"Я хочу поделиться с вами всем, что накопилось…" Беседа 18

Я хочу сегодня продлить беседу, которую я проводил прошлый раз, и вернуться к некоторым пунктам, которые я не успел развить или пропустил. Я говорил о том, что сатана соблазнил Адама и Еву, соблазнил их ложью; и в основе всего зла, которое охватило человечество и увлекло всю тварь в пропасть, лежит именно ложь. В Священном Писании сатана называется отцом лжи и первым убийцей. Ложь — не просто легкий обман; какова бы она ни была, ложь — попытка заменить реальность несуществующим положением дел, это попытка превратить реальность в марево. Если брать сравнение, то можно сказать, что вместо реальности предлагается человеку чистая иллюзия того, чего нет, и предлагается ему этой иллюзией жить и в этой иллюзии существовать. В каком-то смысле слова Христа: кто, если его ребенок попросит кусок хлеба, даст ему камень? — здесь могут быть приложены. Дьявол сотворил над человеком то, что случилось с ним самим. Он знал, чту делает; он не ошибся, не запутался. Я вам говорил о том, как пали темные ангелы, как они были сначала светлой, светлейшей тварью Божией, как в них лился свет Божественный, как они сияли насквозь этим Божественным светом так, что святой Григорий Палама их называл светами вторыми. Тьмы в них не было, но и собственного света в них не могло быть, а только проливающийся от Бога в них Божественный свет. И в какой-то момент (по рассуждению одного из древних писателей) один из них, самый сияющий, который назывался Денницей, Светоносцем, взглянул на себя и изумился собственной красоте, и увидел, что в нем нет ничего, что его делает отличным от Бога. Он не уловил того, что свет, который в нем есть — Божий свет, что он не есть сам свет, тогда как Бог есть Свет Сам по Себе. И он воскликнул, что ему Бог не нужен, что он может поставить свой престол на место Божьего престола, потому что он видел себя сияющим тем же светом, который он видел в Боге. За этим последовало крушение, — крушение части ангельского мира и начинающее крушение мироздания.

И когда он оказался лицом к лицу с человеком, то он применил к нему то, что его самого погубило. Он обратился к Еве и сказал: Если вы вкусите от плода Древа познания добра и зла, вы познаете все так, как Бог это познает, и сами станете богами… Он сделал то, что с ним случилось; Ева поверила его слову, не в том смысле, что она захотела взбунтоваться против Бога, но она поверила, что если вкусит от этого Древа, то исполнится в ней и в Адаме то, к чему их Бог призвал: они вырастут в полную меру своего призвания, из невинности они вырастут в богоподобие. И здесь они пали. Сатана (слово “сатана” значит “противник”, “враг”) их уловил на том, на чем сам пал. И за ним последовало крушение всего последующего человечества и крушение всего мироздания, которое человек должен был, приобщаясь к премудрости Божией, делаясь проводником Божественной воли, от славы к славе привести к такой полноте, которую апостол Павел определяет словами: и станет Бог всем во всем. Здесь было намеренное разрушение, и в основе была ложь. И тут мы должны помнить, что ложь всегда является попыткой, даже в наших личных отношениях, заменить реальность чем-то менее реальным, заменить то, что есть, тем, чего на самом деле нет, но что нам кажется более удобным или более выгодным. И потому ложь является основным грехом, который нам надо истреблять, выкорчевывать из себя, очищать покаянием, — покаянием перед Богом и покаянием друг перед другом. Как один из Апостолов в своем послании говорит: исповедуйте друг другу грехи ваши; не оставляйте никакой неправды между вами, пусть между вами, как бы это ни было болезненно, мучительно, страшно, качествует, действует только истина, потому что, как Христос сказал, только истина может сделать нас свободными. (О свободе я уже говорил подробно и к этому вернуться не собираюсь.)

И вот наступила смерть, — смерть как результат потери единства с Богом. Потому что Бог есть Истина, но Он есть тоже Жизнь, и потеряв свою укорененность в Боге, человеку осталось только одно: умирать. Французский богослов Ролан де Пюри, говоря о падении, сказал: человек в какой-то момент повернулся спиной к Богу, и перед ним уже Бога не было, и осталось ему только умереть…

И вот тут мы улавливаем что-то основное о грехе. Мы говорим о грехах во множественном числе, и конечно, мы правы; но основной грех — это отпадение от Бога, это момент, когда мы выбираем что бы то ни было, что несовместимо с нашей приобщенностью к Богу. Кажется, апостол Иаков в своем Послании говорит о том, что совершение греха подобно переходу через реку с берега, который принадлежит Богу, на берег, который Ему не принадлежит, — не потому что Он не имеет прав на этот берег, а потому что он у Него украден. И нам надо это помнить; помнить, что нет малой лжи, что есть только ложь, и что ложь всегда является отпадением от того, что есть на самом деле, и созидание того, чего нет, как паутины, в которую можно уловить человека или народ, — все равно. Это смерть. И поэтому дьявол, который есть отец лжи, и называется также первым убийцей. Он ввел смерть в человеческий род, предложив им жизнь нереальную. Единственная реальность была Бог; он им предложил путь жизни вне Бога, то есть в паутине. Это первое, что я хотел вам сказать в связи с тем, чего я не успел договорить прошлый раз.

