Беседа о стрессе

Меня попросили выступить на тему «Как относиться к стрессу», и я попробую рассмотреть ее с двух сторон: что делать с внутренним стрессом — его мы испытываем почти постоянно — и со стрессом, источник которого находится вовне, в других людях. И тот, и другой вид стресса либо влияет, либо не влияет на нас в зависимости от того, как мы к нему относимся, — ответственно или безответственно.

Вначале я бы хотел поговорить о стрессе внутри нас самих, потому что на этом примере, пожалуй, проще всего понять, как вести себя в условиях стресса в окружающем мире. В обоих случаях я буду говорить о том, как реагирует на эту проблему отдельный человек, каждый из нас, а не общество или группа людей, хотя речь может зайти и об этом.

Начну со сравнения, которое, может быть, поможет вам понять мое отношение к стрессу. Я имею в виду разницу между быстротой и торопливостью. Со стороны они могут выглядеть почти одинаково. Человек спешит на автобус; его движения быстры, целенаправленны, он ощущает свою силу и энергию и знает, что если опоздает на этот автобус, то сядет на другой. Как бы скоро, энергично и целенаправленно он ни двигался — он в ладу с самим собой; его тело движется быстро, его движения собранны и решительны — и в то же время внутри у него царит мир, потому что он знает, что времени у него достаточно. Другой человек может двигаться так же — но то ли потому что возраст или немощь затрудняют его движения, то ли потому что он несет тяжелый груз, то ли потому что уже опаздывает и понимает: упустив этот автобус, он опоздает окончательно, — этот человек не так быстр, не так успешен, как первый, и внутри у него есть некое напряжение. Он торопится — а первый человек нет.

Спешка обычно связана с попытками все время быть хоть на сантиметр дальше, чем сейчас, с постоянной потребностью находиться где-то в другом месте и приблизить то, что еще только предстоит. Разница между быстрой, бодрой прогулкой на выходных и спешкой в попытке успеть на автобус очевидна. В первом случае можно двигаться очень быстро, но не стремиться оказаться где-то еще. Нам нравится быть там, где мы находимся, мы наслаждаемся движением без определенной цели — просто движением. Во втором случае самое главное — это цель. Такая торопливость, конечно, допустима в реальной жизни, но в жизни внутренней ей не должно быть места. Можно торопиться потому, что опаздываешь, хотя это и нехорошо. А можно торопиться потому, что не достиг достаточной внутренней устойчивости и мира, — и вот в таком состоянии находиться не следует.

Давайте применим этот образ к разговору о стрессе. Ощущение стресса — это не неизбежность, а результат нашего отношения к тому, что происходит внутри нас или вовне. Для внутреннего стресса нет никакой объективной причины. Для того чтобы расслабиться, надо вспомнить, осознать, что цель нашего бытия — быть там, где мы есть, делать то, что мы делаем, — а следующее мгновение и следующее действие наступят в свое время.

Это означает, что в первую очередь нам следует научиться распоряжаться временем. Есть простейший, элементарный способ: надо рассчитывать необходимое для повседневных задач время так, чтобы удавалось выполнять их в отведенный для них срок с ощущением умиротворения. Если по какой-то причине это оказывается невозможным, надо научиться понимать, когда можно ускориться, а когда следует отказаться от каких-то не столь важных дел, чтобы сделать то, что действительно важно, то, что ведет к поставленной цели. Стоит также помнить — и это очень важно, — что какие-то вещи в наших силах, а на какие-то мы повлиять не можем и что первые мы должны делать как можно лучше и полнее, а последние надо научиться отпускать без долгих размышлений.

Мы очень часто сталкиваемся с внутренним стрессом, внутренним напряжением, причина которого кроется в нашем неумении распоряжаться временем. Я думаю, с ним можно справиться, если вспомнить несколько базовых, очень простых истин. Образы из басен и романов учат нас тому, что время постоянно убегает — слишком быстро, чтобы его можно было догнать. Но всякий, кто хоть как-то имел дело со временем, подтвердит, что это не так.

