Зачем Бог сотворил мир

Я бы хотел поразмышлять о некоторых вопросах, связанных с тайной творения и с самим фактом тварности.

Во-первых, сам акт творения подразумевает, что мы желанны Богу, и это сразу устанавливает между нами и Богом, создавшим нас, взаимоотношения. Бог не нуждался в том, чтобы иметь перед Собой других живых существ. И тем не менее, Он Своей волей повелевает нам быть — и тем самым определяет не только нашу судьбу, но и, если можно так выразиться, Свою судьбу. Ведь любая тварь, призванная из «ничего» в бытие, становится вечным присутствием, спутником Божиим в вечности. Тот факт, что мы желанны Богу, чрезвычайно важен, ведь на него опирается наша безопасность, наша надежда, вся радость нашего бытия.

Мы появились не по стечению обстоятельств, не по чистой случайности, не по необходимости Богу, Бог возжелал призвать нас в бытие, и уже в этом первичном, зачаточном состоянии это — отношение любви. Когда я говорю о «первичном» или «зачаточном» состоянии, я вовсе не подразумеваю, что любовь Бога к нам только зарождается, я имею в виду, что нам необходимо вырасти — из данности существования в реальность бытия, в таинство любви, которое превосходит просто общение с Богом, состоит в том, чтобы разделить Его жизнь, стать причастником божественной природы. Поэтому в основе нашего существования лежит предложение со стороны Бога, предложение вечного сотрудничества и любви.

Связаны ли мы с Богом чем-то еще? Прежде всего, хотелось бы заметить, что мы никак не связаны с Ним родством: наша природа не имеет корней в Боге, мы отличаемся сущностно. Мы Богу не необходимы, и акт творения по Библии есть творение из «ничего». Мне кажется, следует уделить словам «ничего», «ничто» больше внимания, чем это обыкновенно делается. Когда мы думаем о том, что есть «ничто», мы представляем себе, как правило, Бога, окруженного этим «ничто». Возможно, те из вас, кто богословски «подкован», так не думают, но множество людей представляют себе Бога на троне, окруженного огромным пустым пространством, из которого по воле Божией появляются люди, предметы и прочее. Но это не «ничто», потому что Бог не восседает в центре пустоты, которая заселяется всевозможными предметами. «Ничто» не есть истончание бытия и материи до такой степени, которую невозможно воспринять, такое истончание — это не ничто, а пустота. А пустота — это не абсолютное, это относительное, условное отсутствие конкретности, плотности, присутствия, и сама по себе она уже есть как бы присутствие. Так вот, не из такого «ничто» мы были созданы. «Ничто», о котором говорится в Библии — это радикальное отсутствие, когда всего сотворенного, что есть на свете, просто не было и не могло быть, если бы Бог не восхотел повелеть ему быть. До сотворения была полнота и целостность Божественного бытия, самодостаточная и всеохватная. Акт творения являет то, чего раньше не существовало, и что не могло бы возникнуть само по себе. Это значит, что, с одной стороны, мы полностью зависимы от Бога, а с другой, как ни странно, мы от Него независимы. Вот это мне хотелось бы пояснить.

Бог не нуждается в нас, Он творит нас действием свободной воли и свободной любви. Благодаря этому мы обретаем конкретность, предметность и реальность. Если бы мы были необходимы Богу, будь мы даже очень драгоценными, мы были бы лишь жалкой тенью Его бытия. Если бы мы были некой эманацией Бога, даже самой славной, величие Бога намного превосходило бы нас, и самый наш свет был бы тенью. Если бы мы были связаны с Богом необходимостью или родством, мы были бы ничтожны по сравнению со своей первоосновой. Наше величие — ибо человек велик — вовсе не в том, чем мы являемся по природе. Оно — в Божией любви, которая призывает нас в бытие, которая потрясает и ошеломляет. Так же устроены и человеческие отношения. Человек обретает полноту жизни, полноту бытия, когда он любим.

***

В сравнении с Богом мы ничто, однако цена, которую придает нам Бог — это жизнь, страдания, смерть Его Единородного Сына. Такова наша истинная ценность. Но эта ценность не следует из того, что мы собой представляем, она — в любви Божией к нам. Мы настолько ценны, Бог настолько возлюбил нас, что отдал Сына Своего Единородного на смерть, чтобы мир был спасен. И таким образом наше положение и абсолютно безопасно, и одновременно страшно непрочно.