Дальше я вам упоминал о том, что когда Бог создал Еву, как бы разделив человека на мужское и женское, они друг на друга взглянули и увидели другого и вместе с этим самого себя. Видя себя, как бы половину свою, в лице Евы, Адам взглянул на нее и с изумлением увидел как бы вне себя неизреченную, невыразимую красоту Божия творения, человека во всей славе чистоты, невинности; и Ева так же взглянула на него. У нас нет на русском языке, на западных языках слов, чтобы выразить это точно. На еврейском языке говорится: он взглянул на нее и сказал: я — иш, это — иша; я — я, она — она; но к сожалению слово “она” на русском языке как бы третье лицо. Взглянув друг на друга, они увидели полноту того, что представляет человек, являемый каждому из них по всей полноте, чистоте, красоте, величии, славе, единстве в Боге и единстве с другим. В каком-то смысле здесь “ты” и “я” неразделимы, потому что “ты” — будь то Ева или будь то Адам — это был “я” как бы явленный мне самому вне меня. Я знаю, что то, что я говорю, запутанно, но хотел бы вам передать что-то, что я чувствую, что мне кажется очень важным и что у нас потеряно. И вот когда случилось падение, мы явно видим в третьей главе книги Бытия, что они друг на друга посмотрели в тот момент, когда они потеряли свое единство в Боге, и увидели друг во друге не себя во славе, а иного, другого. Говоря языком некоторых богословов, в начале каждый из них был лицом, причем таким лицом, в которое можно было заглянуть и вместе увидеть и себя, и сияние Божией славы, и предмет любви, поклонения, изумления перед красотой, которая предстала. В тот момент, когда они потеряли Бога, они друг увидели друг друга как иного, как особь, обособленное существо. Когда они были едины, они не познавали своей наготы, потому что свою наготу мы не видим до момента, когда мы ее познали извне. Когда они отпали от Бога и стали друг для друга как бы чужими, они вдруг обнаружили, что они наги, они обнажены славы Божественной и они обнажены того чуда единства во все пронизывающей любви.

И тут начался новый период библейской, человеческой истории. Мы видим дальше, что Бог, глядя на них, сказал с грустью: Вот, человек стал как один из Нас… Человек, который был двоицей, одним существом в двух лицах, вдруг оказался двумя особями, он перестал быть иконой Святой Троицы, сверхличной. Каждый из них стал особью, это уже была не икона Святой Троицы, а разбитая икона. Бог это сказал с такой болью, вероятно: разбилась икона, и это существо, человек, который должен был вести всю тварь к полноте богопознания через свое собственное приобщение и собственное познание Бога, перестал быть на это способен. И между ними начались новые отношения, они были уже отдельны, они видели друг друга как “не я”, как “он”, как “она”; и в результате начались между ними со-отношения, которых в начале не было. Первое что мы видим: Бог говорит — с болью, с грустью, не как заповедь, не как наказание, не как угрозу — что у жены будет теперь влечение к мужу, а муж будет властвовать над ней. Это было не наказание, это был болезненный крик Божий: Смотрите, что между вами случилось! Вас соединяла неразлучно такая любовь, которая делала вас едиными…

И осталось нечто от этой любви. Я вам приводил прошлый раз слова одного из отцов ранней Церкви, что тайна любви, которая соединяет мужчину и женщину, тайна такой любви, которая соединяет расстоящееся, разделенное, является браком, и что это — таинство в полном смысле этого слова, которое пережило падение, потому что, как говорит, кажется, святой Григорий Богослов, мир не мог бы существовать без таинства, то есть без такой ситуации, где Божественное вливается в тварное; а любовь, соединяющая двух так, что они делаются едиными, это вот это чудо Божественной любви, вливающейся в твари и соединяющей их — не в такой мере, в какой они были едины в начале, потому что этого можно достичь только путем громадного подвига личного и подвига всего человечества до конца мира. Между ними осталась связь в форме влечения, в форме власти, как несчастье, но несчастье, которое сохраняет в какой-то мере в падшем мире единство, которое иначе было бы до конца разрушено.