Время не убегает — оно движется навстречу нам очень размеренным, ровным шагом. Спешу я или нет — следующая минута меня догонит, и что бы я ни делал, наступит время, когда эта моя беседа подойдет к концу и мы сможем разойтись. К чему стресс и напряжение? Освобождение грядет! Осознав это, вы поймете то, что некоторые притчи и некоторые серьезные писатели выражают в более философской манере: достаточно просто ждать, а время придет и, словно река, принесет с собой все, что должно принести. А если так — зачем волноваться, стараясь «не упустить момент», который еще не наступил или который уже прошел? Один уже канул в вечность, его не вернуть; другого еще нет, он недосягаем, но стоит подождать — и он придет прямо мне в руки без усилий с моей стороны, нужно лишь ждать, ждать спокойно и терпеливо. Хотя нет, даже не терпеливо — ведь это время можно занять самыми разными вещами: интересными, увлекательными, полезными. В это «пустое» время можно готовиться к тому, с чем предстоит столкнуться позже. Возможно, вам случалось сидеть и ждать в напряжении чего-то, что должно случиться через час. Но в течение этого часа ничего не происходит, лишь рассеивается внимание. Вы ждете кого-то, с кем у вас назначена встреча в четыре; сейчас три, у вас есть целый час, который можно использовать так, как хочется. Зачем тратить его просто на то, чтобы доводить себя до точки кипения, как мы постоянно делаем? Время ни в чем не виновато, как и человек, которого вы ждете. Он должен прийти к четырем, и если его нет в три — это вовсе не признак его злонамеренности.

В этом смысле подчинить себе время значит подчинить себе стресс. Но одного лишь желания недостаточно; надо научиться останавливаться и контролировать себя. Этому можно учиться в самых разных ситуациях. Важно понять, что можно жить в настоящем мгновении, и это мгновение столь насыщенно, столь богато, поскольку содержит в себе все наше прошлое и открывает будущее. Мы не умеем жить в настоящем, поэтому зачастую влачим призрачное существование, снова и снова бесцельно прокручивая прошлое и предвосхищая будущее. Что-то из прошлого ушло безвозвратно, что-то уже «встроено» в нас — и тогда это не прошлое, а настоящее, а те события, которые к этому привели, уже прошли, от них нет больше пользы. Вот что нам следует усвоить. Иногда это понимание дается нам внезапно, и мы усваиваем этот урок, потому что не можем его избежать; в других случаях мы сами должны создать ситуацию, позволяющую чему-то научиться.

Однажды мне посчастливилось быть задержанным в метро. Так я впервые прикоснулся к пониманию насущности времени. Я спускался в метро, когда мне на плечо мягко опустилась чья-то рука и мне объявили о том, что я задержан. В это же мгновение, немедленно, я осознал, что для меня нет ни прошлого, ни будущего. Прошлое исчезло, потому что я намеревался отрицать свое истинное прошлое — ведь именно из-за него меня и задержали. Никакого будущего я представить себе тоже не мог; ведь тот промежуток времени, который мы называем своим будущим, похож на пространство: чтобы обладать будущим, надо иметь возможность видеть свой следующий шаг. Для того, кто не видит своего следующего шага и не может предвидеть действий других, будущего нет. Он словно находится в кромешной тьме: пространство заканчивается у самых глаз, впереди нет ничего, кроме темноты. В тот момент я открыл для себя нечто чрезвычайно интересное. Тогда я не продумал этого так подробно, но обнаружил, что все мое прошлое сжалось в невероятную насыщенность жизни и бытия, все мое прошлое было со мной, и из него могло получиться что угодно. Получилось нечто очень простое, даже примитивное — меня отпустили. Но после того случая я понял, что можно жить текущим мгновением, когда это мгновение так важно, что прошлое и будущее отходят на второй план и все зависит только от этого мгновения и ни от чего больше.

Мы не всегда переживаем это мгновение с такой глубиной, мы не понимаем, насколько оно важно, потому что рядом нет полицейского или гестаповца, который заставил бы нас это почувствовать. Но если мы осознаем, что каждое мгновение будущего будет всегда нести печать того, что мы делаем прямо сейчас, тогда мы, может быть, поймем, что каждое мгновение обладает вполне определенной ценностью. Если бы мы это знали, мы бы, наверное, гораздо меньше беспокоились, потому что раздирающий нас стресс обычно создается из прошлого и будущего: прошлое ставит перед нами проблемы, решения которых мы не видим, а будущее грозит опасностью, катастрофой, если мы не разрешим ситуацию, порожденную прошлым — прошедшей минутой или часом.

