У постели больного ОНЛАЙН

Я уже достаточно говорил о душевных мучениях, тоске, страхе; но есть еще нечто, о чем я хотел бы упомянуть. Очень часто мы мучимся душой, терзаемся из-за того, как люди, которых мы любим, которые для нас что-то значат, а может быть, и те, что вошли глубоко в нашу жизнь, но без взаимности, предают нас или причиняют нам боль. И чаще всего мы пытаемся справиться с причиненной нам болью от предательства, от отвержения, от вынужденного одиночества тем, что уходим от боли и превращаем ее в негодование и гнев, потому что негодование и гнев — это активная позиция. Действуя так, мы чувствуем, что находимся в центре и сами что-то делаем, а не просто испытываем внешнее влияние, находясь где-то на краю. Но поступая так, мы теряем единственную возможность использовать боль созидательно и для себя, и для других. Для себя —  ясно, что мы теряем всякую возможность, потому что наполняемся горечью и негодованием, замыкаемся, отчуждаемся, и это состояние отделенности может распространиться даже на Бога.

Я помню, как одна женщина сказала мне: «Моя беда в том, что во всем, что со мной случилось, виноват Бог; кому же я теперь могу пожаловаться?» Если бы только это можно было объяснить человеческими действиями! Человека можно ненавидеть, можно отвергать — а Бога? Это дурное превращение чистой боли, терзающей, распинающей боли в злобу, в обиду и горечь разрушает до глубины, и требуется огромное душевное мужество, чтобы сказать: я буду терпеть боль во всей ее остроте, в ее чистоте. Я позволю боли разорвать меня, врезаться в меня до самой моей глубины, но не позволю ненависти и ее союзникам-бесам осквернить эту боль.

Если же говорить о других, такое перевоплощение чистой боли в боль оскверненную, измельчавшую ведет к чему-то злому и прискорбному. Один из великих современных богословов Римской Церкви, кардинал Жан Даниелу, говорит в одной из своих книг, что боль, страдания — единственная точка встречи добра и зла. Это та точка, в которой зло врезается в нас, физически, душевно, духовно; это точка, в которой добро и зло встречаются, потому что зло нападает на нас, нападет и стремится погубить. И затем Даниелу говорит, что именно в этот момент добро одерживает окончательную победу, потому что добро — единственная жертва зла, которая имеет власть прощать. Христос мог простить Своих распинателей, Своих мучителей, Своих неправедных судей и тех, кто предал Его в их руки, потому что Он был жертвой. В каком-то смысле каждый может простить только за себя или совместно с жертвой, или, иногда, от лица жертвы, если та еще не доросла до того, чтобы произнести слова прощения. Причиненное страдание, если оно перенесено без того, чтобы превратиться в ненависть, горечь, негодование или страх, страдание, перенесенное и принятое, дает нам истинно Божественную власть прощать от нашего имени и от имени Бога, уничтожая этим зло. И в этом смысле тот, кто терпит страдания, кто не дает себе разрушиться под натиском зла, совершает нечто не только для себя, но и для тех, кто причиняет ему зло или желает зла.

Наконец, последнее — и я прошу прощения за то, что моя беседа оказалась длинной, но тема кажется мне столь многогранной, столь сложной. Есть страдание в тоске, в тоске по любви, любви человеческой или любви к Богу. Есть страдание от незавершенности, неисполненности; тоска эта подобна голоду, но Христос сказал: «Блаженны алчущие и жаждущие, ибо они насытятся» (Мф, 5:6). Если вы помните, я сказал вчера, что конец уже пришел две тысячи лет назад с воплощением Сына Божия и даром Святого Духа, хотя конец еще впереди как осуществление, как исполнение, которое достигнет каждого из нас. Все это не только предложено, не только действенно, динамично движет миром уже сейчас, — если вы помните это, вы поймете, что в нашем голоде и нашей тоске есть своего рода двойственность. Паскаль сказал, что Бог шепнул ему в сердце такие слова: «Ты не мог бы искать Меня, если бы уже не нашел Меня». Нельзя тосковать по тому, чего не знаешь, нельзя искать то, о чем не имеешь представления, нельзя отчаянно желать отношений, которых еще нет. А святой Исаак Сирин говорит, что все это похоже на состояние беременной: женщина так хочет, чтобы ребенок родился, и это целый процесс, эмоциональный, физический, умственный, который захватывает ее целиком, потому что ребенок уже зачат. Ничто из этого не было бы по-настоящему возможно, не будь уже в ее чреве плода, того ребенка, которому надлежит родиться. И потому, когда эта тоска в нас, когда нас мучит чувство одиночества, которое можно преодолеть лишь исполнением, когда мы все ждем, чтобы вещи пришли к своему осуществлению, мы должны понять, что все уже свершилось, что это уже здесь и что это не просто обещано в будущем, но само обещание уже есть дар. Наверное, именно в этом смысле Апостол говорит, что надежда уже есть обладание тем, чему только надлежит явиться, потому что надежда — это не «журавль в небе», надежда — то состояние, когда мы уже увидели проблеск, ощутили дуновение грядущего, на мгновение приоткрыли его, и это подвигает нас и дает уверенность двигаться дальше.