Брак в полном смысле слова мы видим в Евангельском рассказе, к этому я вернусь через мгновение; но брак ветхозаветный, брак в язычестве, брак во всей твари является единственным путем, которым сохранилось не только единство твари, но и пронизанность всей твари Божественной благодатью в той мере, в какой человек мог ее понести. Как дивно, что даже при падении всего мира Божественная благодать не ушла, не потухла, осталась гореть, сиять, освящать и соединять! В Евангелии мы видим то же представление о браке как о той силе, которая делает едиными двух, и за пределом этих двух, при рождении детей, создает все ширящуюся икону Святой Троицы, многоличности в одном лице.

Но тут есть два момента, которые мне хотелось бы отметить. Первый момент тот, что даже в Церкви, — в Церкви, какой мы ее знаем — не превзойден грех и не превзойдена розность, разделение между людьми. Вы наверное помните слова, которые читаются во время брачной службы о том, что брак между мужчиной и женщиной похож, подобен соотношению Христа и Церкви. И тут мы видим точно то, что Господь говорит. Христос — это Бог, ставший человеком, полнота Божества, влившаяся в тварность неоскверненную, и Церковь как общество людей падших и вместе с этим освященных. Если не обращаться к определениям Катехизиса, то можно сказать, что Церковь — это чудо воссоединения Бога и человека, и через это воссоединение открыта дверь для всей твари к возвращению в райское состояние. Церковь — это общество, превосходящее человечество, потому что первый Член Церкви — Господь Иисус Христос, Тот, Которого апостол Павел называет: Человек Иисус Христос. Он — Человек в полном смысле слова, Он носитель плоти нашей, Он носитель души человеческой; и плоть и душа пронизаны до самых глубин неограниченно Его Божественным присутствием.

Я говорил прошлый раз о том, что при падении душевность человека, душа человека потеряла свою связь с Богом, но что его вещество, тело не потеряло своей чистоты. Оно может быть осквернено душой, оно может быть поведено не по тому пути, но оно является как бы жертвой, а не причиной. Из тела оно превращается порой в то, что святые отцы называют плотью; но плоть — это человеческое тело, оскверненное человеческой душой, а не оскверняющее человеческую душу.

И вот первый Член Церкви — это Господь Иисус Христос; и жизнь Церкви, Божественное дыхание в Церкви — это Святой Дух, благодатью и силой Которого мы соединяемся со Христом и делаемся через это детьми нашего Небесного Отца.

Когда я говорю “соединяемся со Христом”, я хочу сказать следующее. Вы наверное помните, я уже упоминал эту притчу апостола Павла о том, что через крещение, через веру, через благодать, через милость Божию мы привиты к человечеству Господа Иисуса Христа, и через него — к Его Божеству. Здесь образ, который меня всегда потрясает, потому что… Вы знаете, что такое прививка? Мы этого не видим, потому что мы горожане. Но если жить в деревне, мы видим, как садовник ходит и видит какой-то росток, который может жить, но корни которого недостаточно глубоки или который растет в земле неплодотворной. И он этот росток отрезает. Вы понимаете, что это значит для ростка. Он жил хоть какой-то жизнью; и вдруг, потому что он оторван от той земли, которая ему давала хоть какую-то жизнь, из него течет жизнь, смерть настала. Но садовник идет дальше, он подходит к дереву, крепкому, сильному, живому, и тем же ножом надрезает одну из веток этого дерева и соединяет рану одного с раной другого. И тогда вся живая сила этого дерева вливается, переливается в этот росток, который вдруг оживает такой жизнью, какой в нем никогда не было раньше. Он не делается просто ростком этого дерева, он делается самим собой в такой полноте, которой не было у него. Вот это случается с нами, когда мы встречаем Христа, когда верой мы с Ним соединяемся, когда крещением мы присоединяемся к Его телу, душе и Божеству. И это совершается силой Святого Духа.

