно. Но это моя личная реакция на ситуацию.
Значит ли это, что вы против вмешательства врачей и искусственного продления жизни умирающего?
Я бы подвел черту под тем, что говорил минуту назад, о том, что, когда от человека не осталось ничего, кроме искусственной жизни, которая навязывается ему или ей, мы не помогаем природе, мы используем человеческое тело, мы не знаем ничего о том, что происходит с душой, мы используем человеческое тело как марионетку, и я не считаю, что это достаточно уважительно, почтительно в отношении этого человека. В иных случаях, безусловно, необходимо оперировать опухоли, необходимо оперировать при аппендиците, необходимо лечить пневмонию и так далее. Но, когда мы делаем это, мы помогаем природе в борьбе, тогда как в случае, упомянутом мною ранее, мы помогаем в борьбе вовсе не природе, природа жаждет покоя и отдыха, а мы насилуем ее.
Я помню книгу Акселя Мунте[2] под названием «Легенда о Сан-Микеле» (не думаю, что вы такое читаете, но в мою бытность студентом-медиком ее многие читали). Я работал в той же больнице, где работал он за много лет до меня, ну, не так уж много, потому что я был там в 1934 году. И я помню, что он говорит о своем опыте работы в терапевтическом отделении. Он рассказывает, что, когда он впервые попал туда, то пришел в ужас от того, что он посчитал бессердечием старых медсестер и бесчувственным отношением к жизни и смерти со стороны врачей. А потом он осознал, что пока человек мог бороться за жизнь, врачи и медсестры боролись со всеми своими знаниями, умением и страстью. Но приходил момент, когда они понимали, что все, что они могут, — это оставить человека и не помогать жизни продолжать битву. И я вспоминаю фразу, сказанную пожилой медсестрой, определяющую, по мнению Мунте, отношение медсестер и врачей: «Мы сражались как два честных соперника, теперь пришла твоя очередь, делай свою работу, но делай ее с лаской». И в этот момент роль врача — помочь смерти быть ласковой, не превращать ее в последнюю мучительную схватку.