Я не могу представить себе подобного рая. Точно так же я не могу себе представить мою мать, которая, уютно оглядевшись в раю и не увидев там меня, перегнется через перила, увидит меня внизу в пламени и скажет: «Ну вот. Я же тебе говорила!» Извините, это не слишком возвышенно, но именно это я хотел бы донести до людей: если мы действительно верим в Бога, Который есть любовь, то любовь мы и встретим. Я ожидаю того, что Господь встретит нас, мы скажем: «Прости меня, посмотри, как я отвратителен, покрыт язвами и в лохмотьях». И Он скажет нам: «Подойди и сядь ко Мне на колени, поплачь как следует, все пройдет». Возможно, я оптимист, но я думаю, что я богословский оптимист в том смысле, что я представляю это, может быть, в забавном виде, но я верю, что в этом есть истина, что, если Бог — это Бог любви, то должен быть выход. Мы можем не видеть этого, но мы можем войти в вечность с надеждой, а не с чувством ужаса. Я не верю, что Суд состоит в том, чтобы быть осужденным и приговоренным. Суд состоит в том, чтобы встретиться лицом к лицу с невыразимой красотой, совершенной любовью, увидеть, насколько мы недостойны и как, несмотря на наше недостоинство, мы любимы всею жизнью и смертью Сына Божьего, ставшего Сыном человеческим, и в этом наше спасение.
Я буду говорить с вами, исходя из собственного жизненного опыта. Этот опыт разнообразный: с одной стороны, я был врачом в течение пятнадцати лет, с другой — я болею вот уже примерно двадцать пять лет; наконец, столько же лет я священник. Так что когда я буду говорить о болезни или смерти, наверное, я буду одновременно говорить с нескольких точек зрения. И возможно, это самое полезное, чем я могу с вами поделиться.
Я бы хотел вначале вспомнить древнее монашеское высказывание, смысл которого оказался сильно искажен. Подвижники раннехристианской Церкви говорили: «Помни час смертный». Высказывание сохранилось, но отношение христиан к нему изменилось, и изменилось в очень печальную сторону. Было время, когда христиане воспринимали смерть как путь в жизнь вечную. Это видно из многих высказываний апостола Павла: «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение» (Флп. 1:21), я не хочу совлечься временной жизни, но облечься вечность (ср.: 2 Кор. 5:4). Большинство сегодняшних христиан относятся к этому иначе. Смерть ждут со страхом, и не только по тем причинам, по которым стоило бы; не потому, что христиане ждут за порогом смерти последнего суда, а потому что ни отдельные христиане, ни христианское сообщество не могут сказать со Святым Духом Божиим: «Гряди, Господи Иисусе, и гряди скоро!» (ср.: Откр. 22:20). И все же мысль о смерти не должна быть источником ужаса; я надеюсь, что смогу показать, что память о смерти — это единственный способ жить в меру жизни со всем величием человека. Если человек недостаточно велик для смерти, он слишком мал для жизни. Пусть это послужит общим вступлением к тому, что я хочу сказать.
Когда человек заболевает, с ним происходит несколько вещей. Во-первых, человек обнаруживает, что его тело — это он сам. Обычно люди живут так, будто они — духовные существа, которые просто используют тело, само по себе мало что значащее. Болезнь заставляет нас признать, что мы в такой же степени телесны, как и душевны. Второе, что мы обнаруживаем, столкнувшись с болезнью, — это что мы полностью беспомощны и полностью зависим от милости Божией и от сострадания других людей. Третье, что всегда приходит на ум больному человеку: конечным итогом болезни может быть смерть. Конечно, я не говорю о пустяковых заболеваниях вроде простуды. Но когда болезнь серьезна или ее природа непонятна, приходит мысль о смерти, хотя ее не всегда признают и не всегда допускают. Каково в этот момент наше место как пастырей?