И тогда мы вступаем в совершенно немыслимое отношение с Богом и Отцом. Мы все читаем молитву Господню Отче наш, и порой, много раз я задумывался: как я могу назвать Бога своим Отцом, когда я так недостоин Его, когда я Ему неверен, когда я подлежу Его осуждению за всю мою жизнь, за все, все, все без остатка?.. И потом мне вдруг вспомнились слова Спасителя Христа, сказанные женам мироносицам после Его Воскресения: Идите и скажите Петру и братьям Моим о том, что Я воскрес… Христос обращается к Своим апостолам как к братьям, потому что они так в Него уверовали, так стали едины с Ним любовью, поклонением, посильным послушанием, потому что тогда еще не сошел Дух Святой и не возгорелась в них полнота Божественной жизни и полнота человечества, которая в них лежала, как бы уснув. И Он эти слова говорит не только десяти апостолам, которые бежали с Голгофы, потому что им было страшно, и спрятались в доме родителей Марка, Он эти слова, это название братий обращает также и к Петру, который трижды от Него отрекся: Скажите Петру и братьям Моим, другим апостолам… Христос не отрекается от них за их страх, за их трусость, за их измену, Он знает, что тогда у них не было силы и видения. Но теперь Он воскрес, теперь они Его встретят, теперь пройдет этот ужас, и они смогут возродиться. И они могут все стать Его братьями, — братьями, потому что Он их избрал, потому что Он их возлюбил, и потому что они ответили Ему такой любовью, которая потом сказалась, когда Дух Святой дал им силу быть тем, чем они уже были, но еще не могли действенно быть. И потому и мы, греховные, недостойные, можем говорить: Отче наш, — не потому что Он — Творец, а потому что Христос соблаговолил признать в нас Своих братьев, соединить нас через веру, через дар Святого Духа, через Крещение, через приобщение Его Телу и Крови в Святой Евхаристии, сделать нас братьями Его, как бы продолжением Его воплощенного присутствия на земле после Его Вознесения, — об этом пишет глубоко отец Сергий Булгаков. Мы, Церковь, являемся как бы продолжением воплощенного присутствия Христа через те таинства, которые я только что упомянул. И Отец Небесный, Отец Христа поистине делается нашим Отцом, даже тогда, когда мы недостойны Его Отцовства или нашего братского состояния со Христом.

Вы наверное помните рассказ о блудном сыне. Блудный сын обращается к своему отцу и говорит (он этих слов не произносит, но их можно подразумевать): мне тесно в деревне, я хочу взглянуть на широкий мир, я хочу жить полнотой жизни, дай мне теперь то, что мне достанется по праву после твоей смерти!.. Иначе сказать: сговоримся о том, что для меня ты уже умер, и я уйду со всем твоим достоянием и начну жить… И отец ни словом ему не перечит. Отец отделяет сыну то, что ему должно достаться после того, как он, отец, умрет на земле. И сын сбрасывает с плеч свою деревенскую одежду, облекается в городские и уходит. Сначала он живет широкой жизнью, у него есть деньги. Он окружен людьми, которые готовы с ним разделить все его богатство, и мужчины, и женщины его окружают. Потом богатство исчезает, и он вдруг обнаруживает, что вокруг него не осталось никого, потому что никто о нем и не думал, никто о нем и не заботился, никому дела не было до него, а только до того, чту можно было от него получить, с него взять, сорвать. И он оглядывается: чем бы пропитаться?.. и идет к одному из жителей той страны, который его посылает пасти свиней. На языке еврейского народа это значило послать человека делать не только самую грязную работу, но работу, которая его оскверняет, работу, после которой он уже не член общества, со-общник животных, которые считаются нечистыми и которые и его делают нечистыми. И он голодает; и он опомнился, что у его отца есть работники, которые получают еду, о которых есть забота, и он все оставляет, идет домой, и по дороге готовит свою исповедь: Отче, я согрешил против неба и перед тобой, я больше недостоин называться твоим сыном; прими меня как одного из твоих наемников…

И он идет. И в Евангелии нам сказано о том, как отец его видит издали. Сколько раз этот отец выходил на дорогу, на ту дорогу, по которой ушел его блудный сын, в надежде, что рано или поздно он его увидит. И вдруг после стольких лет или месяцев он видит, как возвращается его сын, в лохмотьях, голодный, нищий. И, как сказано в Евангелии, отец спешит к нему, бросается к нему, берет его в свои объятия. И сын начинает свою исповедь: Отче, я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин называться твоим сыном… — и тут отец его прерывает. Он его прерывает, потому что этот его сын может быть недостойным сыном, но достойным чужаком, достойным наемником он быть не может, сыновства его ничто не может отнять. Осквернить — да, унизить — да, но не отнять. И он его влечет домой и обращается к слугам и говорит: принесите первую одежду… И многие толкования, даже святых отцов, говорят, что на радостях ему выносят самые богатые одежды, какие только были в доме. А мне почему-то кажется (пусть отцы меня простят!), что не в этом дело. Нарядить его снова в нарядные одежды, какие он надел, когда ушел из дому, не дело. Ему выносят, вероятно, ту одежду, которую он презрительно сбросил со своих плеч, когда уходил из дому жить богатой жизнью. Лохмотья с него снимаются, он облекается в первую одежду, в изначальную свою одежду. Он оглядывается и видит, что ушли все годы его грешной, оскверняющей отделенности от отца и от отчего дома, он снова одет как сын, он вернулся домой. Прошлого уже больше нет, есть только вечное настоящее любви отчей и ответной ликующей, хоть покаянной его любви.