Вот первое, чему нужно научиться: управлять временем, останавливать его. Это вполне можно сделать. Я не могу сейчас говорить об этом слишком подробно, но для начала важно — и это уже большой шаг — научиться в ту минуту, когда чувствуешь нарастающее внутреннее напряжение, прекращать все дела и ждать, пока наступит расслабление. Это можно делать и на работе, и на отдыхе. Например, при чтении романа вы можете почувствовать, что вместо того, чтобы наслаждаться повествованием, языком, красотой, вы так захвачены сюжетом, что не читаете, а бежите наперегонки. Как только придет такое ощущение, отложите книгу и подождите столько, сколько нужно; займитесь другими делами и вернитесь к чтению тогда, когда сможете отнестись к нему, как сказали бы японцы, с почтением, с благоговением, с уважением к человеку, который вложил в него свой ум, сердце, чувство стиля. Отнеситесь к этому роману так, как отнеслись бы к человеку, который рассказывает вам о чем-то для себя важном. Возможно, в результате вы прочитаете лишь несколько страниц. Затем сделайте перерыв и начните снова, но не с того места, где остановились, а оттуда, где вы отвлеклись, где сюжет стал важнее самой книги. Вскоре вы обнаружите, что можете читать размеренно, внимательно, глубоко и в каком-то смысле в состоянии покоя.

Так же можно поступать и с другими делами. Если вы торопитесь что-то сделать, это будет сделано плохо, вы упустите что-то важное. Простите, что я привожу примеры из своей жизни, это очень не по-английски, но я и не англичанин! Когда в начале войны я впервые увидел у входа в свою операционную очередь раненых солдат, человек около десяти, я подумал: «Бедняги, последнему из них так долго придется ждать». Так что я постарался как можно быстрее разобраться с первым, вторым, пятым, девятым — и вот добрался до десятого. А потом оглянулся и понял, что не помню ни одного лица, ни одного человека. Я видел руки, ноги, раны — а людей не видел. Вернувшись в палату, я не смог отличить одного солдата от другого. Когда я с ними заговорил, то понял, что они находятся в состоянии шока, хотя медицинская помощь им была оказана. Тогда я начал задумываться — точнее, внезапно осознал, словно мне дали пощечину: я не видел людей, я не сделал свою работу. И когда в следующий раз ко мне выстроилась очередь раненых солдат, я смотрел на каждого из них, спрашивал, как их зовут, откуда они, как они жили, кем работали в мирное время — а тем временем обрабатывал их раны. В конце концов это не заняло больше времени, чем мои первые попытки работать быстрее, но в этот раз между нами был живой контакт и человек выходил из состояния шока. Потому что часто не так страшна рана, как шок; иногда важнее, чтобы тебя увидели, услышали, а не просто перевязали. Для этого надо быть готовым уделить тому, что делаешь, столько времени, сколько нужно. Опыт показывает, что это получается быстрее, чем в спешке, потому что не приходится ничего переделывать и переспрашивать — на каждом этапе делаешь все так, как нужно. Время течет от минуты к минуте, как обычно, но и вы переходите от каждой минуты к следующей, чего вы в любом случае не можете сделать быстрее, и уж точно не за счет другого человека.

Можно научиться в ежедневном потоке дел останавливаться, давать себе время побыть наедине с собой, побыть одному. Кое-кто может в негодовании воскликнуть, что люди некоторых профессий не имеют права на это. Врач, полицейский, священник — они всегда должны быть в распоряжении других людей. Но это совершеннейшая неправда. Никто не отдает каждую минуту своей жизни другим людям: мы спим, едим, бреемся, принимаем ванну, встречаемся с друзьями, куда-то идем… Если все это сложить, то обнаружится, что каждый день мы по многу часов недоступны для других. Почему не дать себе пять-десять свободных минут на то, чтобы просто быть, научиться быть, здесь, в эту минуту, в этом месте, с этим человеком или наедине с собой. Если вы попробуете это сделать, хотя бы в самом простом, примитивном виде, то обнаружите, что можете идти по жизни, постоянно пребывая в настоящем мгновении, ожидая следующей минуты и встречая ее и то, что она приносит, не предвосхищая будущее и не таская с собой тени и призраки прошлого.

