Дети и смерть
полноте, и затем лепестки начинают опадать. И я думаю, это справедливо не только по отношению к другим, но и к самим себе. Я уже могу говорить об этом, потому что мне уже за семьдесят, мне не сорок, я не чувствую себя физически, интеллектуально так же, как в прошлом. И это дивное чувство: да, живым остается чуткое сердце, ответная любовь к жизни, к людям, к Богу, а все остальное, второстепенное, будет постепенно слабеть, тускнеть, и останется то, что апостол Петр назвал «сокровенный сердца человек» (1 Пет 3:4).
Думаю, каждый из нас должен рассматривать собственную жизнь на фоне этой возможности, то есть своей будущей смерти, и не для того, чтобы примириться с ней, потому что это означало бы в некотором смысле принять свое поражение, но посмотреть на нее как на нечто, что произойдет и что будет победой другого рода, победой в другом измерении. И тогда можно говорить о смерти с ребенком любого возраста, и у меня есть такой опыт. Я недавно говорил с тремя детьми в возрасте шестнадцати, четырнадцати и восьми лет о предстоящей смерти их матери. Я поговорил с каждым по отдельности и говорил с каждым по-своему, и вместо того чтобы жить, как раньше, в ужасе от неизвестного, потому что они чувствовали, что что-то происходит, но никто им ничего не говорил, все их отношение неожиданно поменялось, и они творчески живут рядом с этой тайной смерти, присутствующей в их доме уже не как ужас, а как новое измерение, измерение вечности.
Ответы на вопросы
Вы говорили о детях и взрослых, с которыми можно говорить, что-то им объяснять, передавать свои знания и опыт. Но очень трудно помочь человеку, если с ним нет умственного контакта. Как быть со старыми людьми, утратившими разум, или, к примеру, с психически больными?
Человек, теряющий рассудок от старости, не отличается существенно от того, кто страдает шизофренией или другим психическим заболеванием. Физическое присутствие играет огромную роль. Знаете, когда люди дряхлеют от старости, они часто остаются одни, и дряхлеют еще больше, потому что остатки их жизненной энергии, их интеллекта, их способности чувствовать остаются без применения и потому вымирают гораздо раньше, чем должны бы. Поэтому, когда человек постепенно теряет память, остроту ума и так далее, мы должны находить время сидеть рядом, говорить, общаться с ним настолько глубоко, насколько это еще возможно, не пытаясь вернуть человека в ситуацию, с которой он не в состоянии справиться, не требуя того, что выходит за пределы его возможностей, потому что это порождает отчаяние и ломает человека; оставаясь на уровне человека, но используя возможности общения, контакта, визуальной поддержки. Это первое.
Если говорить о шизофрении и в целом о психических заболеваниях, меня очень поразили два примера. Когда я работал во французской психиатрической больнице, я встретился с американским психиатром и имел возможность говорить с ним о душевных заболеваниях. И он рассказал мне следующую историю. Когда он проходил обучение, был один шизофреник, содержавшийся в обитой войлоком камере. Профессор сказал студенту: «Идите и сидите с этим человеком столько, сколько выдержат ваши нервы». Молодой человек спросил: «А как долго?». Тот ответил: «Четыре-пять часов в день». — «Но зачем?» — «Просто сидите». Этот молодой студент сидел там некоторое время, столько, сколько мог вынести. Потом он убежал и сказал профессору: «Больше не могу!» И тот ответил: «Что ж, это единственное лечение, которое мы можем предложить этому человеку. Значит, вы отказываете ему в лечении». Тогда студент снова попробовал сидеть с ним и делал это на протяжении трех недель, и в конце этих трех недель пациент, который был полностью замкнут, повернулся к нему и заговорил.
У меня был такой же опыт, тоже во Франции, с человеком, который несколько недель был в больнице и не отзывался ни на что: ни на вопросы, ни на предложения, — он просто молчал. Я сказал его врачу: «Вы не возражаете, если я просто посижу с ним?» Тот пожал плечами. Тогда я так и сделал в свой выходной день, чтобы ему было все равно, что я делаю. И вот я сел и стал смотреть на этого человека. Он тоже сидел, и мы смотрели друг на друга. Помню, я просидел около десяти часов, я человек терпеливый. И в конце этих десяти часов он неожиданно сказал: «А почему вы здесь сидите?» Я ответил: «Потому что мне нравится сидеть рядом с вами». — «А почему?» И мы продолжили разговор, и это было началом излечения. Я не хочу сказать, что можно лечить шизофреников, просто проводя с ними время, — я не настолько глуп; но я хочу сказать, что очень многих людей можно было бы уберечь от постепенного ослабевания их сознания и эмоциональной сферы, если сидеть рядом с ними и не считать, что человек, которого кормят, моют, о котором заботятся, уже получает все необходимое.