Вместе с первой тварью, первым событием, которое положило начало череде событий, изменений, становлений, возникает время. И время — одна из важнейших категорий истории и человеческой жизни. Это не просто бессмысленный путь, который мы проходим — во времени есть смысл, так как время и становление нераздельны, время и тварность взаимосвязаны, время должно быть спасено и искуплено. И все-таки мы призваны к тому, что превосходит время, находится за пределами времени — к вечности. Но мы должны понять, что вечность — это не бесконечное деление, это не время, которое никогда не закончится, это не время, которое расширилось до меры, превышающей нашу меру. Это нечто совершенно иное. Помните, как Христос перед лицом Пилата, на его вопрос: «Что есть истина?» ничего не ответил, потому что для Пилата ответа у Него не было. Ответ на это Он дал Своим ученикам, сказав: «Я — истина, и путь, и жизнь» (см. Ин. 14:6).

Истина — это не что-то, а Кто-то. Подобно этому можно сказать, что вечность — не что-то, а Кто-то. Мы призваны к глубине приобщения Богу, и в этом — вечная жизнь. Христос говорит, что жизнь вечная — в познании Бога. Это не категория бытия, не новый путь или новое измерение времени. Это — Сам Бог, причастность Божественной реальности, жизнь в ней. В каком-то смысле можно сказать, что время, как мы его понимаем: это нечто, что развивается, внутри него все изменяется и движется, не уничтожается вечностью, но становится чем-то глубинно иным.

Если мы представим себе вечную жизнь как все большее погружение в глубину Бога, все большее разворачивание тайны Бога перед нами, все большее со причастие этой тайне, то, говоря объективно, время как движение продолжается. Но время как уходящие в прошлое мгновения жизни исчезает в этом общении, которое есть вечное «сейчас». Как человек может быть в движении и в то же время в совершенном покое, так и время в каком-то смысле может исчезнуть, но в каком-то продолжаться.

***

И, наконец, о зависимости и о свободе. Мы зависимы от Бога — и мы свободны. И все же, меня все больше и больше поражает, насколько наше понимание того, что есть свобода, противоречиво и часто наивно. Когда один человек спрашивает другого: «Почему ты не добиваешься того, к чему стремишься? Почему не становишься тем, кем призван быть?  Разве ты не волен выбирать свой путь?» — то эти слова бесконечно наивны и оторваны от реальности. Одной воли или желания недостаточно. С другой стороны, когда мы говорим, что все предопределено и мы неспособны стать кем-то или сделать что-то, это также далеко от истины.

Как мне кажется, прежде всего нам необходимо помнить: свобода тварного существа иная, чем свобода Бога, если говорить о настоящем положении дел, до окончательного исполнения божественного замысла. Божия свобода безусловна. Он есть, и Он Сам — Свобода, так же как Он — Вечность, и Истина, и Жизнь, и Реальность. Наша свобода условна. Настолько условна, что временами кажется, будто ее вообще нет. Первое ограничение появляется на заре тварного бытия. Бог повелел нам быть без нашего согласия, и у нас нет свободы не быть. Мы не можем возвратиться в небытие, в ничто. Вечное осуждение, отпадение во тьму внешнюю — это невозврат в «ничто». Человек продолжает существовать, но перестает быть живым. Акт сотворения, повеление от Бога «быть» есть первое ограничение нашей свободы, которое не позволяет нам выйти или покинуть бытие. Свобода нам дана. И все же мы знаем, что и в конце нашей собственной жизни, и в конце истории человечества, когда все прекратит существование, мы предстанем перед судом. Мы не свободны сделать то, что хотел сделать Иван Карамазов: возвратить Богу билет на жизнь и сказать: «Я ухожу». Мы не свободны сказать Богу: «Та жизнь, которую Ты замыслил, пожелал и сотворил по воле Твоей, мне не по душе, забери ее себе, а я пойду своим путем», потому что своего пути не существует. «Я — Путь», и другого пути нет. Есть тьма внешняя, но во тьме пути нет. И опять-таки, наша свобода ограничена тем, что в конце времен мы, как бы ни относились к сотворению Богом мира, предстанем перед Ним и дадим ответ и за то, что мы сделали со своей жизнью и, если можно так сказать, за Божие решение сотворить нас. Приходится признать: есть две неразрывно связанные силы — Бог и мы, от этого не уйти.