В этом и состоит позитивное отношение к стрессу. Есть и другие, не менее важные вещи. Думаю, очень важно осознать, что в стрессовой ситуации, вызванной внешними причинами, не обязательно самому испытывать стресс. Те, кто правит спасательной шлюпкой во время шторма, совершают быстрые, решительные, целенаправленные действия. Вокруг них царит смятение — шторм, паника на ­тонущем корабле, но команда спасателей не поддается стрессу, иначе после каждого шторма их приходилось бы отправлять в психиатрическую клинику. Да и люди на тонущем корабле не обязательно находятся в состоянии стресса — все зависит от их умения держать себя в руках, от того, могут ли они встать лицом к лицу с жизнью и смертью — своей собственной и других людей. Это очень важно — научиться стоять лицом к лицу с жизнью и смертью. Но вместо этого мы часто предпочитаем самыми разными способами избегать стресса.

Например, можно избегать стресса, относя себя к тем, кого он не касается. В странах, где повсюду царят нищета, голод и страдания, есть целые классы людей, которые совершенно игнорируют этот факт, создают для себя мир, в котором этих бед не существует, и тем самым избегают стресса. Вспомните историю Будды, которого так успешно ограждали от образов старости, страданий, смерти, что он впервые увидел их, только покинув безопасный мир своего дворца. Мы делаем то же самое — прибиваемся к группам, в которых нет места наиболее болезненным для нас явлениям. Это одно из возможных решений проблемы.

Другой подход — найти один из множества способов обрести внутренний мир, научиться не замечать бури, находясь в эпицентре. В каком-то смысле это возможность преодолеть стресс или избежать его: пока его сила не достигает некоторого уровня, для человека его словно бы не существует. Я всегда вспоминаю — не хочу никого обидеть — эпизод из жизни мисс Эдди, основательницы «Христианской науки». Она учила, что боли не существует, что это иллюзия, что нужно преодолевать боль «правильными мыслями», но однажды у нее так сильно разболелся зуб, что она отправилась к стоматологу. Я не критикую ее за обращение к зубному врачу, я лишь говорю, что многие из нас делают практически то же самое. Мы пытаемся найти для себя надежную защищенную гавань, но жизнь порой прорывается в наш безопасный мирок, и от него ничего не остается. Но можно ли сказать, что, пока мы были в безопасности, это решение годилось для преодоления стресса? Я уверен, что нет, потому что отгородиться от страданий и смерти вокруг себя, не быть самому в состоянии стресса не означает преодолеть стресс вокруг; он продолжает существовать в виде страданий, смерти, насилия и так далее.

Есть самые разные способы забыться: не только марихуана, ЛСД и так далее. Вино опьяняет, и курение тоже. А есть люди, которых точно так же опьяняет хорошая игра на органе в церкви, которым и Бог-то совершенно безразличен, был бы органист хороший. Бог для них — лишь повод послушать хорошую музыку. Опьяняют и другие, умственные аспекты религиозности — например, вера и надежда на то, что «с нами такого не случится» (ими редко утешают себя, но очень часто других). Мы прекрасно знаем, что подобные вещи случаются с людьми на каждом шагу и нет никакой причины, почему это не может случится с вашим собеседником или с вами. Но такая вера утешает, она словно убирает стресс из виду. Есть и более явные формы ухода от реальности, например пристрастие к наркотикам. Так или иначе, все это дает возможность убежать, уклониться, уменьшить чувствительность — но не решить проблему. Для решения проблемы всегда нужно посмотреть ей в лицо, найти свое место в ней.