Это образ того, что случается, когда веточка, о которой я говорил, соединяется с животворным древом. Так и мы соединены. В нас нет жизни своей, мы вымираем, если не укореняемся, не соединяемся с Богом. Мы умираем, если, подобно блудному сыну, уходим и живем распутно; и вдруг обнаруживаем, что ничего у нас нет, ничего и никого; но мы можем вернуться к Отцу, который для нас остался Отцом, как в начале, так и навсегда.

И вот когда мы говорим о браке в Церкви, мы говорим о том, что Христос соединяется со всей Своей тварью именно так, неразлучно, и что Его святость переливается в нас, если мы только не отрекаемся от нее и от Него. Да, мы грешим, но мы можем каяться, путь открыт, как для блудного сына, мы можем вернуться с криком покаяния, и мы делаемся снова детьми, братьями и сестрами Христа и сынами и дочерьми Небесного, Его — и поэтому и нашего Отца. И об этом нам надо думать каждый раз, когда мы говорим молитву Господню и произносим Отче наш . Это не общее слово. Он не потому Отец, что Он нас сотворил и потому — источник нашего существования. Он наш Отец, потому что мы — братья и сестры Христа, потому что Он нас принимает как Своих братьев и сестер, несмотря на нашу греховность, приобщая нас Своей чистоте и святости, если мы только от них не отрекаемся. Мы можем каяться, мы можем вернуться, мы можем стать вновь и вновь Его братьями и сестрами и Отчими детьми. И мне кажется, что это так для нас важно помнить!

И когда мы говорим о браке христианском, мы говорим о браке, который совершается в падшем мире. Полноты того, что было в раю между Адамом и Евой, у нас нет, есть только устремленность к этому, если мы только к этому устремлены, есть устремленность, которая силой Божией, благодатью Его может нам помочь вырасти в полную меру. Но для этого нам надо превосходить всю греховность, которая в нас есть. Христос Свою жизнь отдал для Церкви. Муж свою жизнь должен отдать для жены. Церковь приняла Христа, отдала себя Ему с готовностью стать чужой всему миру, — вспомните раннюю Церковь мучеников, исповедников, — и через это совершилось то чудо брака Церкви и Христа, единство. Задумайтесь над этим, потому что каждый раз, когда совершается христианский брак, поднимается весь этот вопрос. Потому что мы члены Церкви, не превзойдена вся проблема. Мы должны ее понять, мы должны стать лицом к лицу к ней и мы должны превзойти то, что нас отделяет друг от друга, от Христа, от Святого Духа, от Бога нашего и Отца.

Я на этом кончу сегодняшнюю свою беседу. Следующий раз будет последняя моя беседа до летних каникул. Я попробую завершить то, что наметил было, но остается кое-что, чего я не успею вам предложить в этих беседах. Я сначала думал о том, чтобы просить владыку Анатолия мне уступить весь цикл бесед будущего года, но я сейчас до такой степени устал, что не чувствую в себе достаточно силы, чтобы приготовить новый курс бесед. Но я хочу обратиться к нему с просьбой (тут ли он или нет?) и с той же просьбой к отцу Джону, чтобы оба мне уступили беседы в сентябре месяце, чтобы я мог провести четыре дополнительные беседы и закончить то, что я задумал было и не сумел осуществить за этот цикл. Если вы считаете, что нет, лучше мне закончить следующий раз, не постесняйтесь мне это передать через кого-нибудь смелого, кто мне скажет: хватит с тебя! Но если вы согласны еще четыре беседы вынести, я проведу их, а дальше попрошу владыку Анатолия вести свои беседы, и я буду готовить будущее. Мне надо почитать, мне надо помолчать, мне надо приготовить нечто новое, чтобы не вечно повторять одно и то же. Я хочу вас поблагодарить за то, как терпеливо вы слушали мои беседы, поблагодарить вас от души, и попросить вас помолиться о том, чтобы Господь мне дал силы и крепость и сколько-то понимания, если не мудрости, для того чтобы вести эти беседы и в будущем, пока у меня есть жизнь впереди. Теперь помолчим немножко, помолимся и пойдем восвояси.

Опубликовано: Труды. Т.1. – М.: Практика, 2002. – с. 790-795