Дети и смерть ОНЛАЙН

Страдание детей нас больше озадачивает, чем страдание взрослых, потому что в страдании взрослого человека легче увидеть возможность пользы от него при условии, что человек вырастет в полную меру своего призвания. Но что же ребенок? Может ли страдающий ребенок научиться чему-то подлинно ценному: терпению и смирению, мужеству и выдержке, доверчивой покорности? Мне вспоминается ребенок, о котором говорится в жизни французского святого XIX века. Этот священник спросил мальчика лет девяти, как он может переносить мучительную болезнь, которая в конце концов свела его в могилу. Тот ответил: «Отец, я научился не ощущать сегодня вчерашнего страдания и не предвидеть завтрашнего». На такое способны очень немногие взрослые, ибо страдание — будь то нравственная мука, душевные переживания или физическая боль — обычно становится невыносимым, потому что в каждый момент мы как бы живем и переживаем все уже прошедшие моменты боли и страдания и в каждый момент ожидаем, что так будет вечно, что оно никогда не кончится. И мы не в состоянии противостоять всему прошлому и будущему страданию, хотя в большинстве случаев могли бы противостоять конкретному страданию нашего тела или нашей души в данный момент.

Этот пример говорит о ребенке девяти лет. Что же с детьми моложе, которые еще неспособны рассуждать таким образом? Может ли страдание что-то значить для их бессмертной души или оно — сплошная бессмыслица и жестокость? Мы склонны думать, что наш духовный рост происходит при посредстве разума, осознанного отклика, путем интеллектуального возрастания. Мы воображаем, что наша духовная жизнь состоит из раскрывающихся в нас возвышенных мыслей и глубоких чувств. Но не в этом духовная жизнь, не это — жизнь Духа. Это — та промежуточная область, которая не принадлежит ни телу, ни духу. Я поясню свои слова сравнением. Мы крестим ребенка. Чего мы ожидаем — если вообще ожидаем чего-либо? Почему мы считаем, что в этом есть смысл? Потому что мы верим, что, осознанно или нет, живой дух, живая душа ребенка способна встретить лицом к лицу Живого Бога. Независимо от всякого психологического восприятия, всякого интеллектуального или эмоционального отклика, живая душа встречает Живого Бога, и таинства Церкви обращены к этой живой душе, которая в своем познании Бога не зависит ни от интеллекта, ни от сознания.

Но если это так, то это же верно в отношении всего того, что происходит в теле или душе ребенка еще до того момента, когда он может осознавать случающееся на интеллектуальном уровне. Что касается взрослых, из того, что я видел, мне кажется, что это же относится к тем, кто душевно болен, кого не докричаться, кто, как будто, совершенно отгорожен от окружающего мира. Они могут выздороветь, и мы встречаем их не там, не такими, с какими расстаемся: эти люди созрели и переросли себя, как будто за пеленой безумия, сумасшествия жизнь Духа продолжалась, потому что Бога нельзя удержать или отстранить тем, что происходит у нас в уме или в эмоциях. Бог имеет непосредственный доступ к человеку. Бог встречает человека на уровне его души, который, в конечном итоге, есть уровень молчания, того, что за пределом слов: на уровне Таинств, на уровне того, что может быть познано изнутри молчания, но что нельзя выразить иначе как символически.

Следовательно, если болен ребенок в том возрасте, когда мы не можем ожидать, что он будет сознательно понимать происходящее, когда он еще неспособен научиться тому, что требует воли, интеллекта, зрелости чувств, активной веры, активного принятия, то это не означает, что происходящее с ним в теле никуда не ведет, что оно не станет положительным событием или положительным вкладом в его вечную жизнь. И это, я думаю, особенно важно осознать родителям, взрослым, когда с ребенком как будто нет контакта, как в случае умственно недоразвитых детей. Есть предел общению в слове, но нет предела другим формам общения. В конечном итоге и встреча двух людей происходит за пределом слов, она происходит там, где Бог.

Мы, в православной Церкви, настаиваем, что беременная женщина должна исповедоваться, должна выправить свою жизнь, причащаться, молиться, потому что связь, существующая между нею и ребенком, такова, что всё случающееся с ней случается и с ребенком. Когда ребенок родился, мы ожидаем, что родители молятся над ним. Мы крестим, миропомазуем и причащаем младенцев по той же причине, о которой я говорил выше: потому что Живой Бог может встретить Свое живое создание на той глубине, которая далеко за пределами всех способов человеческого общения. Когда ребенок болен, вне сознательной как бы досягаемости, всё еще остается возможность молиться над этим ребенком, молиться о нем, держать его перед Богом и приобщать его таинствам Церкви. Если бы родители и окружающие такого ребенка люди чаще это осознавали, если бы, вместо того чтобы стараться пробиться через непроходимую стену, они погружались в те глубины, где мы все встречаемся в Боге, то могла бы возникнуть ощутимая взаимосвязь, которая стала бы началом вечного взаимоотношения.