Тут я подхожу ко второй части темы: стресс вокруг нас и наше место в нем. Стресс, напряженность существует в семейных, общественных, политических отношениях — между народами и между партиями, между индивидами и между группами. Нарастающая напряженность может перейти в насилие. Не стоит тешить себя надеждой на то, что такого не произойдет, — случиться может всякое. Будем ли мы тогда участвовать — не только в этой ситуации, но и в том напряжении, стрессе, которые с ней связаны? Некоторые люди скажут: да, это же проявление симпатии, эмпатии, я должен быть един с тем, кто страдает, кто испытывает боль, муки, быть с угнетаемым против угнетателя. На мой взгляд, это не решение, потому что это лишь увеличивает количество страдающих людей или людей в состоянии стресса на одного человека. Такое поведение не облегчает ничей стресс.

Когда человек рядом с вами дрогнул перед лицом трагедии, надо проявить сострадание; но если вы из чувства эмпатии хотя бы словом или жестом разделите с человеком утрату веры, вы не принесете никакой пользы. Тонущему человеку не нужно, чтобы вы утонули вместе с ним, — ему нужно, чтобы его вытащили из воды. Самоубийство, совершенное «за компанию», не поможет тому, кто хочет свести счеты с жизнью. А ведь именно так многие люди представляют себе симпатию или эмпатию: полностью разделить с другим стресс, боль, несчастье, утонуть вместе с ним.

Сострадание — это нечто совсем иное. Сострадание — это боль, которую мы испытываем, наша собственная боль, связанная со страданием другого человека. Но к этому можно подойти творчески. Есть такое известное изречение: «Если я голоден, это явление физическое, если голоден мой ближний — это уже нравственная проблема»^[1]. Готовность умереть от голода рядом с голодным человеком не поможет ему; но то, что это порождает для вас нравственную проблему и вы не можете обрести внутреннего мира, пока не решите ее, — это творческий подход и это важно для того человека. А жертвенная смерть из-за вашей собственной глупости никому не поможет.

Поэтому, когда мы сталкиваемся со стрессом вокруг нас, сострадание — разумная, здоровая реакция в отличие от той «эмпатии», которую я описал. Но как проявить творческий подход в этой ситуации сострадания? Я думаю, мы могли бы обрести спокойствие духа, внутреннюю устойчивость, умиротворенность, если бы осознали, что всё происходящее с нами, все, с кем мы встречаемся, — от Бога. Когда я говорю «всё», я имею в виду не только хорошее, но и самое плохое; я говорю «от Бога» не в том смысле, что мы должны возрадоваться, когда происходит нечто плохое, но отнестись к этому как к Богом данной нам возможности оказаться нужным человеком в нужном месте. В ситуации стресса наша роль — не самоустраниться от проблемы, не уйти безответственно в состояние безмятежности в стороне от боли и стресса других, но осознать, что мы должны, со всем спокойствием, со всей устойчивостью, на которую способны, войти в эту ситуацию и поделиться своей устойчивостью.

Не знаю, помните ли вы один из эпизодов Евангелия, когда Христос укрощает бурю. Его ученики всю ночь боролись с волнами, ветром и смертью и в конце концов отчаялись. А Христос спал. Они стали будить Его, и Христос встал и посмотрел на бурю. Но вместо того чтобы уподобиться апостолам, позволить буре внешней стать бурей внутренней, Он передает буре Свое спокойствие, говоря: «Умолкни, перестань!». Вот к чему мы призваны. Истинное сострадание не в том, чтобы разделять с другими их муки, но в том, чтобы делиться с ними своим миром; не в том, чтобы позволить себе втянуться в окружающее смятение, но в том, чтобы изнутри себя поделиться с другими той устойчивостью, которой у них нет, тем миром, который может дать только Бог.

Но ведь так часто бури происходят от конфликта между двумя сторонами, двумя людьми или двумя группами. Как вести себя в таком случае? Поступить правильно тут очень непросто. Даже если мы считаем, что одна из сторон права, а другая нет, нельзя занимать одну сторону и таким образом разделять людей на друзей и врагов. Если мы что-то поняли про внутреннюю устойчивость, мы должны суметь войти в этот спор и встать в самом его центре, в переломной точке, в самом средоточии насилия, там, где оно сминает и распинает. Мы должны встать там и положить руку на плечо каждому из спорящих. Где тот человек, который придет и встанет в самом сердце спора — не как посредник, не как третейский судья, не как тот, кто найдет некий компромисс, но как тот, кто удержит две стороны вместе и соединит их?

