Выступление на Поместном соборе Русской Православной Церкви

Профессор Д. Д. Оболенский, Сурожская епархия.

Ваши Высокопреосвященства, глубокоуважаемые архипастыри и пастыри, члены Собора!

Мне хотелось бы исходя из первой же фразы вчерашнего доклада митро­полита Киевского и Галицкого Филарета, столь богатого и насыщенного, вы­сказать надежду, что Собор найдет уместным выразить и в устной и в письмен­ной форме свое убеждение в том, что прямыми духовными наследниками дела святого Владимира являются три братских народа: русский, украинский и бело­русский. И что нынешний празднуемый нами юбилей является духовным и исто­рическим праздником этих трех ветвей восточного славянства.

Митрополит Сурожский Антоний.

Отцы мои, братья и сестры!

Я должен сначала просить прощения за то, что не сумею быть таким крат­ким, как Дмитрий Дмитриевич. Я хочу расширить и продлить эту тему. Я хочу сказать об этих трех народах, которые являются наследниками Крещения Руси. Но мне хотелось бы сказать также о двух группах людей.

Несколько времени тому назад, за неделю до моего приезда в СССР, я встречался с группой баптистов, которые были приглашены Советом баптистов в Лондоне. На приеме один из них выступил и сказал слово, которое меня глубо­ко тронуло и обрадовало. Он сказал, что праздник 1000-летия, который мы пе­реживаем как собственный праздник, есть праздник всех, кто верит в Господа Иисуса Христа на беспредельных просторах нашей Родины, что все христиане крещены в сущности в днепровской купели, потому что Крещение Руси совер­шалось в момент, когда христианская Церковь была еще не разделена на со­перничающие или полемизирующие вероисповедания, и что, как бы мы ни раз­делились впоследствии, в тот момент была рождена Крещенная Святая Русь, и они чувствуют, что принадлежат ей так же, как и мы по своим корням и исто­кам. Это относится к тем, кто тогда выступал. Я думаю, что все, кто верит в Господа Иисуса Христа, действительно рождены в этом чуде Креще­ния Руси. Когда Владимир Святой своей верой и решимостью открыл путь Господу Иисусу Христу на нашу Родину, отдал ее в Его попечение, когда она была вся освящена, хотя еще время не пришло проповеди Христовой распро­страниться по всей Русской земле. Мне думается, что было бы полезно и при­несло бы большую радость инославным русским людям, если бы наше послание и их приветствовало бы с этим событием. Христос взял под Свою власть и освя­тил Русь, тогда еще зачаточно, а затем эта проповедь, эта благодать ширилась и ширилась из столетия в столетие.

Второе — о некоторых наших заграничных группах. Есть парижская груп­па русских, ушедших под омофор Вселенской Константинопольской Патри­архии по политическим мотивам, которые сейчас увяли в значительной мере, а разделение осталось. Оно — хрупкое, колеблющееся и зависит от отдельных личностей. Некоторые общаются с нами вседушно, а некоторые относятся с осторожностью и предвзятостью. К ним тоже наше слово. Хотя они покинули наш дом, но Русская Православная Церковь остается их Матерью, которая их любит, которой они дороги. Она шлет им привет и благословение на их слож­ном пути.

