Как помочь страдающему онлайн

И здесь я тоже хотел бы кое-что добавить к вопросу о том, как говорить с людьми о смерти, о смерти приближающейся, возможной. Это не связано напрямую с моей темой, но наш разговор не только о физических страданиях, но и о страдании в целом. Большое значение в вопросе осмысления собственной смерти имеют душевные страдания. Думаю, невозможно дать однозначный исчерпывающий ответ на вопрос, нужно или не нужно говорить человеку, что он умирает, отчасти потому, что люди разные, но отчасти — и в намного большей степени — потому, что сильно разнятся обстоятельства, в которых ты должен человеку об этом сказать. Невозможно сказать человеку, что он или она умирает, — и просто уйти. Когда врач присаживается на койку и говорит: «Вы понимаете всю серьезность вашего заболевания, и, хотя медицина в последние годы продвинулась очень далеко, все равно…» — и продолжает в таком духе, и, в конце концов, человек узнает, что умирает, а врач говорит: «Что ж, завтра я к вам зайду, до свидания», а затем уходит и обращается к мужу или дочери: «Ну а теперь идите вы, у нас был неутешительный разговор, чашка чая не помешает…» — конечно же, это не выход. Прошу прощения, это, может, звучит нелепо, но столь же нелепа сама жизнь, ведь все происходит именно так. Когда священнослужитель, словно в тайном сговоре с врачом и семьей, приходит и, будто на требах, начинает бубнить про «вечную жизнь», про всякие утешения и про то, «как хорошо вам будет там», — это человеку не поможет.
Так что первым, абсолютно необходимым условием я бы назвал то, что человек, который собирается говорить с умирающим, должен быть готов оставаться рядом с ним столько, сколько потребуется, — долгие часы и дни. Если речь идет о друге, это должен быть ближайший друг. Если о родственнике, это должен быть тот, кто способен на это, не просто «ближайший» по таблице родства. Это не должно быть сделано в силу профессиональной принадлежности священником, медсестрой, врачом. Это должен быть тот, кого выбрали, потому что он готов к этому. И вполне возможно—знаю по собственному опыту — просто быть рядом с умирающим, часами быть вместе и ничего не говорить. Осмелюсь сказать, что это — умение, которое священнослужитель должен развить, не родиться с ним: способность просто сидеть рядом с кем-то, ничего не говоря, ничего не делая. Не просто сидеть и бездумно смотреть по сторонам, думая: «Посижу полчаса — и дело сделано». И не сидеть с набожным видом: мол, «я молюсь за моего пациента». И не вести благочестивых или неблагочестивых речей — потому что иная «набожность» так близка к богохульству, что лучше обойтись без нее. [Видите, я говорю очень откровенно. Я священник, большинство из вас тоже. Если не узнаете в этом себя, смотрите, по крайней мере, на меня]. Это умение просто сидеть и погружаться в глубину — в глубину сочувствия, сострадания — показывает, что речи не нужны, что за вас говорит само ваше присутствие, что, если нужно, одно прикосновение руки будет значить больше, чем все, что ты мог бы сказать. Так что способность сидеть рядом и молчать — это первое. И тогда вы, возможно, обнаружите, что смерть может привнести в ваши отношения нечто невероятное. Когда смерть вступает в дом и поселяется у нашего очага, происходит что-то очень драгоценное не только для умирающего: все вокруг приобретает измерение вечности и безмерности. Каждый жест, каждое слово могут стать и последним жестом, и последним словом и должны стать итогом того, что один человек значил для другого. Нет места ничему мелкому, потому что «завтра», когда все можно исправить, может не наступить. Это не создает напряжения, но создает глубину совершенно ясную, потому что остался только настоящий момент, и этот настоящий момент должен стать итогом всего подлинного, драгоценного и прекрасного в общем прошлом.
Одно из трагических явлений, которые я вижу больше на Западе, чем среди русских (поскольку русские более прямолинейны и более склонны нарушать условности), — это одиночество, в котором постепенно замыкается умирающий человек. Он чувствует — и душой, и телом, — что смерть приближается, но муж улыбается, дочь улыбается, медсестра улыбается, врач улыбается — все улыбаются, причем так, что пациент понимает: это — ложь. Потому что — помилуйте! — у людей же есть сердце, они же чувствуют друг друга. А в результате, если душу охватывает смятение, его приходится переносить в одиночестве так же, как страх, как надежду, как отчаяние. Оно не отпускает, даже если позвать на помощь священника, потому что священник тоже оказывается частью всеобщего заговора. Но если бы все необходимое было проговорено раньше, как многого в этот момент можно было бы уже не говорить! И проговорено с тем, кто готов присутствовать до конца, не сбежать, нанеся смертельный удар словами.