Все, что составляет нашу жизнь: наше бытие, тело, душа и прочее, даже окружающие нас обстоятельства в виде других сотворенных существ — все это тоже полученная нами от Бога данность. Путь, который пролегает между повелением Бога «Будь!» и вопросом, который Он нам задаст: «Что ты сделал со своей жизнью?» тоже находится в неких границах. Мы подобны майскому жуку в стакане. Кругом границы: стенки, дно. В чем же тогда наша свобода? В том, чтобы постоянно биться о стенки? Вряд ли. Даже если стакан огромный, даже если кажется, будто он безграничный, границы все равно есть, а там, где существуют границы, пусть невидимые, свободы нет. Можно успокаивать себя тем, что остается свобода выбора — ползти вправо или влево, но свобода ли это для живого существа? Есть ли истинная свобода в том, чтобы находиться между добром и злом в нерешительности и сомнениях? Нормально ли, здорово, здраво ли — стоять между жизнью и смертью и колебаться? Признак ли это неповрежденного существа — при виде Бога и Сатаны не знать, кого выбрать? Такой вид свободы — это вовсе не истинная свобода. Это свобода падшего существа, которое не умеет устремляться прямо к Истине, к Жизни, к Богу, и колеблется. Свобода выбора — это уже признак падения. Это — несвобода.

Я хотел бы еще немного сказать о свободе, разобрав три обозначающие ее слова, с помощью трех обозначающих ее слов, которые, как мне кажется, указывают выход из рабства необходимости, из этой жизненной тюрьмы. Первое — латинское слово libertas (от него происходит английское liberty). Это слово определяет положение ребенка, который родился свободным от свободных родителей. Liber — это свободнорожденный ребенок, в отличие от puer — маленького раба, таких называли «бой» вне зависимости от возраста. В свободных семьях родители учат ребенка быть свободным, уметь грамотно распоряжаться собой и вещами, богатством. И это последнее условие в системе отношений. И воля отца — это не какое-то насилие, ограничение свободы, это мера, до которой ребенок должен дорасти, приложив все свои силы и способности. И таким образом он учится сам быть свободным. Так и в наших отношениях с Богом. Бог не творит нас рабами. Он Тот, кто обладает подлинной свободой — и призывает нас быть свободными, как Он, и учит нас, в чем эта свобода состоит. Изначально Бог заключил с Адамом завет, который был заветом взаимной любви и доверия, позже — другие заветы, которые ограничивали самовольную и исковерканную свободу человека, дабы дать ей новую форму и направление. А.С. Хомяков, русский мыслитель XIX века, говорит: «Воля Божия — свобода для ангелов и святых, закон для спасающихся, проклятие для демонов».

Второе — русское слово свобода. Свобода — значит «быть самим собой, быть настоящим собой». Это следует из того, что я говорил о первом слове liberty. Бог сотворил нас, дабы мы стали собой, стали совершенным образом Сына Божия, достигли полноты Христовой. Это не ограничение, а предельное расширение.

И, наконец, дерзну сказать немного об английском слове freedom. В этимологическом словаре можно прочитать, что free происходит от староанглийского слова, которое значит «любимый». My free означало моя любовь, мой любимый, моя любимая. И в этом последнем значении человеческий опыт больше всего отражает реальность отношений с Богом. И это — окончательное условие в системе взаимоотношений, называемых свободой, как выражает это человеческий опыт.

Но если увидеть, что наши отношения с Богом –-это отношения, в которых воля Божия — сделать нас самими собой, в меру Самого Бога Воплощенного и Сына Его Возлюбленного, то и послушание тогда становится для нас не подчинением и неволей, а творчеством, вслушиванием в тот единственный голос, который может сказать, кто ты есть на самом деле, который может указать верный путь к подлинному себе, такому, каким ты призван быть, который может открыть, как из тварного, ограниченного, тяжелого существа ты можешь стать небесным человеком.

Это путь наверх. Мы ограничены со всех других сторон: остается только этот путь. Человек может дорасти до свободы Божественной, уподобляясь Христу, но тут мы понимаем, что на самом деле мы можем обрести свой путь в ту меру, в какую Бог открывает его нам, и в ту меру, в которую мы сами Его слушаем.

Священное Писание говорит, что в Царстве Божием каждый из нас получит белый камень, и на камне будет написано новое имя, которого никто не знает, кроме Бога и того, кто его получает. Этот образ отражает особые отношения между каждым человеком и его Богом, отношения настолько глубокие, что никто другой их не сможет почувствовать и понять. Глубина каждого из нас настолько велика, что никто, кроме Бога, не может ее измерить. Имя, написанное на камне — это имя, которым мы были вызваны из небытия в бытие и в вечные отношения с Богом, в тайну нашего подобия Христу. Это имя, которое в одном слове, одном неизреченном слове вбирает в себя все, чем мы являемся, и есть суть всего нашего бытия, его корень и его краеугольный камень. Это наша предельная и окончательная связь с Богом. Таинственная, как Он, по образу и подобию Того, Кто познаваем и непознаваем, постижим и непостижим. Наша глубина непроницаема для человеческого взора. Ее может узреть только один лишь Бог.

Перевод с англ. Е. Белоусовой под ред. Е. Майданович и Е. Садовниковой.

Опубликовано: «Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах» — М.: Никея, — 2019