И еще одну группу мне хочется выделить, которая называет себя Зарубеж­ной Церковью и которую мы называем Карловацкой группой, или Карловацким расколом, — и о них тоже хочется кое-что сказать. В Предъюбилейном посла­нии было сказано несколько слов, которые их очень ранили. Там был призыв к ним вернуться в лоно Русской Церкви, победить окаменелость своих сердец, принести покаяние. На таких началах мало кто согласится прийти. Вы все пони­маете, что если бы ваша мать или отец не могли бы сказать вам ничего больше, кроме этих слов, то путь в отчий дом, на родину был бы закрыт. Мне хотелось бы призвать Освященное Собрание обратиться к ним не с призывом к покая­нию, а как бы словами апостола Павла: «Сердце наше вам отверзто, объятия отчии вам открыты». Если вы не возвращаетесь — этого я бы не сказал в посла­нии,— то только потому, что вы отказываетесь от той любви, которую Русская Церковь имеет и всегда имела к своим чадам, даже к тем, которые ее порочили, которые отрекались, которые говорили страшные вещи не только о священноначалии, но и о таинствах. Я думаю, было бы хорошо, если бы мы обратились к ним с такими словами открытости и любви, призывая вступить с нами в молитвенное и евхаристическое общение. При этом нужно подчерк­нуть, что мы не требуем и не ожидаем от них отречения, отказа от своих полити­ческих и общественных взглядов. Но что Церковь достаточно глубока и широка, чтобы поднять всех, кто верит во Христа, кто проповедует Евангелие, кто свиде­тельствует о Православии, кто живет верой Христовой — такой, какая она выросла и светом воссияла в Русской Православной Церкви. И в этом отноше­нии, невзирая на долгие годы вражды, мы можем сказать, что мы благословля­ем Господа за то, что на Западе, отчужденные от корня Русской Церкви, они сохранили в чистоте нашу православную веру, сохранили во всей своей славе наше православное богослужение, сохранили духовность нашей родной Церкви. Что они создали монастыри и приходы, создали издательства, благодаря кото­рым не только их паства, но и вся зарубежная паства и порой мы здесь имеем доступ к богослужебным книгам. Что мы ублажаем поистине их верность, ликуем об этой верности и с открытым сердцем предлагаем молиться вместе и от единой Чаши причащаться, потому что Христос больше всяких человече­ских расхождений.

И на пути к этому, мне думается, мы могли бы подчеркнуть еще одно: в данное время мирское безбожное общество Советского Союза признает ошибки, совершенные в сталинский период, признает, что много было сделано мрачного и страшного. Я это слышал и читал, и Михаил Сергеевич об этом говорил, что ошибки, которые были сделаны, должны быть исправлены. Единственные люди, которые молчат о том, что только героическая верность и стойкость тысяч неизвестных людей спасла Церковь от совершенного раз­рушения, — это мы. И мы могли бы хоть какой-нибудь фразой в нашем Посла­нии, не говоря о новомучениках, не употребляя таких слов, которые, может быть, оскорбят чей-либо слух, указать на то, что мы благодарим Бога, что за все XX столетие в Русской Церкви оказались свидетели веры, которые до крови, до плахи, до жизни, до муки сумели остаться верными Христу, Который искупил их и спас, и этим они прибавили к сиянию святости в Русской Церкви. Никто не должен быть оскорблен, не должно быть возмущения, что Церковь восстает против строя или своего народа. Мы можем это сделать — мы торже­ствуем сегодня Торжество Православия. Но так же, как в день Торжества Православия, которое мы совершаем Великим Постом, мы должны помнить, что это не торжество Православия над другими людьми, но это победа Божия над человеческой ограниченностью, слепотой, что это победа Христа над нами и через нас раскрытие славы Православия во всем мире.

Но одновременно мы не можем закрывать глаза на то, что нам есть в чем каяться и лично и исторически. Еще Лесков в прошлом столетии писал, что Русь была крещена, но не была просвещена. И это ответственность всей Цер­кви — я говорю сейчас не об иерархии, не об епископате или священстве, не о богословских школах, но о каждом верующем, призвание которого — быть в этом мире светочем, вы — свет мира. Каждый верующий должен быть таков, чтобы любой человек, его встречая, остановился бы и поставил перед собой вопрос: что же это за человек? что в нем такого, чего ни во мне, ни в моем окру­жении нет? Английский писатель Льюис это выразил так: встречая верующего, всякий человек должен был бы сказать: «Смотри, то, что было изваянием, ста­туей, стало живой плотью». Человек вдруг воссиял как образ Божий и этим явился не только вызовом, но и призванием для других стать иными. В этом смысле мы ответственны за отпадение от веры. Мы, говоря исторически — из столетия в столетие, ответственны, потому что, исповедуя веру во всей ее евангельской чистоте, мы ею не жили. Я помню, как один протестант сказал, что можно быть еретиком, когда ты исповедуешь ложную веру, но можно быть еретиком, когда ты исповедуешь истинную веру, но живешь в противовес тому, о чем говоришь. Мы должны подумать о себе: можем ли мы сказать, что мы — православные, или мы можем сказать, что мы только правоверные, в самом узком смысле этого слова, что мы говорим слова истины, но что истины в нас нет, что наша жизнь не является свидетельством этой истины.

