Митрополит Антоний Сурожский

Как помочь страдающему онлайн

И еще одно. В еврейской литературе, в книге Мартина Бубера «Хасидские истории», есть рассказ о польском раввине, жившем в XVIII веке?[8]. Однажды его спросили, каким это образом к нему приходят люди, которых никто не мог вывести из равнодушия по отношению к Богу и к дьяволу, в котором те пребывали; что он с ними делает? И он ответил: «Когда ко мне приходит человек, я стараюсь с ним заговорить, и если он принимает Слово Божье, то начинает меняться. Но если он отвергает Слово Божье, то ступенька за ступенькой я начинаю спускаться в глубины его души, и, когда через сочувствие и сострадание я сознаю, что мы с ним уже не двое, но одно целое, я понимаю, что дошел до самой глубины, где я знаю, что его грех — это мой грех». «И после этого, — говорит раввин, — я сплетаю корни его души с корнями своей и начинаю каяться, и мое покаяние становится его покаянием».
Другого образа у меня нет, я не могу этого объяснить, своего опыта у меня здесь нет. Но обычно все получается не тогда, когда священник (или служитель Церкви, или как еще нас можно назвать) приходит к тому, кто кается или над кем ему поручена опека. Все получается тогда, когда человек приходит во имя Божье и полностью принимает другого как себя не только из человеческого сочувствия, но потому, что все мы — Одно Тело Христово, и всё зло этого человека — мое зло, и его вечная участь — моя участь: потому что если его не ждет блаженство, то в чем тогда оно для меня? Мы должны потратить достаточно много времени, спускаясь по этим ступеням, невозможно просто спрыгнуть. И это может оказаться очень страшным опытом. Вы можете спуститься на две ступени — и в ужасе выпрыгнуть обратно. А потом, возможно, придется начать заново. Но вы не сможете ничего для этого человека сделать до тех пор, пока не спуститесь к нему достаточно глубоко, чтобы он осознал, что не один в этой яме. Потому что, знаете, очень легко стоять на ее краю и говорить: «Эй, давай, давай, я брошу тебе веревку». Если бы было так просто, то человек вас бы и не ждал. Ему нужен тот, кто спустится в самую глубину этой ямы и уверит в том, что глубина эта — вовсе не безвозвратный ад. Тогда человек может начать движение вверх. Думаю, это применимо к некоторым случаям душевнобольных — не к тем, кто совершенно безумен, до кого не достучаться, а к тем, с кем мы чаще встречаемся. В этом году я принял для беседы три тысячи человек; из них, я бы сказал, около пятисот тех, кто на грани психического заболевания. И нужно просто (если уместно здесь слово «просто») заставить себя сказать: «Я готов идти с тобой до конца куда угодно». Но, конечно, затем вы должны это выполнить. Если ты вдохновенно что-то провозгласил, а затем при первом же случае тебя не оказалось рядом, и если, когда тебе физически наносят пощечину, или плюют на тебя, или проклинают, ты говоришь: «Ну и катись!», или «Так себя не ведут!» — всё кончено. И для этого человека всё кончено. Но если вы готовы идти до конца, могут потребоваться годы, потому что есть вещи, из которых не так легко выпутаться. Некоторые люди ходят ко мне уже двенадцать, пятнадцать лет (вы можете увидеть в этом доказательство того, что толку от меня мало), потому что с некоторыми вещами трудно справиться. Чувство защищенности — это то, что теряешь за несколько лет. Но вот восстановить это чувство, когда пришел к выводу, что доверять не можешь никому, — это совсем другое дело.


[8] М. Бубер. Хасидские истории. Первые учителя. М.: Мосты культуры, 2006; Иерусалим: Гешарим, 5766. С. 276–277. Зуся из Анаполя (свободное переложение).