Чтобы сделать это, нужно одинаково, во всей полноте понимать обе стороны и печься о них. Говоря, что Христос — Бог и Человек, мы тем самым говорим, что Он стоял перед Богом от лица людей и перед людьми от лица Бога. Он был отвергнут людьми и должен был умереть за стенами Иерусалима. Оставленный Богом, Он должен был умереть смертью человека без Бога, человека, лишенного Бога. По обе стороны этой трагедии Он сделал ее своей, полностью и в равной степени участвуя в ней с обеих сторон. Это не значит, что Он считал обе стороны одинаково правыми. Человечество утратило свое призвание, оно погрязло в грехе и нуждалось в спасении; а Бог был прав. Спасение могло прийти только через Того, Кто явит полное, совершенное единство с обеими сторонами ценой Своей жизни, но в совершенном спокойствии и устойчивости, безо всякого стресса. Стресс появился бы, если бы эта ситуация была навязана Христу, если бы Он не мог избежать ее при всем желании. Но Он Сам сделал выбор: «Никто не отнимает жизнь у Меня, но Я Сам отдаю ее». Здесь не было стресса. Христос находился в полном единении с каждой из сторон: Он полностью поддерживал одну из сторон и при этом полностью поддерживал другую. В ситуациях насильственного конфликта поступить так очень сложно, говорить гораздо проще.

Я бы хотел завершить беседу цитатой. Когда несколько лет назад Чехословакия подверглась вторжению, один из иерархов Чешской Церкви встретился со мной в Лондоне. Он сказал: «Скажите всем, кто любит нас, чтобы не ненавидели наших врагов; ненавидя наших врагов, они лишь увеличат количество ненависти в мире. Любите нас и жалейте их».

Думаю, что наша реакция на ситуации, вызывающие стресс, очень сильно зависит от того, что мы за люди. Некоторые в трагической ситуации ведут себя спокойно, другие, напротив, полностью теряют голову. Но, думаю, если приучить себя и в спокойное время, и в ситуациях небольшого стресса не просто держать себя в руках (потому что держать себя в руках — это не решение, за этим последует реакция), а сохранять мир в душе, тогда мы сможем переживать стрессовые ситуации без последствий. Однако для этого требуется постоянно следить за собой в то время, когда нам кажется, что причин для стресса нет.

Посмотрите, как реагирует на звонок телефона человек, который в это время пытается работать. В первый раз он ответит спокойно, во второй — с некоторым чувством нетерпения, а в десятый может даже выразить это нетерпение (правда, не обязательно тому, кто звонит). Помню, я однажды говорил с человеком, который после десятого звонка схватил телефон и бросил его в угол комнаты — так в нем постепенно накопилось раздражение. Но если научиться не просто держать себя в руках, но каждый раз признавать свой стресс и говорить себе: «Нет, я расслаблюсь, полностью успокоюсь, приду в равновесие» — если искать такого равновесия, которое не поколеблет звонок телефона, то вы поймете, о чем идет речь. Цель этого упражнения в том, чтобы достичь такой глубины, на которой стресс вас не сможет затронуть. Для разных людей, в зависимости от их природных особенностей, эта задача будет более или менее сложной, потребует разных подходов; но в конце концов нужно достичь именно такой глубины. Чтобы лодка не переворачивалась, киль должен быть достаточно глубоко под водой.

Я считаю делом нашей жизни — ежедневным, ежечасным — учиться быть таким человеком, который может укрощать бурю, преодолевать стресс, когда тот случается, признавать его, когда с ним не удается справиться, и постепенно постигать ту степень умиротворения, которая позволяет оставаться непоколебимым хотя бы на одном уровне, даже переживая сильные страдания на другом. Я бы применил это к молитве Христа в Гефсиманском саду. На одном уровне Он стоял лицом к лицу со смертью, будучи отвержен людьми, оставлен Богом, в ожидании страшной смерти и так далее. Но в то же время Он устойчиво стоял на камне Своего смирения и послушания.

^[1]             В другой беседе митр. Антоний приводит эту фразу как принадлежащую Н. А. Бердяеву.

Пер. с англ. А. Михеева под ред. А. Дик