И в связи с этим мне хотелось бы сказать, что мы должны глубоко задуматься над тем, что пред­ставляет собой то обмирщенное, обезбоженное общество, в котором мы живем. Обезбоженное либо пассивно, как для меня в юности Бог просто не существо­вал, и вражды никакой не было именно потому, что Он не существовал для меня; или активно, потому что мировоззрение то или другое идет вразрез с верой во Христа. Мы должны перед собой поставить вопрос: что в этом обществе есть такого, что нас роднит с Ним и делает возможным и для этого общества, и для нас войти в братский диалог взаимного уважения и любви? Мне кажется, что если всмотреться в любое нехристианское или даже безбожное общество, можно найти в нем семена евангельские, потому что за 2000 лет евангельская истина проникла, как дрожжи, во все общества, проникла не­заметно. Люди не знают, что это евангельская правда — уважение к отдельной личности, признание неповторимости каждой личности. Если бы апостол Павел сейчас стоял перед алтарем неизвестного бога, не сказал ли бы он, что этот неизвестный бог, перед которым соединяются все верующие и неверующие, что это — человек, в которого верит и безбожник и верующий, только, разуме­ется, с громадной разницей. Человек для безбожника — это плоть, это часть общества; человек для верующего — это существо, подобное Господу Иисусу Христу. Как говорит святой Иоанн Златоуст: «Если ты хочешь знать, что такое человек, не гляди на престолы царские, а возведи очи свои к престолу Божию и увидишь человека, сидящего во славе». Этого доказывать нельзя словами, это надо явить сиянием нашей жизни. Еще в 1917 году один из иподиаконов при­снопамятного Святейшего Патриарха Тихона сказал как-то: «Когда ты спо­ришь, не говори против своего собеседника, он только съежится и будет думать, как тебя победить, но говори над ним, чтобы он увидел, насколько больше и глубже он может быть, если только возвысится до уровня твоей проповеди».

Мне хочется, и я должен просить за это прощение, затронуть одну деталь этого Собора. Сурожская епархия единогласно выбрала представителем из мирян одного из самых замечательных людей нашей английской эмиграции — вдову Николая Михайловича Зернова, Милицу Владимировну. Ее выбрали, потому что она более 60 лет подряд была с мужем свидетельницей, проповедни­ком Православия в Англии. Через них Православие узнали, полюбили, к Право­славию потянулись. И ответ, который я получил от Патриархии, заключался в том, что нежелательно привезти женщину как представительницу нашей епар­хии. Я считаю, что в Церкви Русской здесь, так же как и везде, где большинство составляют женщины, которые здесь спасли своей стойкостью, своим герои­змом Церковь в самые страшные и мрачные годы, я считаю, можно признать право за женщиной быть представительницей своей епархии. Что мы можем благоговейно и благодарно относиться к женщине, а не только делать отжившее давным-давно различение между мужчиной и женщиной, тогда как апостол Павел говорит, что во Христе все одно, что нет ни мужского, ни женского, а един Христос. Простите за долгую речь, простите за то, что я закончил таким горьким словом, потому что горечи у нас нет, а боль есть.

Опубликовано: «Поместный собор Русской православной церкви», Материалы. М.: Моск. Патриархия, 1990. С. 387—390.